том, как правителю защититься от своего сына, чтобы этого не случилось.
Чиновник: вечно под подозрением
Но и чиновник не может чувствовать себя в полной безопасности. «Первой и постоянной мыслью мудрого человека должна быть мысль о том, как защитить самого себя, ибо жизнь человека, служащего государю, совершенно справедливо называют жизнью в огне; но, хотя огонь способен сжечь часть тела или все его целиком, правитель обладает властью, которая может уничтожить или же возвысить всю свою семью».
Персидский вариант «Арташастры» особенно подчеркивает опасность, которая кажется бюрократу такой далекой от его успешной жизни: «Если [правитель] в какое-то время сделает вид, что тебе ничто не угрожает, с этой же минуты начни чувствовать себя в опасности: если же кто-то начнет тебя усиленно потчевать, то можешь ожидать, что он тебя вскоре и прикончит».
Впрочем, необходимо опасаться не только тех, кто поднялся на вершину бюрократической пирамиды, но и тех, кто остался внизу. В традиционном Китае, как и в других гидравлических государствах, «чиновники высшего ранга не могут не опасаться тех, кто стоит ниже их, ибо именно из этих рядов выходят соперники, которых стоит бояться. Чиновники низшего ранга между тем не менее подозрительны к тем, кто выше их, поскольку именно из этих рядов выбирают тех, кто в любой момент может прийти им на смену» (Смит А. Китайские характеристики).
Простолюдины: страх попасть в затруднительное положение
Простолюдины сталкиваются с проблемами другого рода. Их беспокоят не ловушки, присущие самодержавной или бюрократической власти, а те угрозы, которые эта власть создает для всех своих подданных. Режим, который невозможно контролировать – ни в области налогообложения, ни в общественных работах, ни в юридической области, – способен создавать бесчисленные трудности для простого народа. Поэтому осторожность учит людей избегать любых контактов с правительственными организациями, если, конечно, этого не требует насущная необходимость.
Смит приписывает взаимное недоверие, царившее в традиционном Китае, тому, что люди боялись нажить себе большие неприятности. В «Тысяче и одной ночи» труп таскали от одной двери к другой, поскольку хозяева всех домов были убеждены, что в смерти незнакомца обвинят именно их. Часто наблюдаемое нежелание спасти тонущего человека, которого никто не знает, порождается теми же причинами: «Если мне не удастся вытащить из воды этого бедолагу, то как я докажу властям, что не имел никакого намерения его утопить?»
Те люди, которые уходят, когда они могли бы кому-то помочь, ничем не отличаются от других и совсем не хуже всех остальных. Но их поведение дает понять, что добровольное участие в общественных делах, которое в открытом обществе поощряется, в условиях тотальной власти может привести к беде. Страх оказаться в руках властей, совершающих неконтролируемые и непредсказуемые действия, заставляет добропорядочных подданных держаться строго в рамках своих личных и профессиональных обязанностей. Этот страх помогает отделять членов сообщества, к которому они принадлежат, друг от друга.
Разумеется, отделение еще не означает враждебности: ремесленники, чьи предки переселились из деревни в город, могут считать себя другими людьми, не похожими на деревенских жителей. Интеллектуал может чувствовать себя чужим среди своих соотечественников, а во времена кризиса полностью отвергать тот социальный порядок, который ему не удобен. В подобных ситуациях у него может возникнуть ощущение одиночества, но до тех пор, пока он имеет возможность обрести единомышленников, его отделение от общества будет всего лишь частичным.
Частичное отчуждение коренным образом отличается от тотального; только в том случае, если человек убежден, что все друзья его покинули и он превратился в автономную и самоуправляемую единицу, он может сказать, что подвергся тотальному отчуждению. Во время террора, развязанного в стране полууправляемым аграрным аппаратным государством, он может познать тотальное одиночество, но без тотального отчуждения. Он почувствует отчуждение только во время террора современного тотального государства, управляемого аппаратчиками. Постоянная изоляция и промывание мозгов могут довести человека до такого состояния, когда он уже не понимает, остался ли он человеком или превратился в животное.
В классической Греции было много одиноких людей[27], и в современных демократических странах их тоже не мало. Но эти свободные люди одиноки главным образом потому, что на них никто не обращает внимания, а вовсе не потому, что им угрожает власть, которая, если ей этого захочется, сумеет втоптать в грязь человеческое достоинство.
Человек, на которого никто не обращает внимания, может поддерживать отношения с родственниками или друзьями; он может преодолеть свою пассивную и частичную отчужденность от людей, расширив свои связи или создав новые. Но человек, живущий в условиях тотальной власти, не имеет подобной привилегии. Не способный бороться с условиями общества, он может найти себе убежище лишь в настороженной покорности. Чтобы предотвратить самое худшее, он должен всегда быть к нему готовым. Отчуждение в разные времена становилось убежищем многих свободных индивидуумов в разных сегментах открытого или полуоткрытого общества. Но в эпохи, предшествовавшие появлению индустриального аппаратного государства, такое отношение к людям в основном наблюдалось в тех странах, в которых царил восточный деспотизм. Неудивительно поэтому, что стоицизм появился в античном мире только после того, как сбалансированное общество классической Греции уступило место эллинистической системе тотальной власти, созданной Александром Македонским.
В день Страшного суда реализуется то, что предвещала предыдущая жизнь. Но способы конечного уничтожения действуют в демократически сбалансированном мире совсем иным образом, чем в тоталитарных государствах.
Свободный гражданин, живущий в открытом обществе, может опасаться жестокого наказания со стороны государства только в том случае, если нарушил его законы. Но после ареста его могут посещать друзья, желающие ему помочь, а также адвокат. Он знает, что предстанет перед судом, который не является орудием правительства. Он имеет право утверждать, что не совершал того, в чем его обвиняют, и суд не будет мешать ему в этом, даже в том случае, если приговорит его к смерти. Казнь уничтожит его физически, но государство, продемонстрировавшее свою власть, не станет мешать друзьям подчеркивать его достоинства и утверждать, что он ни в чем не виноват.
Смерть Сократа была уникальной по целому ряду обстоятельств, но она была типичной для одного аспекта насильственной смерти в открытом обществе. Приговоренный к казни за то, что он якобы «развращал» молодых афинян своими идеями, Сократ, однако, не получил приказа публично от них отречься. Его не лишили ни общества друзей, ни их восхищения, а сама казнь не оттолкнула от него (или от его идей) тех, кто их разделял, а, наоборот, укрепила его связь с теми и другими[28].
В открытом обществе неодобрение властей может оставить критикуемого гражданина безразличным к этой критике; но в условиях тотальной власти недовольство властей может привести его к гибели. Китайский чиновник и историк Сыма Цянь не получал обвинения в измене. Он только осмелился разойтись в оценке действий разгромленного врагом генерала и был приговорен всего лишь к кастрации.
В конце жизни в своем письме он описал горькое одиночество, которое сопровождало его всю жизнь.
Согласно законам правящей в ту пору династии Хань, Сыма Цянь мог бы избежать наказания, если бы заплатил определенную сумму денег. У него была возможность это сделать, ибо он имел богатых высокопоставленных друзей. Но они не осмелились ему помочь; никто не хотел демонстрировать свое сочувствие человеку, рассердившему императора. Сыма Цянь писал: «Мои друзья не пришли ко мне на помощь. Те, кто были мне близки, не произнесли ни слова в мою защиту». Его отвели в темную комнату и обошлись с ним как с животным.
В то время трагедия бюрократа Тимона Афинского не была еще описана. Но судьба Сымы Цяня показывает, что ждет человека, который нарушил главное правило бюрократического кодекса – не противоречить самодержавному правителю[29].
Эта история показывает, что поведение, которое в открытом обществе считается обычным, под сенью тотального террора превращается в сумасшествие. Сыма Цянь жил в такие времена, когда помощь другу, попавшему в беду, расценивалась как счастливое исключение, а нежелание его друзей заступиться за него – как норма.
Если рассмотреть эту историю с точки зрения открытого общества, то судьба китайского историка покажется нам ужасной. Если же оценивать ее по стандартам того времени, то можно сказать, что он еще легко отделался. Его оскопили, но он остался жив и, не имея особого политического значения, смог продолжить свою работу историка. Он даже рассказал о том, как с ним обошлись, в письме, которое, впрочем, до самой его смерти хранилось подальше от людей.
Если расправы носят тотальный характер, жертва гидравлического террора может потерять не только друзей, но и свое доброе имя. Великий персидский визирь и писатель Рашид ад-Дин был обвинен завистливыми чиновниками, которые хотели от него избавиться, в том, что отравил отца молодого султана. Преступление, которое вменялось Рашиду в вину, не соответствовало его характеру и не отвечало его интересам, даже самым элементарным. Рашид ад-Дин был выдающимся азиатским историком своего времени, «автором знаменитого кодекса законов Газана, самым талантливым визирем династии Хулагуидов и одной из величайших фигур на всем Ближнем Востоке. Суверен, которого он якобы отравил, ценил его столь высоко, что, по слухам, наградил таким количеством золота, которое превосходило то, что Аристотель получил в дар от Александра Македонского. О Рашид ад-Дине говорили, что без него «государству не обойтись, как мясу без соли»