Но несмотря на эти и другие достижения, которые, за исключением ирригационных работ, нашли себе выдающиеся параллели в абсолютистской Европе, режим абсолютной власти в Японии оказался недостаточно сильным, чтобы распространить свою налоговую власть на территорию всей империи. Из всего национального дохода в двадцать восемь – двадцать девять миллионов коку представители верховной власти – сёгуны Токугавы и его двор – получали всего лишь около восьми миллионов коку, а остальные двадцать миллионов оставались в руках их крупных феодальных вассалов. Японский абсолютизм резко ограничил власть феодальных лордов, но до 1867 года так и не смог от них избавиться.
Однако, подчеркивая сходство между традиционным японским обществом и постфеодальным Западом, нужно быть очень осторожным, чтобы картина не стала слишком упрощенной. Восточное качество многих японских институтов и идей не вызывает сомнений. На низшем и местном уровне японское ирригационное сельское хозяйство требовало квазигидравлической координации и субординации; а требование беспрекословного подчинения со стороны феодальных господ могло, по крайней мере частично, отражать подобные квазигидравлические отношения. Еще до начала периода Токугавы в стране, в зачаточном состоянии, уже могла существовать почтовая служба (Хонъо Э. Социальная и экономическая история Японии), а символ тотального подчинения, падение ниц, просуществовал до наших дней[41].
Члены правящей группы, хотя и обладавшие сильным военным духом, продолжали мыслить в терминах конфуцианства, слегка приспособленного к современности, и, хотя они изобрели упрощенные фонетические знаки, продолжали с искренней гордостью пользоваться китайскими иероглифами, которые, как и конфуцианская идея джентльмена-бюрократа, больше подходили гражданским ученым официальным лицам, чем воинственным рыцарям-самураям.
А теперь подведем итоги: традиционная Япония была не просто западным феодализмом с мокрыми ногами. Хотя дальневосточное островное общество породило настоящий феодальный порядок, основанный на собственности, его многочисленные и очень ценимые элементы китайской политики и мысли показывают, что субмаргинальным способом оно было связано с институтскими образцами гидравлического мира.
Киевская Русь до монгольского нашествия
Русское общество, существовавшее до завоевания его монголами (1237–1240), представляло собой иной и не менее поучительный аспект гидравлической приграничной зоны. В докиевской и Киевской Руси экономика включала в себя животноводство[42], но ее главной отраслью было земледелие, дождевое земледелие (Вернадский Г.В. Древняя Русь).
В условиях преимущественно натурального хозяйства это земледелие привело к появлению земельной аристократии, которая подчинялась территориальным князьям, но обладала большой свободой. (Этот факт был установлен Павло-Сильванским.) Ниже этого слоя общества находился класс свободных земледельцев, еще ниже были холопы, чье положение напоминало положение рабов (Струве П. Россия). Свободные земледельцы могли относительно легко менять хозяев, а граждане пользовались еще большей свободой.
Их совет, носивший название «вече», мог предпринимать независимые политические действия не только в великой северной Новгородской республике, но и во Владимире и даже в Киеве.
Еще до создания Киевского государства (ок. 880) решения вече могли проводить в жизнь, даже без вмешательства князя, главы сельских и городских сообществ, которые в России назывались «миром», и даже в те времена, когда столицей был Киев (880—1169), правительство еще не было абсолютным, как и в любом феодальном государстве Запада. С точки зрения государственных институтов Киевская Русь принадлежала к протофеодальному и феодальному миру Европы.
Киевская Русь входила в состав этого мира, но ее особенности требуют специального изучения. Как и всякое гидравлическое общество, феодальное имеет институционные границы; и славянские племена в течение нескольких веков, и в особенности после 880 года, находились под властью варягов (Повесть временных лет), которые пришли на Русь с северной приграничной зоны – Скандинавии. Но хотя князь Рюрик однажды получил от императора франков феод, он не стал навязывать восточным славянам западноевропейскую систему землевладения (Вернадский Г.В. Древняя Русь), не стали делать этого и его преемники. Русские дворяне и члены княжеской дружины не заключали с князем никакого контракта. Право переходить от одного князя к другому говорит о независимости русских дружинников, которая в западном мире была скорее исключением, чем правилом. С другой стороны, правители князя в других территориальных княжествах получали содержание не от государя, как это было в большинстве феодальных стран, а из общего налога, таможенных пошлин и штрафов, к которым приговаривал преступников суд (Вернадский Г.В. Древняя Русь).
Киевская Русь напоминала феодальное государство Запада тем, что ее правители принимали политические решения, и вместе с народным собранием (вече) и сенатом (боярской думой) и бояре могли создать ту форму абсолютного владения землей, которой лорды Западной Европы добились только в конце Средних веков. Как и на феодальном Западе, русские города – по крайней мере крупные – и бояре не платили налогов. Но при этом существовала такая фискальная система, которая позволяла суверену облагать налогом все сельское население. Обычай брать налог с очага существовал в Византии, и полукочевые племена хазар применили его к тем племенам восточных славян, которые до прихода варягов подчинялись им. Варяги позаимствовали у хазар их фискальную систему и сохраняли ее с определенными изменениями в течение всего периода Киевской Руси (Повесть временных лет). Они позаимствовали и другие азиатские черты от хазар или связанных с ними племен. Какое-то время их правители называли себя каганами. Вернадский в своей книге «Древняя Русь» высказал предположение, что слово «князь» произошло от слова «каган», так Владимира и его сына Ярослава называл митрополит Илларион.
До введения христианства русские князья, вероятно, имели много наложниц. Согласно Повести временных лет у князя Владимира до принятия христианства было около восьмисот наложниц.
Прямое византийское влияние на Киевскую Русь проявилось довольно рано. В добавление к многочисленным литературным и художественным произведениям русские приняли православие и византийские законы, что сильно повлияло на политический климат Киева. Византийские («греческие») священники, приехавшие на Русь, привезли с собой идеи о теократическом правлении и субординации. Привыкшие действовать как часть, а не как соперники светского правительства, они, несомненно, усилили власть князя[43]. Введение византийских законов еще более укрепило киевских князей. Во второй версии свода русских законов, созданной под влиянием Константинополя, правитель и его приближенные были названы носителями высшей юридической власти в стране.
Но киевское общество не приняло законы Восточной Римской империи целиком. Византийский кодекс требовал казнить того, кто украл коня, а русский закон продолжал требовать лишь уплаты штрафа. Несмотря на весь его престиж, византийский закон не изменил убеждения киевлян в том, что свободного человека бить нельзя.
Очевидно, что цивилизации субмаргинальных гидравлических обществ демонстрируют разнообразие типов; их основные структуры можно выявить только в том случае, если рассматривать их первичные образования. При этом важно не пропустить определенные вторичные качества этих структур, которые соединяют их с гидравлическим миром:
1) Цивилизация, которая однажды была частью этого мира, могла позже во время негидравлической фазы сохранить определенные следы особенностей этой фазы, которые, не будучи необходимыми для новой конфигурации, остались с ней совместимыми. К этой категории, вероятно, относилась Греция после Микенского периода.
2) Добровольное принятие «восточных» черт породило такие явления, как Япония эпохи Тайка и Киевская Русь.
Другой пункт также справедлив и для маргинального, и для субмаргинального общества. Было бы несправедливо считать субмаргинальным аграрное общество, в котором присутствуют определенные черты деспотической организации и налогообложения, но не имеющее никаких связей с гидравлическим миром. Отдельные особенности гидравлического способа управления, такие как сборы налогов со всего населения или всеобщей дани, несомненно, возникали в цивилизациях, имевших мало контактов с этим миром или не имевших вообще никаких. Это справедливо для ряда племенных сообществ, и, если бы нам не было известно об азиатском происхождении хазар, мы вполне могли бы поместить применявшуюся ими систему сбора дани в эту независимую остаточную категорию. В любом случае для того, чтобы определить, с какой тенденцией мы имеем дело – с субмаргинальной гидравлической или независимой, нужно применить метод сравнительного анализа.
Общества, пересекающие институциональный раздел
Особенности субмаргинальной зоны гидравлического мира нельзя объяснить простой формулой. К тому же она не обязательно будет самоподдерживающей. Целый ряд исторически значимых цивилизаций субмаргинальной зоны сумели пересечь зону разлома и превратиться либо в маргинальные гидравлические общества, либо в настоящие гидравлические. Другие же двигались в обратном направлении.
Цивилизации, которые мы описали выше, были по сути своей аграрными. Сама идея гидравлической экономики подразумевает сельское хозяйство. Но история монгольского и других племенных завоевателей демонстрирует нам, что восточный деспотизм не ограничивается одними аграрными обществами. Неаграрные народы тоже могут принимать и передавать технологии деспотического управления; и они могут превратить неагрикультурные и агрикультурные группы в «восточные». Значимость этого фактора для понимания многих деспотических завоевательных обществ и динамики институционального раздела очевидна.