Таким образом, позитивная корреляция между оперативной и бюрократической плотностью существовала и в приграничных, и в центральных районах гидравлического общества. На эту корреляцию могли оказывать влияние и другие факторы. Но опыт подтверждает: при прочих равных условиях плотность деспотической бюрократии имеет тенденцию увеличиваться или уменьшаться с увеличением или уменьшением ее функций.
В Византии и постмонгольской Руси государство контролировало основную часть земель либо фискальным, либо административным способом. Большая часть этих земель отдавалась служилым солдатам, прониарам или помещикам. С социальной и экономической точек зрения держатели крупных земельных владений (иронии) были более влиятельными, чем крестьянские воины-плебеи фем, но они имели больше сходства с русскими помещиками, чем с феодальными лордами Западной Европы. И прониары, и помещики отдавали часть своих доходов государству. И те и другие должны были беспрекословно подчиняться своему правительству. И те и другие не имели решающего права феодального и постфеодального землевладения – возможности создавать в масштабе всей страны независимые политические корпорации или сословия.
Впрочем, эти условия постепенно менялись. Они существовали в поздней Византии до 1204 года, когда разгромленная империя была заменена Латинской империей; и они претерпели большие изменения в финальный период существования Византии, который завершился в 1453 году после завоевания ее турками. В России они существовали до 1762 года, когда поместья стали собственностью тех, кто их держал.
В последний период существования Византии и в России времен Петра I частные предприятия набрали большую силу. В связи с этим мы можем спросить, во-первых, типично ли такое развитие для аграрного деспотизма и, во-вторых, способствовал ли рост собственнических сил социальным изменениям, которые происходили в Византии с 1261 по 1453 год и в России с 1861 по 1917 год?
В Византии крупные землевладения были очень важным фактором еще до 1071 года, но их значение сильно возросло, когда в конце XI и начале XII века землевладельцы-прониары получили дополнительную экономическую и юридическую власть. После падения Латинской империи прониары, которые получали свои земельные наделы на определенный срок, стали теперь наследственными и неограниченными владельцами «своих земель». И они получили также налоговые послабления, значительно превышавшие те, что существовали раньше. Это привело к сильному уменьшению налоговых поступлений в казну, а это так сильно ослабило Византийскую империю, что она не смогла противостоять туркам.
В царской России события развивались по-другому. Здесь индустриализация произошла в XVIII–XIX веках и привела к росту частной собственности, сначала недвижимой (земля), а потом и движимой (капитал).
Рост собственнических сил не привел, однако, к преобразованию византийского общества, как это случилось в Западной Европе. Не помог он до 1917 года русской буржуазии стать сильнее государственного аппарата. Почему?
Понимали ли люди, получавшие преимущество при тотальной власти, к чему это приведет? И было ли их целью изолировать и ослабить представителей частной собственности?
Очень легко противопоставлять лагеря с четко обозначенными границами. Но в Византии, в царской России и в большинстве других странах восточного деспотизма люди, входившие в состав государственного аппарата, часто были и владельцами собственности. Поэтому конфликт между интересами абсолютистского режима и интересами частной собственности и предприятий проявлялся нередко в первую очередь как конфликт между отдельными членами правящего класса или даже как столкновение их интересов. Почему же эти люди ставили свои бюрократические интересы выше собственнических?
Бюрократические интересы способствовали поддержанию деспотического порядка
Гражданские или военные чиновники, служившие аграрному деспотизму, являлись частью в бюрократической иерархии, которая в целом имела больше власти, доходов и престижа, чем все остальные группы общества. Конечно, пост, который бюрократ занимает сегодня и который он надеется занять завтра, несет в себе риск полного уничтожения своего владельца, соответственно бюрократ никогда не чувствует себя в безопасности. Впрочем, при тотальной власти богатый человек тоже не чувствует себя спокойно, и опасность его положения отнюдь не умаляет то удовлетворение, которое он испытывает от активного участия в играх и привилегиях тотальной власти. Таким образом, не только члены бюрократического класса, которые не подвергают сомнениям принципы абсолютистского режима, но члены правящего класса, занимающие разные посты, столкнувшись с Большим Конфликтом, агрессивно защищают привилегии бюрократов, а также доходы и престиж, которые они имеют при существующей власти.
Узкое и чересчур упрощенное толкование лишь затеняет смысл понятия, утверждая, что все сводится к интересам одного человека, автократического правителя. Разумеется, деспот стремится сохранить свою абсолютную власть, но, не имея эффективного правительственного аппарата, не может достичь своей цели. Короли средневековой Европы наслаждались неограниченной властью не меньше, чем их византийские коллеги. Но вторые добились успеха, которого не знали первые, поскольку интегрированная византийская бюрократия поддерживала такую систему абсолютной власти, которая отвечала не только интересам суверена, но и членам аппарата. Вассалы же западных королей оберегали и воспроизводили свои привилегии, сохраняя королевскую власть в раздробленном состоянии и под своим контролем.
Можно ли считать выдающееся положение армии в определенных агроуправляемых странах признаком феодальной раздробленности? Военные чины такими же служащими государственного аппарата, как и гражданских чиновников? И если первые века существования Римской империи что-то да доказали, то именно это. Ибо римский абсолютизм достиг своего расцвета в первые века существования этой империи.
Кристаллизация деспотической власти в Московском государстве потребовала значительной бюрократической активности; но подавляющее большинство новых служилых людей поддались диктату оружия, а не гусиного пера. Тот факт, что в поздней Византийской империи руководители военного сектора государственного аппарата прославились и как политические лидеры, говорит об усилении давления иноземной агрессии. Но это вовсе не означает, что служба этих людей своему правительству была ограничена какими-то сроками или условиями, как служба баронов и феодального класса в целом.
Поздняя Византия: маразм вместо творческой трансформации
Следует помнить об этом, пытаясь оценить влияние крупной собственности на общество поздней Византии. В течение первых веков существования империи земельная собственность увеличилась, однако государственная защита крестьянских владений и периодическая конфискация крупных поместий сильно мешали этому развитию (Харди Э.Р. Крупные поместья в византийском Египте). После 1071 года контроль ослаб, но государство по-прежнему управляло сельской экономикой страны. В отличие от аналогичных процессов, происходивших в феодальной Европе, передача кадастра из общественного в частные руки «никогда на Востоке не случалась». А прониары, хотя они могли обогатиться лично, вынуждены были отдавать большую часть собранных налогов правительству (Острогорский Г. История Византийского государства).
После интерлюдии Латинской империи Византия как государство никогда уже не имела своего прежнего авторитета. Землевладельцы были уже достаточно сильны, чтобы удержать за собой гораздо большую часть национального дохода, чем раньше, но они не смогли сплотить свои ряды. Ни крупные землевладельцы, ни представители мобильного городского капитала не смогли создать корпораций, охватывающих всю страну.
Частные владения теперь были многочисленны и обширны, но не имели должной организации. В отличие от соответствующего развития на Западе рост крупной частной собственности не привел к появлению нового общества. Он смог только ослабить и парализовать старое.
Необыкновенная живучесть царской бюрократии
После 1204 года традиционный деспотичный режим на время сменила Латинская империя. Могло ли быть так, что квазифеодальные институты этой империи (и врагов Запада в Константинополе в целом) так сильно повлияли на бюрократический абсолютизм в Византии, что она уже не смогла вернуть себе прежнее могущество? Иными словами, удалось ли сельским и городским собственникам парализовать работу византийского правительства в последние века ее существования только потому, что внешние силы сломали хребет деспотической власти?
Для ответа на этот вопрос следует обратиться к опыту царской России. Избавившись от ига, Россия еще несколько раз подвергалась нашествиям, но до демократической революции в феврале 1917 года абсолютистское правительство никогда до конца не уничтожалось. Индустриализации России в XIX веке очень помогли западные субсидии. Иностранные деньги вкладывались в частные (капиталистические) предприятия, увеличивая вес собственнического сектора. А на мысли и поступки русских очень сильно повлияли западные идеи и методы. Но все эти внешние влияния не уничтожили абсолютистского характера государства. Отношение царской бюрократии к собственническим силам – и, неизбежно, также и к трудовым – продолжало определяться условием, которое давно уже действовало в традиционном русском обществе. И это условие было и осталось таким, как и прежде, – абсолютное превосходство бюрократии.
Хозяева государственного деспотического аппарата отвечали на изменяющуюся историческую ситуацию изменением своего отношения к ней, и до 1917 года они не отказались от своей тотальной власти. Когда в начале XVIII века стало ясно, что для обороны страны жизненно необходимо развивать промышленность, царское правительство не удовлетворилось одним лишь надзором и регулированием новых отраслей промышленности, чем занимались абсолютистские правительства Западной Европы. Вместо этого оно напрямую руководило большей частью тяжелой промышленности и, в добавление к этому, еще и частью легкой