Ассирийские купцы, поселившиеся далеко от своей родины, на севере, в городах Каппадокии не жили. Внутри огороженного стеной периметра разрешалось селиться только представителям коренного населения. Здесь же строились и дворцы правителей. Более того, местные власти требовали, чтобы купцы приносили свои товары во дворец для проверки и, скорее всего, приобретали те товары, которые им понравились. Наличие этих местных властей вовсе не свидетельствовало о том, что эти колонии были независимы от Ассирийской метрополии. В конечном счете, именно Ассир выносил судебные приговоры и обладал властью вводить налоги: «Поэтому власти Ассира и, в конце концов, его царь были верховными ассирийскими властями в коммерческих центрах» (Гётце А. Малая Азия).
Всеми юридическими делами в колониях управляло «общее собрание колонистов» или карум; этот же орган улаживал все другие проблемы колонистов. Очевидно, жители этих ассирийских торговых колоний пользовались большей свободой, чем купцы Ассирии или Шумера, а также – после окончания шумерского периода – Вавилонии; но они не составляли большинства населения в каппадокийских городах, да и в своих собственных кварталах они не имели политической независимости.
Вавилонский абсолютизм, как и в Шумере, уходил своими корнями в компактную агроуправленческую экономику; а частная собственность, вероятно, играла второстепенную роль как в сельском хозяйстве, так и в торговле[82].
В любом случае ни один серьезный ученый не утверждает, что народные собрания, а с их помощью и купцы, могли контролировать правительство Вавилона. Царь и его люди доминировали в администрации, армии и налоговой системе. Царь также даровал стране законы. Более того, он и его функционеры занимали стратегически важное положение в юридической сфере. Находящиеся на службе у царя «царские судьи» правили согласно легальной практике. Однако царские судьи, которые нередко совмещали административную, военную и судебную деятельность, сильно зависели при рассмотрении местных проблем от местных ассамблей. Эти собрания занимались в основном юридическими вопросами. Действуя под контролем царя, они составляли нечто вроде гражданского суда[83].
Членами ассамблеи были «старейшины», «благородные господа», «купцы» (которыми руководил главный купец), а также «люди у ворот». Согласно Кагу, это выражение обозначало отдельные группы, которые действовали поодиночке или совместно. Мы не знаем, правильна ли интерпретация Када, но, что бы термины «старейшины», «благородные люди» или «люди у ворот» ни означали, для целей данного исследования вполне достаточно знать, что ассамблеи были в основном юридическими органами и что среди их членов были купцы, которых возглавлял акил тамгари.
В Древней Вавилонии акил тамгари, очевидно, был директором департамента торговли или департамента финансов, а следовательно, главой фискальной бюрократии. Он возглавлял группы обычных купцов, которые отправлялись в торговые путешествия «временами исключительно в интересах короны». Таким образом, он был высокопоставленным чиновником, с помощью которого абсолютный режим осуществлял контроль над купцами страны.
Время от времени ассамблея имела дело с проблемами всего города, и входившие в нее купцы участвовали в решении вопросов, имевших для него большое значение. Впрочем, поскольку работой ассамблеи руководил царский губернатор или городской префект и поскольку она в основном играла роль гражданского суда, то говорить о том, что она могла контролировать городское управление, не приходится, а купцы, находившиеся под властью акил тамгари, не могли контролировать даже свою собственную сферу деятельности – а именно торговлю страны.
Выводы
Уроки этого весьма поучительны. Влиятельные группы богатых торговцев контролировали правительства своих сообществ; это могло происходить даже в тех сообществах, которые выполняли значительные гидравлические функции. Но, насколько нам известно, такие органы не приводили к тому, что можно было бы назвать правлением гидравлических торговцев. Богатые торговцы Венеции действовали в социальной обстановке, для которой гидравлические институты являлись субмаргинальными. А Карфаген, хотя и более гидравлический, чем Венеция, вполне мог относиться, с самого начала и позже, к субмаргинальной зоне гидравлического мира.
Похожие на Карфаген или Венецию коммерческие сообщества процветали на географической бахроме гидравлического общества; и вполне могли входить в состав независимых гетерогенных анклавов, находившихся также в определенных зонах гидравлического мира. Поэтому мы не собираемся отвергать допущение Макса Вебера о том, что независимые коммерческие сообщества могли процветать и в буддистской Индии. Однако свидетельств этому мало, и в ряде случаев новые исследования показывают, что положение купцов в них было далеко от политического доминирования.
Дальнейшие исследования политической роли купцов в периферийных регионах, несомненно, помогут нам углубить наше понимание различий, которые существуют на границе гидравлического мира. Они, вероятно, прольют больше света на ограничения мобильной частной собственности, существующие даже в тех гидравлических странах, в которых торговля, основанная на собственности, стала более важной, чем торговля, которой управляет правительство, и связанная с ним торговая деятельность.
Комплексные образцы собственности в гидравлическом обществе
Ограничения немобильной собственности в гидравлическом обществе не менее значимы и, в равной степени, толкуются неправильно. Институционные пионеры, которые считали деспотическое государство единственным главным землевладельцем, полностью игнорировали проблему частной собственности. Современные исследователи, которые обратили внимание на парализующее влияние отсутствующего лендлордизма на Востоке, склонны считать главной особенностью гидравлического общества то, что во многих случаях является лишь преходящей чертой этого общества. И они торопятся истолковать в терминах прошлых (феодальных) или настоящих (капиталистических) западных институтов то, что на самом деле является специфическим восточным образованием[84].
Мы подробнее поговорим об этом в заключительной главе книги. В данном месте нас интересуют в основном корни современного развития: размах и особенности частного землевладения до распада гидравлического общества.
Размах и особенности частного землевладения в гидравлическом обществе можно оценить лишь в том случае, если вспомнить о размахе и характерных особенностях гидравлической государственной власти. В большинстве гидравлических обществ деспотический режим держит частные земли в подчиненном положении. Во всех гидравлических обществах деспотический режим ограничивает свободу тех частных земель, которым он позволяет существовать.
Типы земель, контролируемых правительством
Чтобы определить размеры частных земель, мы должны выяснить размах земель, находящихся под контролем правительства. Эти земли можно разделить на три типа: 1) земля, управляемая государством; 2) земля, регулируемая государством; 3) земля, передаваемая государством в управление третьим лицам.
Земля, которая не может быть отчуждена в пользу частного лица или им самим, является, в широком смысле этого слова, регулируемой землей. В этом смысле все земли, принадлежащие государству, являются регулируемыми. В узком смысле термин «регулируемая земля» будет применяться в основном к той части контролируемой государством земли, которой управляет не правительство, а те, кто ею владеет, работают, чтобы ею владеть, или платят налог или ренту правительству. Термин «управляемая правительством земля» применяется к земле, которую обрабатывают под руководством государственных функционеров ради немедленной и эксклюзивной правительственной выгоды. Термином «земля, переданная во владение» будет обозначаться земля, которая временно или на неопределенный срок передается в пользование чиновникам (служебная земля), представителям господствующей религии (священная или храмовая земля) или каким-нибудь выдающимся людям, которые в ответ на это не обязаны выполнять какие-либо особые светские или религиозные функции (синекурная земля).
Земля, которой управляет правительство
«Общественная» или управляемая правительством земля всегда была лишь небольшой частью регулируемых земель, поскольку крестьяне, обрабатывавшие «общественные» поля, нуждались в наделах для своего собственного использования. Выше определенного агрономического уровня и помимо некоторых стратегически важных регионов гидравлическое правительство предпочитало, чтобы крестьяне платили налог на землю, на которой они работали для удовлетворения своих собственных нужд, а не отдавали помещику продукт, полученный на общественном поле.
В императорском Китае, где преобладала частная собственность на землю, создавались сельскохозяйственные колонии для снабжения продуктами армии; в основном такие колонии располагались в приграничных зонах, но временами и во внутренних областях страны: в местах, которые необходимо было «усмирить», а также вдоль линий жизненно важных коммуникаций. Обработкой полей в этих колониях занимались солдаты (в этом случае их называли «гарнизонными полями») или гражданские лица (тогда они получали название «лагерные поля»). Оба типа временами составляли одну десятую всех обрабатываемых земель страны, но в основном их доля была гораздо меньшей.
Помимо военных колоний имелись еще правительственные участки, где выращивались особые культуры, а также парки и сады для удовольствия правителей. Эти уединенные местечки сооружались рабочими, согнанными на барщину, но обычно на них работали профессионалы – садоводы, дворцовые рабочие и рабы; иными словами, они находились под управлением правительства. Впрочем, такие участки имели совсем небольшую площадь. Это были крошечные островки в море крестьянских хозяйств, жители и владельцы которых поддерживали правительство не своим трудом или общественными полями, а уплатой налогов.