Ни Степанова, ни Марковского этот важнейший вопрос нисколько не волновал, ибо они увлечены были в это время разработкой штатов всех центральных учреждений военного ведомства, в том числе, на первом месте, главного штаба, с тем чтобы придать этим учреждениям боле «импозантный», по сравнению со Ставкой, вид. Сам военный министр по десять раз возвращал обратно на переработку, как сейчас ясно помнится, штат какого-то несчастного строевого отделения главного штаба, в котором должны были переиздаваться воинские уставы на новый лад. В составе этого маленького отделения должно было состоять не больше двух или трех офицеров. Так вот, решению вопроса о том, два или три офицера должны быть в этом отделении, которому судьба так и не дала возможности развернуть своей деятельности, военный министр жестокой эпохи Гражданской войны придавал более важное значение, чем подаче на изнывающий в неравной борьбе фронт сильных войсковых подкреплений!!!
Если со штатом одного маленького штабного отделения военный министр сам лично прокопался около двух недель, то легко себе представить, что творилось в этом же вопросе, когда составляли штаты для намеченных к сформированию трех новых дивизий. Тут мудрствованиям генералов Степанова и Марковского не было ни границ, ни края. Да если к этому прибавить постоянное еще переругивание со штабом Верховного главнокомандующего и волокитную переписку со штабами округов и воинскими начальниками, собиравшими комплектования и кадровый состав для этих частей, то станет вполне понятным, почему с подачей резервов на фронт вообще опоздали.
Чувствуя и на своих плечах серьезную ответственность за несвоевременную подачу на фронт солидных подкреплений и не видя иного исхода для продвижения дела с формированиями трех новых дивизий, автор настоящих воспоминаний в частном порядке апеллировал к высшим чинам Ставки с целью воздействовать через них на военного министра и начальника главного штаба. В Ставке возмущались порядками военного ведомства, но не особенно тоже, видимо, болели душой за этот острый вопрос.
Однако фронтовые начальники все время подавали свои голоса о необходимости заблаговременных мероприятий в тылу армий, ибо они тоже понимали, что успехи эти могут оказаться только временными и в случае серьезной неудачи или прорыва большевиками где-либо растянутого фронта может получиться жесточайшая катастрофа. Некоторые из них, как, например, генералы В.О. Каппель и К.П. Нечаев{112}, приезжали лично в Омск для того, чтобы подогнать вопросы формирований, пополнений и общего снабжения частей на фронте, находящихся под их командой. Имея более напористый характер, К.П. Нечаев умудрился (в Омске, к превеликому удивлению, надо было уметь «умудряться»), странствуя по всем военным учреждениям, ведающим различными видами снабжения армии, вытягивать для своей кавалерии седла, сапоги и проч.
Во время наездов в Омск генерал К.В. Сахаров нередко заходил в главный штаб, где и познакомился более близко с полковником Обе-рюхтиным, заведовавшим организационным отделением в штабе. В начале ноября месяца 1919 года, когда генерал Сахаров перед падением Омска был назначен главнокомандующим Восточным фронтом, он взял к себе этого еще совсем юного офицера в начальники штаба.
Выдающаяся энергия самого молодого и крайне инициативного генерала К.В. Сахарова, к сожалению, не была Омском использована в более раннем периоде его деятельности. Можно смело утверждать, что если бы этот прекрасный и строгий к самому себе, к другим лицам, а также к порученному ему делу солдат и генерал своевременно был выдвинут на верхние ступени омской военной иерархии, то он не допустил бы такого ужасающего провала всего Белого, преимущественно военного движения в Сибири, Забайкалье и Приморье, которое приходилось наблюдать сряду на протяжении трех-четырех лет. Почему-то в Омске побаивались весьма определенной монархической политической позиции генерала К.В. Сахарова. В то время, когда весь центр тяжести борьбы с большевиками висел на вооруженной силе, настроения широких общественных кругов, которые в Сибири страдали излишней «народовольностью», могли бы на некоторый срок быть попридержанными под спудом. В результате такой политики, которой довольно слепо придерживался погибший адмирал А.В. Колчак и которого эта самая «народная вольница» (Политический Центр) в Иркутске приговорила к смерти, твердый и честный генерал был оставлен в стороне, и когда привлекли его к высокой ответственности, то было уже абсолютно поздно.
Неудачный выбор им начальника штаба в лице полковника Обе-рюхтина нельзя серьезно ставить в вину этому генералу. По этому выбору, который был, несомненно, сделан под горячую руку, когда рассуждать уже не было времени, можно только сделать заключение, что генерал К.В. Сахаров, сам будучи огненно живым человеком, в этот момент думал, что в Оберюхтине, хотя и слишком молодом, он нашел достаточную для своих тогдашних настроений гармонию. Со временем он в этом скоро разобрался бы и смог бы снова взять себе помощника более опытного и достойного.
На общем фоне неустроений и неурядиц омского центрального военного аппарата много оживления и надежд вызвал приезд в конце лета 1919 года из Парижа известного профессора военной академии Генерального штаба, генерал-лейтенанта Н.Н. Головина. В сопровождении группы из пяти офицеров Генерального штаба, бывших на службе в частях русских войск, сражавшихся на Французском фронте (генерал-лейтенанта М.И. Занкевича и полковников Котовича, Ракитина, Базаревского и Григорьева), профессор Головин должен был, по мнению большинства, внести значительные улучшения в общую систему управления военными делами Верховного Правителя и создать прочный фундамент для последующей обороны Сибири в самом широком смысле слова.
Имя генерала Н.Н. Головина было достаточной гарантией того, что если бы он взялся за это дело с надлежащей энергией и соответствующими от адмирала А. В. Колчака полномочиями, то он мог бы в короткий срок восстановить общее поколебленное военно-политическое положение. Один из талантливейших офицеров и профессоров русского Генерального штаба и военной академии, он приковывал к себе внимание еще задолго до начала Великой войны. Вскоре после проигрыша Россией войны с Японией, когда признано было необходимым серьезным образом реформировать систему и программу обучения в военной академии того времени, на Н.Н. Головина была возложена ответственная командировка во Францию для изучения постановки этого дела во Французской военной академии. Пробыв там несколько лет, генерал Н.Н. Головин вернулся в Петроград и представил исчерпывающий доклад о своих весьма ценных наблюдениях, в результате которых в Русской военной академии был немедленно введен в жизнь метод прикладного обучения будущих офицеров Генерального штаба. Автору настоящих воспоминаний посчастливилось начать прохождение курса военной академии как раз в тот самый год, когда новая программа занятий в академии была реформирована по французской системе. Эта система, как весьма живая и практичная, встретила всеобщее одобрение, и проводнику ее в русской академии профессору Н.Н. Головину она создала ореол широкой и ценной популярности. С тех пор имя генерала Головина не сходит со сцены лучших авторитетов военной доктрины вообще и в русском Генеральном штабе особенно. Если бы Великая война не затянулась слишком долго, то по окончании ее генерал Н.Н. Головин, вероятно, был бы во главе той же академии или даже, может быть, и всего Генерального штаба.
Когда в период «президентствования» А.Ф. Керенского был поднят вопрос об избрании кандидата на должность начальника военной академии, который должен был пройти путем всеобщей подачи голосов от всех без исключения офицеров Генерального штаба, то генерал Н.Н. Головин собрал бесспорное большинство записок. Другими кандидатами, но с меньшим числом голосов оказались генералы А.М. Драгомиров{113}, И.И. Гурко и А.И. Андогский. Только соображения невозможности отрыва первых трех генералов от фронта привели к тому, что на выборную должность начальника военной академии получил утверждение Керенского генерал А.И. Андогский.
Все изложенное относительно генерал-лейтенанта Н.Н. Головина определенно говорило о том, что появлению его в тяжелый период омской обстановки придано было самое серьезное значение. Почти никто не сомневался в том, что он немедленно вступит в должность военного министра и начальника штаба Верховного главнокомандующего. И это было бы самым естественным фактом того времени. Но, ко всеобщему недоумению, это назначение не состоялось. Генерал Н.Н. Головин пробыл в Омске очень короткое время, после чего уехал, сначала в Японию, а потом и вовсе обратно, во Францию.
Многие тогда приняли этот отъезд как сигнал всеобщего провала Белого движения в Сибири, ответственности за окончательный исход которого генерал Н.Н. Головин, как авторитетный исследователь, на себя принять не пожелал. Покидая Омск, он оставил в распоряжении адмирала А.В. Колчака всех привезенных им офицеров Генерального штаба, которые и получили немедленно назначения во вновь созданное генерал-квартирмейстерское управление при самом Верховном Правителе. Во главе этого управления стал генерал М.И. Занкевич, а ближайшим его помощником полковник В.В. Ракитин. Эти два лица были почти до последних трагических моментов жизни адмирала А. В. Колчака при нем. Причем полковник В. В. Ракитин был расстрелян большевиками в тот же момент, когда казнен был ими и Верховный Правитель.
Генерал М.И. Занкевич, оказавшийся последним ближайшим военным сотрудником трагически погибшего Верховного Правителя адмирала А. В. Колчака, сопровождал его в поезде почти до самого Иркутска. Когда чехи, вошедшие в переговоры с Политическим Центром, решили выдать адмирала, его свиту, охрану и золотой запас последнему, генерал М.И. Занкевич какими-то путями успел уклониться от грозившей ему лично смертельной опасности. Не избег, однако