(Макиавелли Н. Государь). Но с турками дело обстояло иначе. «Поскольку они все рабы и зависимые [люди], развратить их будет сложнее, и, даже если это удастся сделать, надежд на победу будет мало, поскольку они не смогут, по указанным выше причинам, повести за собой людей. В связи с этим всякий, кто нападет на турок, должен быть готов к тому, что его встретят объединенные войска, и он должен будет надеяться больше на свои собственные силы, чем на беспорядок в других».
Рассуждая о борьбе между верховным правителем и людьми, которые ему служат, не стоит удивляться тому, что турецкие чиновники в конце концов получали наследственные или полунаследственные владения, а также тому, что султану в течение длительного периода времени удавалось блокировать эти тенденции, сохраняя класс «рабов-чиновников», не имевших в турецком обществе никаких корней[124].
Рабы-чиновники были самым эффективным орудием гидравлического государства. Политические евнухи или вожди захватнических племен могли подчинить, ослабить и ограничить «обычное чиновничество»; но его могли заменить чиновники-рабы. Несмотря на очевидные различия, три эти группы очень мало отличаются друг от друга. Каждая из них составляла группу контроля, которая, с точки зрения самодержца, функционировала гораздо эффективнее, чем простолюдины, которых можно было включить в ряды чиновничества. Скорее всего, аналогичную функцию в древней Америке, Индии и по всему миру выполняли священнослужители, занимавшие важные посты в правительстве.
Чиновники были отделены от народа и поставлены выше его. Но и члены контрольных групп, которые ближе всех находились к деспоту, тоже были отделены от народа. Чиновники с благими намерениями или представители бюрократического дворянства могли испытывать квазипатриархальное отношение к местному населению. Но жрецы-чиновники, надсмотрщики над рабами, дворяне-чужестранцы или евнухи таких чувств не имели.
Продвижение по социальной лестнице
Политическая карьера евнухов, рабов, бывших рабов и простолюдинов в гидравлическом обществе имела еще одну особенность. Она показывала, что социальная (вертикальная) мобильность в открытом и сбалансированном обществе – это одно, а в обществе, которое живет под сенью тотальной власти, – совсем другое. Несомненно, существует несколько образцов социальной мобильности. Но обсуждение этого явления будет удовлетворительным только в том случае, если факты будут рассмотрены с учетом их особой институциональной среды.
В открытом обществе, где господствует частная собственность, простолюдин может подняться по социальной лестнице благодаря своим политическим или экономическим достижениям. Представители верхнего класса могут попытаться задержать его, но запретить ему подниматься все выше не имеют возможности. Они могут называть этого человека парвеню или нуворишем, но его детей и внуков общество обычно принимает как равных себе. Так обстояло дело в демократических городах-государствах Древней Греции. И это характерно для таких современных индустриальных государств, как Англия, Австралия, США и Скандинавские страны.
Подобный образец демократической спонтанной социальной мобильности коренным образом отличается от образцов социальной мобильности в гидравлическом обществе. В этом обществе одиночки, вливающиеся в правящий класс, редко происходят из рядов свободных и выдающихся простолюдинов. В Китае число людей, которые могли получить высшую экзаменационную степень, было сильно ограничено; и даже этот китайский образец ни в коем случае не был типичен для большинства восточных цивилизаций. У энергичного простолюдина не было шансов стать членом правящего класса. Социальный статус евнухов, невольников, получивших свободу, а также рабов, достигших высоких постов, в самом начале их карьеры был ниже статуса простолюдинов. Это было справедливо и для рабынь, которые в гареме своего господина могли родить будущих правителей.
Члены всех этих групп добивались высокого положения не потому, что благодаря своим усилиям преодолевали барьеры богатства и власти, а потому, что правитель был достаточно силен, чтобы выбирать, кого захочет, и поместить избранного им человека туда, куда ему вздумается. Вся вертикальная мобильность, существовавшая в гидравлическом обществе, была результатом манипуляций сверху.
Конечно, в пассивном поведении имелись и активные элементы, точно так же, как в активных действиях всегда присутствуют и пассивные. Но это не отрицает вывода, который гласит, что в условиях восточного деспотизма социальная мобильность была в целом процессом пассивным.
Можно, конечно, сказать, что в определенных комплексных и полукомплексных восточных обществах некоторые простолюдины поднимались из бедности к богатству и уважению в пределах своего класса, улучшая свой статус тем же самым способом, какой существовал и в открытых обществах, основанных на собственности. Это правда. Однако во многих гидравлических обществах не было ничего подобного, а если такое и случалось, то эти люди не становились членами правящего класса.
Тотальная власть продвигает вверх очень расчетливо и выборочно. Она выбирает тех, кто сможет удовлетворить потребности аппаратного государства. В таком процессе кандидат должен иметь способности «плюс».
…А в чем заключается этот плюс?
Тот, кого власти решили продвинуть, должен быть необыкновенно талантлив; во всяком случае, это желательно. Но все превосходит ключевая добродетель тоталитаризма: полная и искренняя сервильность. Это качество может выражаться идеологически или церемониально (как было в Китае Конфуция и в индуистской Индии) или прагматически и непосредственно (как во многих других гидравлических цивилизациях). Но суть остается прежней, и высшие манипуляторы тотальной власти будут считать себя большими глупцами, если не сумеют настоять на том, что подобострастие является для их подданных жизненно важным качеством.
Социальная мобильность в гидравлическом обществе не идентична социальной мобильности на плантации, где работают невольники. Тем не менее некоторые черты последней встречаются и в гидравлическом обществе. Владелец плантации может назначить самого последнего раба десятником или сделать его личным слугой, но такая возможность вовсе не обрадует тех, кто трудится рядом с ним. Наоборот, тот факт, что продвигают в основном тех, кто склонен к беспрекословному подчинению, стимулирует у большинства рабов желание всячески демонстрировать свое послушание.
Класс, правящий тотально – монопольная бюрократия
Еще одна особенность социальной мобильности в гидравлическом обществе определяет характерные черты его правящего класса. Для всех практических целей этот класс является замкнутым. Члены нижних классов могут войти в его состав только по желанию признанных господ. В этом отношении он напоминает феодальное дворянство, но совсем не похож на высшие классы современного индустриального общества.
Особенность гидравлического варианта закрытого правящего класса проистекает в основном из способа его организации. Активное ядро правящего класса в гидравлическом обществе является жестко сплоченным организмом, и в этом отношении оно отличается не только от современного буржуазного, но и от феодального дворянства. Даже там, где предприимчивыми монополиями руководят выдающиеся представители высшей буржуазии, мы не находим иерархически и формально организованного класса бизнесменов, похожего на класс вассалов в феодальных странах. Организационное единство феодальных лордов достигало своего пика в их совместных (национальных) военных операциях; но и размер этих операций, и дисциплинарный контроль, осуществлявшийся верховным командующим, были весьма ограниченными. По большей части лордов интересовали лишь свои собственные военные, экономические и социальные дела.
Служащие гидравлического деспотизма являются членами постоянно действующего и крайне централизованного «аппарата». В отличие от буржуазного высшего класса, который не имеет признанного руководителя, а также от феодальных господ, признанный глава которых в децентрализованном государстве был всего лишь первым среди равных, члены гидравлического государственного аппарата знали, что их правитель является верховным лидером, который всегда безоговорочно определяет их положение и решает, чем они должны заниматься.
До возникновения современного промышленного аппаратного государства люди, управлявшие гидравлической страной, представляли собой единственный пример правящего класса, операционное ядро которого постоянно функционировало как централизованный единый организм полувоенного характера.
Даже мощное авторитарное образование не способно господствовать тотально, пока мощные противодействующие силы оказывают на него ограничивающее или контролирующее влияние. И в Афинах эпохи Перикла, и в современном индустриальном демократическом государстве армия остается авторитарной организацией; ее командиры ожидают от своих подчиненных беспрекословного подчинения и имеют возможность его добиться. Но в любом случае армия подчиняется решениям всеобщего, созданного демократическим путем политического органа.
Разумеется, в мире нет ни одного государства, в котором не имелось бы авторитарных сегментов, но в демократических странах они находятся под контролем общества. Только осознав этот факт, мы сможем правильно оценить влияние (и ограничения) авторитарных образцов в Большом бизнесе, Большом труде и Большом правительстве, которые появляются в современных цивилизациях, основанных на владении собственностью.