Тягостно было находиться в положении немого свидетеля в районе, где совершалась невероятная драма в жизни Российского Государства и помочь которой не было никакой фактической возможности. Автор настоящих воспоминаний попал в Пермь при совершенно случайных обстоятельствах и, естественно, никого из местных жителей здесь не знал вообще. Это обстоятельство затрудняло общую ориентировку, получить сведения для которой можно было только из советских газет да из случайно оброненных комиссарами фраз и разговоров.
Очевидно, в городе были какие-то тайные и национальные русские группировки, но связаться с ними было трудно и рискованно. На каждом шагу могла быть провокация со стороны зорко следивших за всем агентов Чрезвычайки. Если белые организации и существовали в то время в Перми и в других пунктах Приуралья, то о работе их нельзя сказать ничего положительного. Возможно, что они были слабы как в количественном, так и в качественном отношениях. В противном случае трудно было бы объяснить то обстоятельство, что эти организации были столь пассивны в моменты расправы с членами царской фамилии как в Екатеринбурге, так и в Перми и Алапаевске.
Между этими крупнейшими пунктами северной части Урала, надо полагать, ведь существовала в мирной обстановке самая тесная деловая и житейская связь. Почему при привозе во все эти города высоких пленников революции из царствующего дома Романовых во главе с отрекшимся от престола Императором в этих организациях могла невольно возникнуть вполне рациональная мысль о спасении их от неминуемой в той обстановке гибели.
Из рассказов, которые дошли до слуха Светланова после того, как он попал в Пермь, видно было, что картина обстановки вокруг проживавшего летом 1918 года в Перми брата Государя Великого Князя Михаила Александровича представлялась далеко не такою безотрадною. Оказывается, живя в так называемых Королевских номерах, Великий Князь пользовался сравнительно большой свободой режима и передвижений. Он общался в городе со многими лицами, бывая в домах на положении простого обывателя. С ним всегда могли установить связь руководители местных антибольшевистских организаций. Если бы они правильно при этом учитывали быстро меняющуюся обстановку, то они должны были бы и найти то или иное решение вопроса в отношении общей и частичной судьбы как Великого Князя Михаила Александровича, так и узников Екатеринбурга и Алапаевска.
Когда Пермь пала и перешла в руки белых, то, помнится, в городе моментально, чуть ли не в несколько часов, была налажена самая серьезная военно-комендантская служба и внутренняя городская самоохрана, которой руководили старые кадровые офицеры из числа местных старожилов, всех в городе хорошо знавших и всех легко раскассировавших на «надежных» и «ненадежных» в политическом отношении. Стало быть, в их же руках были немалые возможности для предупреждения или по крайней мере облегчения участи несчастных членов царской фамилии.
В течение всего летнего периода времени, до появления в Перми штаба советской армии, местная совдепская власть тут была не более сильна, чем в самом Екатеринбурге. От того же Бирона и его сотоварищей иногда приходилось слышать иронические насмешки над пассивностью белых, которые, мол, дескать, не сумели использовать момента полной слабости здесь советской власти для того, чтобы «выкрасть Царя»… Будучи потом в Омске и интересуясь этим вопросом уже с чисто исторической точки зрения, автор настоящих воспоминаний пришел к убеждению, что в последних словах хвастливого комиссара Бирона, к сожалению, была большая доля горькой для всех русских националистов правды. Государя и Его мученическую семью можно было бы спасти, если бы в момент нахождения их в Екатеринбурге, незадолго до появления в этом пункте белых войск, были бы приняты в этом направлении более радикальные и осторожные меры. Этими тягостными мыслями и кошмарами минувшего была полна голова Светланова в течение всей осени 1918 года.
Наиболее крупные военные действия между красными и белыми в районе Перми начали разыгрываться только с начала декабря месяца. Стараясь не навлечь на себя внимания и подозрения жительствовавших под одной кровлей комиссаров, упорно следил Светланов по местным советским газетам за каждым военным сообщением штаба 5-й армии или за сводками, которые публиковались от имени Реввоенсовета РСФСР, и на тайно хранившейся у него карте отмечал все фазисы различных положений передвигавшихся боевых фронтов. Эти фронты то приближались, то удалялись, то замирали на долгие промежутки времени в неопределенном положении. В зависимости от этого то поднималось, то падало, то мучительно томилось неизвестностью настроение самого Светланова и его семьи. Все с нетерпением и горячо ждали случая и момента, чтобы белые взяли бы Пермь или чтобы открылась хоть какая-либо возможность прорваться по ту сторону линии в наименее опасном направлении. Конечно, если бы не семья, состоящая из двух женщин, то вопрос с прорывом через линию фронта разрешился бы самым простым и, пожалуй, скорым способом. Но так как бросить семью в этой смертельно опасной обстановке было бы равносильно преданию ее на поругание и насилия обозленных большевиков, пришлось терпеть и только ждать, ждать.
Отслоение «белых» сил
Около трех четвертей года ушло на то, чтобы перемешавшиеся на необъятном пространстве России «красные» и «белые» силы нашей революции могли отслоить главные массы своих контингентов. Первые фазисы беспорядочной борьбы на путях к берегам Черного моря, к Дону и Кубани продолжались весну и лето 1918 года. В этом направлении массовым потоком отошли наиболее солидные элементы белых сил Центральной России. В сторону же Сибири специальной «тяги» белых не было.
Внезапно произошедшее восстание Чехо-Словацких эшелонов на Волге, в Сибири и на Дальнем Востоке разом отрезало Азиатскую Россию от Европейской ее части и тем заключило как бы в один обширный резервуар все находившиеся к востоку от Волги и Урала политические группировки, организации и силы, вне зависимости от их притяжательных или отталкивающихся в отношении московского большевистского центра настроений.
Судьба не дала автору настоящих воспоминаний случая лично наблюдать условия борьбы на Алексеевско-Деникинском и позднее Врангелевском, Южном фронте. Зато она предоставила ему возможность в довольно отчетливых очертаниях видеть картину вооруженной борьбы на берегах Волги, на отрогах Урала, в Западной Сибири, во время отступательного Ледяного Сибирского похода, в Забайкалье и в Приморье последних дней.
Указанная разница в условиях отслоения «белой силы» на Южном и Восточном (Сибирском) русских фронтах усугубляла и повышала требования, предъявляемые к организующему центральному военно-административному аппарату Сибири в области работы по сосредоточению всех усилий для вооруженной борьбы с большевиками. Здесь-то требовалось особое мастерство, чтобы объединить не только однородные белые элементы, но также втянуть в общий порыв борьбы и прочие оттенки политических настроений не изведавшей большевизма Сибири.
Несомненно, что эти «оттенки» настроений в той или иной степени входили и в боевые ряды армии. А это, в свою очередь, ставило перед высшими руководителями последней еще более деликатные и тонкие задачи. Во всяком случае, во имя воссоздания и сохранения основных организационных принципов построения армии как боевого аппарата и всех военных учреждений, ее обслуживающих, требовалось, чтобы работа около них протекала вне серьезных ущербов и особых злоключений. Посмотрим, что было на деле.
Армия Верховного Правителя
В первый период зарождения Поволжско-Уральского фронта в Перми, как в одном из прифронтовых городов, привелось, как это видно из предыдущего изложения воспоминаний, автору последних, находившемуся на нелегальном положении, наблюдать в течение нескольких месяцев вооруженную борьбу красных сил против «контрреволюции». Богатейший материал собранных им «со стороны» наблюдений за жизнью и деятельностью Красной армии на фронте и в тылу привел его к целому ряду ценных заключений. Последние имелось в виду использовать немедленно вслед за проникновением на противобольшевистский фронт.
Ноябрьский переворот 1918 года, выдвинувший на сцену адмирала Колчака, завершился стремительным наступлением Средне-Сибирского корпуса генерала Пепеляева на Пермь. С падением последней открылась возможность из конспиративно-наблюдательного положения перейти к «открытому сотрудничеству с развивающейся уже тогда во всероссийском масштабе армией Верховного Правителя. Вынужденно длительное бездействие после кипучей работы перед революцией в Петрограде еще больше поднимало силы для новой организационной работы. Казалось, что именно теперь открывается исключительное по широте своей поле активной деятельности…»
Затихли отдаленные выстрелы преследующих противника и продвигающихся к западу от Перми сибирских стрелков. На Пермском вокзале появился блестящий состав поезда со штабом генерала Пепеляева. Перевитые национальными и одновременно с тем и белозелеными сибирскими флагами, узорные вензеля украшали наружные стены салон-вагона «героя Перми». Особое чувство подъема невольно тянуло к этой простой, но яркой эмблеме попранной родины. Холодной новизной повеяло, однако, от пепеляевского бело-зеленого (сибирского) флага.
Двойственная внешность флагов и эмблем на вагонах штаба генерала Пепеляева вызывала такое же неожиданно двойственное впечатление и настроение в душе, истомленной терзаниями за судьбу России. Простой искренний порыв, руководивший психикой русского патриота, в эти минуты был невольно озадачен этим раздвоением понятий и положений на антибольшевистском боевом фронте. Как трудно и как больно было в этом разочаровываться, а еще более после близкого ознакомления с внутренним содержанием светлого призрака былой Русской армии. Да, именно призрака!.. Большая и достойная по своей внешней силе и духу армия Верховного Правителя адмирала Колчака, к сожалению, оказалась и по первому впечатлению, и значительно позже потом только лишь желанным призраком… но не действительностью.