полмиллиона жителей.
Поэтому не стоит удивляться тому, что это абсолютистское государство на пике своего могущества собирало огромные суммы налогов. И неудивительно также, что эта страна, как и другие гидравлические режимы, свободно использовала евнухов, безжалостно избавлялась от сановников, лишившихся милости государя, и конфисковала всю их собственность.
Реконкиста
Реконкиста, которая в XIII веке восстановила власть христиан над большей частью Испании, превратила великую гидравлическую цивилизацию в общество позднего феодализма. Ученые, изучающие историю России и рассматривающие возвышение восточного деспотического государства в Москве как следствие вооруженной борьбы с монгольскими завоевателями, недаром сравнивают события в России с тем, что случилось в Испании, а также в Австрии.
Начнем с последней страны. Несколько веков подряд Австрии угрожало вторжение войск одной из величайших восточных империй в истории: османской Турции, а часть Венгрии находилась под оккупацией турок более ста пятидесяти лет. Но Австрия, главная политическая и военная база для контратаки, оставалась свободной, и долгая борьба против могущественного врага Европы не превратила Австрию в страну восточного деспотизма. Подобно другим странам Европы, Австрия двигалась в сторону западного типа абсолютизма: до середины XVIII века австрийский парламент (ландтаг) имел решающий голос в вопросах налогообложения и призыва солдат в армию, и даже после 1740 года главную роль в фискальной администрации играли сословия. Венгрия упорно держалась полуавтономного управления; ее ландтаг, состоявший из верхней палаты (церковных и светских магнатов) и нижней (нетитулованное дворянство и депутаты из числа горожан), «оказывал большое влияние на управление страной».
В Испании база Реконкисты никогда не принадлежала к восточному типу. Правители небольших северных государств, которые арабам завоевать не удалось, опирались на поддержку дворянства, священников и горожан, и в конце главного этапа Реконкисты эти группы, не будучи разгромлены политически, смогли, опираясь на свои привилегии, поддерживать полуавтономное существование (Альтамира Р. История испанской цивилизации). Как и во Франции, Англии, Германии, Италии и Скандинавии, Испания в конце периода феодализма и после его окончания создала у себя абсолютную монархию. Ее правительство оказалось достаточно сильным, чтобы подчинить себе дворянство, церковь и города, но оно не смогло избавиться от остатков аристократического майоратного землевладения и полуавтономной церкви; не удалось ему сломить гордость и достоинство испанского народа. Помещики Арагона заявили, что подчинятся королю только в том случае, если он признает неизменными все их привилегии («si по, по» – «если нет, то нет»). Они повторили эту формулу в 1462 году, то есть более чем через сто лет после того, как большая часть полуострова была уже отвоевана у мавров. И хотя ассамблеи (кортесы), которые в Кастилии представляли в основном свободные муниципалитеты, в 1665 году перестали существовать, абсолютистскому режиму не удалось внушить своему народу покорность, привычную другим гидравлическим режимам.
Но это вовсе не означает, что мы не желаем признавать необыкновенную мощь испанского абсолютизма. Это явление можно хотя бы частично объяснить требованиями реконкистского фронтира (границы), которые способствовали усилению королевской власти в Каталонии, Наварре и Арагоне (Альтамира Р. История испанской цивилизации). Однако Wirtschaftsgesinnung (экономический настрой) христианских королей мог быть еще более решительным. В северной базе Реконкисты преобладало овцеводство, и европейская потребность в шерсти, которая с развитием Реконкисты только усиливалась, заставила испанских королей развивать овцеводство и в освобожденных от арабов центральных районах страны, и даже в некоторых частях Южной Испании (Клейн Ю. Места. Исследование испанской экономической истории 1273–1836 годов). Предоставляя всяческие привилегии городам и дворянам, короли Испании подвергали строгому финансовому и юридическому контролю овцеводов, которые начиная с XIII века объединялись в специальную организацию под названием Mesta.
В Испании, как и в Англии, овцы «съели» людей. Но Испания отличалась от Англии тем, что почти с самого начала ее короли сильно обогащались от быстрого расширения овцеводства. Государственные налоги на него были очень высоки. В конце концов монархи Испании решили, что «эксплуатация и сохранение овцеводства… главная поддержка для этих королевств».
В XVI веке население Испании уменьшилось. Некоторые ученые высказывали предположение о том, что причиной этому стали огромные доходы, которые корона получала благодаря своим колониям[49].
Руины заброшенных поселений в Каталонии, Арагоне, Леоне, Валенсии, Манче, Кастилии и в других местах составляют число, превышающее 1141. В регионе Гвадалквивир в Кордовском халифате было 1200 деревень. К 1800 году осталось лишь 200. Из 50 деревень Малаги сохранилось только 16. В одном районе диоцеза Саламанки осталось всего 333 деревни из 748, а из 127 деревень, которые стояли рядом с despartidosde Banospenadelrey, сохранилось всего 13. Территория королевства Гранада, которая до 1492 года кормила три миллиона человек, к 1800 году имела лишь 661 тысячу (Клейн Ю. Там же).
Однако уменьшение сельского населения, которое стало главной причиной депопуляции городов, не могло быть причиной этой депопуляции, поскольку приток золота и серебра из Америки обогащал горожан, а они, благодаря этому, получили возможность приобретать больше продуктов сельского хозяйства.
Скорее всего, сокращение населения было вызвано главным образом тем, что орошаемое земледелие, требующее больших затрат труда, было заменено разведением скота. Эти перемены, вызванные увеличением экспорта шерсти, которое продолжалось до второй половины XVI века, привели к обнародованию Законов де Торо, которое завершило «подчинение земледелия крупномасштабному овцеводству». Это произошло за четырнадцать лет до того, как Кортес овладел Мексикой, и за двадцать восемь лет до того, как Писарро взял Куско. Это также привело к сильному сокращению индейского сельского населения в завоеванных испанцами Мексике, Юкатане и Перу[50].
По холмам Испании теперь одиноко бродили стада и их пастухи. Именно здесь Дон Кихот подгонял своего хромавшего коня. А в городах не было более популярного зрелища, чем бой быков. В Вальядолиде в 1527 году король Карл V отметил рождение своего сына Филиппа II, выйдя на арену, чтобы сразиться с быком.
Появление восточного деспотизма в России
Татары[51] не имели ничего общего с маврами. Завоевав Россию, они не дали ей ни алгебры, ни Аристотеля. Пушкин был, несомненно, прав, говоря о негативном влиянии татар на культуру России.
Пушкин мог пойти дальше и отметить пагубные политические последствия их знаменитых военных побед. Татары, которые к 1240 году нанесли сокрушительное поражение восточным славянам, контролировали их столь эффективно, что ни одна русская независимая сила не пыталась их освободить.
Не смогли внутренние русские силы организовать и систематической открытой борьбы с ними. Военная победа великого князя Дмитрия Донского на Куликовом поле в 1380 году вызвала жестокие репрессии со стороны татар, которые отвратили русских от борьбы с ними еще на целое столетие. В. Ключевский писал, что Москва «на какое-то время перестала думать о борьбе с татарами».
Даже в 1480 году, когда Иван III отказался платить ослабевшим татарам дань, он не стал воевать с ними. Татары, которые еще смогли вывести войско против московитов, тоже не желали вступать в битву. Долгое стояние двух армий напротив друг друга на берегах реки Угры закончилось «невероятным зрелищем: две армии бежали прочь друг от друга, хотя их никто не преследовал, – как писал Карамзин. – Так закончилось это последнее вторжение татар».
Так закончилось татаро-монгольское иго. Оно продолжалось двести пятьдесят лет, и Великое княжество Московское, возвысившееся в течение этого периода, достигло этого положения не как независимая сила, а с помощью хана Золотой Орды.
Этот факт никем не оспаривался. Никто не отрицал также, что Москву XVI века можно было сравнить с абсолютистскими режимами западного мира. Что же касается происхождения московского деспотизма, то мнения тут расходятся кардинальным образом. Стал ли самодержавный контроль над землей и людьми следствием внешних условий, а именно постоянной борьбы на границах? Или он возник под влиянием монголов, которые применяли в России деспотические методы управления, усвоенные ими в нескольких гидравлических странах Азии, в особенности в Китае?[52]
Историки, которые придерживаются «внешнего» толкования событий, опираются на труды великого русского историка Василия Ключевского. Автор этой книги полностью разделял ту высокую оценку, которую давали его работам ученые, придерживающиеся разных взглядов, но он считал взгляды Ключевского на появление московского деспотизма менее односторонними, чем это было принято думать.
Да, Ключевский уделил татарскому игу слишком мало внимания[53], а его понимание восточного деспотизма было весьма ограниченным[54]. Но он был талантливым ученым и не мог не заметить тех критически важных институционных перемен, которые во время татарского владычества и благодаря ему произошли в Русском государстве и русском обществе. По его собственным словам, эти изменения, несомненно, предшествовали появлению той «границы», которая сыграла такую большую роль в истории России.
Ключевский, защищая свою идею о «границе», описывает в основном период, наступивший после освобождения от татарского ига.