Пулеметная команда – два пулемета, хорошо обучены; указал, что в первых же боях должны раздобыть еще два пулемета. В общем, впечатление от дивизиона плохое. Был не дивизион, а один эскадрон. У командира дивизиона штаб из пяти офицеров, ему подобных. Обещал выслать для руководства штаб дивизиона. Промелькнуло желание конную разведку 1-го полка обратить во 2-й эскадрон, но это было трудно, потому что команда и полк сроднились, да я и по опыту знал, что в полку должна быть своя конница; решил пока никаких перемен не делать.
Следующий смотр – Ижевскому артиллерийскому дивизиону. Не скрою, к смотру я тщательно подготовился, как и к смотру Кавалерийского дивизиона. Я ожидал увидеть массу недочетов при наличии во главе прапорщика без какого-либо боевого стажа, и я не поверил тому, что увидел. Это была отличнейшая часть во всех отношениях. Думаю, что если бы вместо меня был кадровый артиллерист, то он плакал бы от умиления. Я не знаю, чем это объяснить, но к прапорщику Кузнецову относились все подчиненные с уважением, и я скоро его полюбил и уважал, как боевого товарища. Я думаю, что просто он родился с большим артиллерийским талантом. Я видел впоследствии, как он вел стрельбу дивизионом, и как соседи, так и красные знали ижевскую артиллерию – из шести пушек она обращалась в десятки пушек. Номера были обучены так, что лучше, я думаю, невозможно.
Пушки возились на санях, изобретении ижевского мастера Берсенева. Они могли идти по крутому склону, не переворачиваясь; там, где могла пойти конница, проходила и артиллерия; глубина снега измерялась только возможностью пройти лошади, сани шли поверху, не проваливаясь. Изготовка к бою – одна минута. Единственный недостаток – нехватка седел для ездовых. Лошади прекрасные, втянутые в работу, комплект полный. Зарядные ящики в разобранном виде находятся в запасном батальоне в артиллерийском запасном взводе, снаряды возятся на приспособленных дровнях парой лошадей. При батареях возится по нескольку орудийных замков ижевского образца, так что захваченное орудие без замка начинает действовать немедленно.
После смотра я выехал в штаб, но поднялась вьюга, кучер потерял дорогу, и я неожиданно вернулся в деревню, занятую артдивизионом. Делать нечего, пришлось заночевать. Вечер я провел в дружной артиллерийской семье. В одной из батарей был капитан артиллерии; разговаривая с ним, я спросил его, почему Кузнецов командир дивизиона, а не кто-либо другой. Он ответил мне, что все признали его лучшим артиллеристом, что он очень серьезно изучил артиллерийское дело, а на практике он виртуоз. Я это увидел позже, когда началось наступление.
Смотр Ижевского запасного батальона был произведен мною поверхностно, так как не было времени, а интендантство и медицинскую часть не пришлось совсем увидеть перед наступлением. Ижевский запасный батальон состоял из двух рот 1-го и 2-го полка, артиллерийского взвода, кавалерийского полуэскадрона, саперной полуроты и нестроевого взвода. Из этих частей части получали укомплектование, сюда возвращались из госпиталей после ранений и болезней, здесь поправлялись, здесь подучивались, благодаря неустанным трудам командира батальона поручика Смолина. С большой благодарностью вспоминаю этого офицера-труженика. Он стремился в бой, я же неуклонно его удерживал, так он был необходим там, где нужно было применить настойчивость и опыт бывшего гвардейского фельдфебеля.
Запасный батальон при наступлении шел двумя эшелонами: 1-й эшелон – сводная команда от всех родов оружия, готовых вступить в строй взамен выбывших убитыми и ранеными; они шли в двух, а чаще в одном переходе и при нужде быстро догоняли. Эта команда – 400–500 человек. 2-й эшелон – более слабые – с тыловыми частями корпуса, но это часто нарушалось поручиком Смолиным, который все тащил ближе к фронту.
Саперную полуроту я счел нужным переименовать в инженерную роту, с саперной полуротой, мостовым взводом, подрывным взводом и телеграфным отделением. Инженерная рота никогда не была окончательно сформирована – не было средств, не было знающего энергичного офицера. Со временем перевелся из Прикамского полка поручик Саинов, командир саперной роты отряда, и он был во главе инженерной роты. Со временем нужда в инженерных силах была, но не чисто в саперах, а в мостовой команде, подрывниках и телеграфном отделении.
Части интенсивно обмундировывались, получалось все, начиная с белья и кончая полушубками. Работа в частях кипела по обучению стрельбе, было много добровольцев, никогда не стрелявших, и я допустил трату по 10 патронов на человека, то есть всего 40 тысяч. Это я выделил из тех запасов, которые получил из штакора 2-го Уфимского и 3-го Уральского корпуса как боевой комплект. Были в частях патроны ижевского изготовления, с медной оболочкой, но ими не хотелось портить винтовок перед боями.
В это время в село Дуваны прибыл командир 3-го Уральского горных стрелков корпуса генерал-лейтенант Голицын, и выяснилось, что я вхожу в состав этого корпуса, где имелась лишь 7-я Уральская дивизия. Я поехал представляться и получил в штакоре два приказа по военному ведомству с производством меня в полковники со старшинством 18 декабря 1918 года. Из этого увидел, что представил меня генерал Войцеховский, свой же корпус не был в том повинен. Этим же приказом командир 13-го Уфимского стрелкового полка капитан Карпов произведен в подполковники. Рад за этого чудного начальника. Доложил генералу Голицыну об оставшихся нуждах, он много обещал и не смог ничего выполнить, так как тыловые учреждения корпуса были лишь в периоде формирования. Был очень ласков, когда познакомился с численным составом бригады; его дивизия была в составе меньшем, полками же командовали три генерала и один полковник.
Наконец, получен был приказ двигаться на фронт. Тыловая дорога была одна на два корпуса, поэтому мне по этой дороге пришлось направить лишь артиллерию и обоз, а части вести по ущелью реки Юрезань. Стоял конец февраля (25-е), и погода была довольно мягкая. Приказано и идти как можно скорее, что мы и проделали, прибыв 28-го уже штабригом в Усть-Байки.
27 февраля генерал Голицын захотел посмотреть ижевцев – мы с ним были в одном полку и артдивизионе. Мое мнение было, что он остался неудовлетворенным – не было лоску. 28 февраля получен приказ: на смену 2–3 марта и наступление 4–5. Так как левее 3-го Уральского корпуса частей не было, просил поставить меня на правый фланг корпуса, чтобы быть между своими.
Я уже говорил выше, что капитан Агапиев был временно начальником штаба бригады, а настоящим должен быть капитан Ефимов{144}, тоже курсант академии. О нем я знал и познакомился еще в первое мое представление командиру 2-го корпуса. Он произвел на меня впечатление слишком мрачного, нелюдимого – сапер, как и я; последнее, пожалуй, более всего мне не понравилось – два сапера на таких ответственных должностях; смолчал, но видел тогда в этом происки штаба 2-го Уфимского. Перед отъездом на позицию он был прислан. Как ни говорите, а присылать начальника штаба принимать должность, когда штаб сидит на повозках для переезда на позицию, немножко, я бы сказал, нехорошо. Делать нечего, забрал обоих. Капитан Ефимов уже дорогой начал знакомиться с делами, с частями. Я видел дельного, трудолюбивого офицера, а когда, по приезде на место, он немедленно принял должность и взял в руки немного распущенный штаб, я увидел в нем твердого человека, который вожжи не распустит. Так оно и было. С этого времени он был верным моим помощником, отважным офицером, ходившим в атаку с чинами штаба, дальше – близким моим другом, и я всю Гражданскую войну провел с ним и сдал ему ижевцев, когда был назначен командиром 3-го корпуса. Совершенно определенно могу сказать, что более офицера, чем Авенир Геннадиевич Ефимов, за обе войны я не видел. Это не только мое мнение, но полковника Ефимова знали и знают все, служившие в Ижевской бригаде, дивизии, 3-м стрелковом корпусе и в Дальневосточной армии. Если бы все были такими, едва ли бы пришлось нам переплывать океан.
Стояли мы за позицией, не зная своего будущего участка. Я ездил в деревню Байки, просил указаний, чтобы я и начальники могли немного ознакомиться, но ничего из этого не вышло. 3-го ночью бригада сменила 14-й Уфимский полк полковника Бырдина{145}в Урюме и 15-й Михайловский полк в Подлубове. В эту ночь не представилось возможным произвести необходимых мне разведок, не говоря уже про знакомство частей с местностью, где мы будем наносить первый удар.
Началось то наступление, которое должно было привести нас на берега Волги, на соединение с армией генерала Деникина и к окончанию Гражданской войны с уничтожением большевизма. После первых дней наступления я в это верил твердо, да иначе быть не могло, так как я и действовал со своей бригадой тоже твердо.
Чем оказались ижевцы, которыми я боялся вступить командовать, пусть расскажут, хотя бы и бледно, мои правдивые строки. Таких частей не было нигде – пусть мне укажут, где могла быть такая «Рабоче-Крестьянская бригада». Я говорю не потому, что я ими командовал – ничего не приписываю себе. Начальник таких частей едва ли может сделать больше, настолько здесь было все самобытно, не похоже на других, что и придумать трудно. Я молю Бога о том, чтобы Он дал возможность наиболее справедливо, красочно описать их деяния.
В ночь с 4-го на 5-е – разведка по всему фронту. Командир 3-го батальона 1-го полка поручик Ложкин с 15 офицерами и солдатами заставил развернуться два батальона и 100 всадников красных. Это действительно разведка! 6-го утром пошли в наступление на левый фланг. 1-й полк занял в 8.10 Накоряново. Начали поздно, не захватили врасплох, шли во весь рост, и потери велики – более 100 человек. Самого наступления я не видел, так как боялся отлучиться далеко от штаба; возможно, что не было уверенности. Был на перевязочном пункте 1-го полка и видел по настроению раненых, что части идут хорошо.
Небольшая заминка во 2-м полку с гаубичной батареей – отстала из-за поломанного моста, – и командир полка приостановил движение вперед, а затем приказал двигаться, не ожидая гаубиц. В полдень задача, возложенная на бригаду, полностью была выполнена, но противника лиш