Сложности идеологии и письменности, а в большинстве гидравлических цивилизаций, имеющих свою письменность, обучение будущих чиновников превращалось в изматывающее предприятие, и те, кто этим занимался, часто составляли особую группу населения. Тех, кто поступал в правительственные «колледжи» и «университеты», тщательно отбирали; их было не так уж много. Так обстояло дело в ацтекской Мексике и в Византии, при мамелюках в османской Турции и во время определенных периодов, таких как Ханский.
Там же, где юношей обучали при храмах и/или под руководством священников, образование было не особенно бюрократическим, но столь же ограниченным. Там, где к экзаменам допускалась широкая публика, как это было при двух последних китайских династиях, студентов было много, а обладателей нижних степеней – тоже. Подвергнувшись длительному и интенсивному процессу обучения, студенты, вероятно, лучше чиновников понимали, какие блага и какое уважение принесет им должность бюрократа. Чиновничье классовое сознание еще более усиливалось в том случае, если обладателям степеней позволялось выполнять определенные полуофициальные функции. Члены китайского шэныпи, сдавшие экзамены, но еще не получившие должности, служат классическим примером добюрократической группы.
Профессиональные идеологи Советского Союза
В гидравлическом обществе правители редко манипулировали священной доктриной, даже если они были верховными жрецами. В Советском Союзе православная религия, хотя ее существование и терпят, больше уже не является господствующей идеологией; а когда открыто декларируемые намерения Советов осуществятся, то церковь будет полностью заменена светской государственной доктриной. Глашатаями этой доктрины являются хозяева аппаратного государства; они – и только они – могут толковать ее и изменять. Идеологи самого высокого ранга в этой стране являются высшими представителями правящей бюрократии, и огромная часть профессиональных интеллектуалов в стране, подобно им, составляет класс правительственных чиновников.
Несколько выдающихся художников и писателей могут создавать свои произведения, не служа, как чиновники. Но они следуют директивам государства, выполняют его приказы и получают плату, как высшие чиновники; а поскольку они преданно и безраздельно служат государству, то имеют такие же привилегии и обладают полуофициальным статусом.
Эта разница имеет большое значение. Если в гидравлическом обществе квазиофициальные идеологические (религиозные) функционеры многочисленны и относительно свободны в выборе идей, в которые они верят, то в СССР квазиофициальные интеллектуалы редки и не имеют никакой свободы в выборе доктрины. Тотальное управленческое государство требует единой идеи. Управление им включает в себя контроль за идеями общества. Оно монополизирует идеологию, а с ней – и идеологов.
Разделенное, но все-таки единое
Наше исследование выявило, что даже при самых простых условиях правящий класс в гидравлическом обществе разделен на несколько секций. При более дифференцированных условиях он стремится обрести достаточно сложную структуру. Но хорошо ли члены разных его подразделений понимают особенности и превосходство своих классовых позиций?
Классовое сознание, вероятно, не такой общий – и, несомненно, менее динамичный – фактор, чем уверяют нас марксисты. Однако нет никаких сомнений в том, что хозяева гидравлического общества, которые пользуются экстраординарными привилегиями власти, доходов и статуса, составляют одну из групп с самым сильным классовым сознанием в истории человечества.
Однако их классовое сознание не всегда выражается в образах, которые составляют основу их величия как высокопоставленных чиновников. Служивые люди в османской Турции гордились тем, что являются «рабами» своего султана. Слава правящего класса, как они ее понимали, зиждилась на мощи их самодержавного господина. Политические идеологи индуистской Индии подчеркивали значение своего царя как высшего защитника доминирующей в стране религии. Слава правящего класса, по их мнению, покоилась на мудрых советниках царя. Конфуцианские философы отдавали дань уважения своему абсолютному государю; но они превозносили ученого благородного господина, который, благодаря своему образованию, мог стать бюрократом из благородного сословия. Слава правящего класса, как они ее понимали, зиждилась на его чиновниках, получивших нужное образование.
Учение Конфуция с необычной ясностью демонстрирует социополитический аспект этого вопроса. Обозначив джентльмена-ученого словом чунь-цзы, Конфуций подчеркивал политические качества человека, который стал для него идеалом. Чунь-цзы был хорошо знаком с культурной традицией наследственного («благородного») чиновничества, но его достоинства имели в основном политическую окраску. Само слово «чунь-цзы» первоначально означало «правитель», то есть «человек, занятый делом управления». Получив необходимое образование, «чунь-цзы» был готов к «употреблению» в качестве правительственного чиновника. Он был готов управлять «маленькими людьми», то есть народными массами.
Различие между двумя группами нашло свое выражение в китайских терминах ших и мин. Ших – это люди, которые, благодаря изучению этических, военных и церемониальных вопросов, получали квалификацию, позволявшую им служить правителю людей, и делали это, когда предоставляется такая возможность. Мин – это «народ», которым управляет суверен и чиновники, входящие в число шихов. Престиж гражданской и военной службы с течением времени менялся. Но прославление шихов продолжалось до конца императорской эпохи.
Различие шихов и минов действовало во всех гидравлических обществах, и везде потенциальные и действующие правители хорошо понимали свое превосходство над массами, которыми они управляли, – простолюдинами, «народом».
Люди, которыми они управляли
Ниже правителей располагался обширный класс простолюдинов. Его члены не принимали участия в делах государственного аппарата. Но при этом они не были рабами.
Китайцы выделяли три основные группы простолюдинов: крестьяне, ремесленники и купцы. Последовательность, в которой мы их перечислили, отражает порядок их появления на исторической сцене, но вряд ли те, кто дал им такое название, думали об этом. Скорее всего, их интересовала относительная историческая важность этих типов: сельское хозяйство было корнем, а ремесло и торговля ветвями их аграрных цивилизаций.
Корни и ветви соответствовали двум основным формам собственности: немобильной и мобильной. В разделе, посвященном сложным видам собственности, мы подробно описали появление, развитие и социальные позиции трех этих групп, так что здесь нет необходимости их снова описывать. Однако, чтобы завершить наше описание, мы в этой главе изучим положение самой низкой социальной группы: рабов. Рабы в гидравлическом обществе играли весьма ограниченную роль. Почему?
Люди, получающие доход от своего труда: крестьяне, владельцы земли, обрабатывающие ее сами, и фермеры-арендаторы – очень бережно обращаются с почвой, водой и растениями. Но от рабов такой аккуратности не дождешься, ибо эти люди, не будучи свободными лично, не имеют ни семьи, ни собственности. Это характерно для всего сельского хозяйства в целом, но особенно верно для районов, где урожай почти полностью зависит от орошения.
В гидравлическом сельском хозяйстве рабский труд используется мало. В тех случаях, когда легкий доступ к рабам обеспечивает их участие в сельском хозяйстве (или в ремесле), он все равно остается вспомогательным. Чтобы обеспечить их бережное отношение к тому, с чем они работают, рабы получали долю произведенного продукта, и временами им разрешалось заводить семью.
Из общего дохода производилась оплата труда надсмотрщиков, следивших за большими массами рабов, которые участвовали в самых типичных работах гидравлического общества: содержании и поддержании в рабочем состоянии каналов, дорог и крепостных стен. Только в предприятиях, которые имели ограниченные размеры, такие как рудники и карьеры, сооружение дворцов и храмов, а также перевозка крупных объектов, за трудом рабов можно было легко наблюдать и потому использовать с выгодой для рабовладельца.
Это объясняет, почему государственные рабы трудились в основном при дворе, в правительственных учреждениях, мастерских и в шахтах, а также на строительных работах. Это объясняет, почему редкие попытки использовать рабов для более сложных заданий требовали от их владельцев, общественных и частных, создавать мощные стимулы для работы и заменять полное рабство ограниченным.
Победная война, конечно, создавала большой «запас» рабов. Большинство победителей сельскохозяйственных областей побежденной державы торопились отправить основную часть захваченных в плен крестьян на поля и фермы, где они должны были принести своему новому хозяину самую большую прибыль. Остальные становились рабами государства или продавались частным лицам.
Ацтекам, которые часто воевали со своими соседями, рабы в их деревнях, организованных по образу общины, были не нужны. В основном их приносили в жертву богам во время многолюдных государственных церемоний, которые устраивались с целью устрашения. Это было главным средством сохранения грубо слепленной мексиканской империи.
В Древней Месопотамии войны между независимыми государствами также были главным источником рабов; в Вавилонии какое-то количество рабов использовалось в сельском хозяйстве и ремеслах. Но и здесь рабский труд оставался вспомогательным; обычно невольники жили в условиях половинного рабства: они имели право приобретать собственность и вступать в брак. В Египте фараонов рабство, по-видимому, приобрело некоторое значение только в Новом царстве, когда крупные войны и завоевания наводнили страну рабами-иноземцами (Кис Г. Египет). Изучив историю Древней Месопотамии и Египта, Вестерман обнаружил, что в этих странах рабы трудились в основном в домашнем хозяйстве, а Мейер, оценивая рабство Ближнего Востока, заявляет следующее: «Ред