В будущем я узнал, что наши два батальона, попав под сильный огонь артиллерии красных и не выдержав атаки, подняли руки, и многие офицеры были ими убиты. Командир полка думал, что то же случилось и со мной. Конечно, это не есть оправдание уйти и не сообщить мне. Он был смещен с командования полком, в котором остался лишь один мой батальон.
Я потерял в этом бою 45 стрелков, из них убитых 12 и раненых 33. Офицеров убито 3 и ранено 5; все раненые офицеры остались в строю, за исключением прапорщика Мельникова 3-й роты, раненного в живот. Убитые офицеры: командир 3-й роты поручик Хвостов, штабс-капитан Лаптев и поручик Зеленков. Царство им небесное, были доблестные офицеры. Я похоронил всех стрелков на деревенском кладбище, а всех раненых посадил на телеги, также и тела трех убитых офицеров. Я вызвал трех командиров рот, объяснил наше положение и просил их не беспокоиться: хоть мы и окружены, но с нашими 900 штыками мы разорвем любое окружение. Я развернул карту и указал, куда я направляю удар, а после прорыва мы идем к железной дороге в надежде по пути встретить любую нашу часть, от которой получить ориентировку. Наши стрелки вели себя в бою с доблестью, и перехода к красным не было ни одного случая, что мне было радостно чувствовать – ведь это мое воспитание…
Даю приказ: 1-я рота идет в авангарде (я считал ее лучшей из батальона) с заставой и дозорами и с приказом капитану Иванову действовать решительно, если встретятся какие-либо препятствия со стороны противника. 2-я рота в арьергарде с отходящей сильной заставой и дозорами. Весь обоз с ранеными посередине батальона. Наши санитары выбились из сил, но я на это не обращаю внимания. Авангард в составе 1-й роты вошел в бой с красными. Я послал в помощь полуроту 3-й роты и приказал немедленно очистить путь, что 1-я рота быстро исполнила и в штыковом бою отбросила противника.
Путь свободен, и батальон пошел вперед. Началась стрельба в нашем тылу, и я получил от командира 2-й роты паническое сообщение, что красные массой наступают на него. Взяв моих пленных «красных», я пошел в арьергард и приказал командиру роты начать контратаку. Он что-то замешкался, и я ему сказал, что смещаю его с должности командира роты, и, подняв стрелков, сам повел их в атаку. Мои «пленные» были выше похвал и, перегнав стрелков 2-й роты, пошли в атаку первыми. Красные отошли, но надолго ли?
Командиром роты я назначил штабс-капитана Краца и сказал ему во что бы то ни стало сдерживать красных. Он ответил, что сделает все, что в его силах. Мои «пленные» потеряли шесть своих стрелков, всех ранеными. Разведка батальона подходит к мельнице, где был раньше штаб полка. На пути нашего отступления мы наткнулись на группу стрелков 70–75 человек, это были остатки от 2-го и 3-го батальонов нашего полка при четырех офицерах и два английских орудия с полным составом прислуги. Командир батареи подполковник Смоленков, у него достаточное количество снарядов.
Я срочно влил остатки стрелков двух батальонов в отряд «пленных», и таким образом у меня образовалась довольно крупная 4-я рота в 100–115 штыков. Я вызвал из 1-й роты подполковника Жейкова и назначил его командовать этой ротой, которую мы называли «особая», без номера. У всех этих стрелков было паническое настроение и они были очень счастливы встретиться с нами. Один из офицеров не выдержал и заплясал от счастья… и жал мне руку. Одновременно я предложил командиру батареи войти в мое подчинение и объяснил ему обстановку. Я отозвал в сторону офицеров 2-го и 3-го батальонов и командира батареи и спросил: «Что же случилось, в конце концов?»
Стрелки 2-го и 3-го батальонов, попав под сильный огонь артиллерии, когда пошли в атаку, перешли на сторону красных, убив многих своих офицеров и многих захватив с собой в плен. Командир же батареи сказал мне, что такого безобразия он никак не мог ожидать, все бросили его, и он блуждал со своими орудиями без охранения, в надежде встретиться с нашими частями. «Слава Богу, что встретились с вами, господин капитан», – сказал он. Я просил их не говорить об этом с моими стрелками.
1-я авангардная рота вступила в бой у мельницы, где раньше был наш штаб полка. Тут мы встретились с упорным противником, и 1-я рота залегла под сильным ружейным огнем. Я бросил в помощь капитану Иванову другую полуроту из резерва и просил командира батареи встать на позицию и открыть огонь по мельнице.
В это время раздалась стрельба в нашем тылу, и командир 2-й роты донес, что на него снова нападают большие силы красных. 1-я рота с резервом бросилась снова в штыки и с помощью артиллерийского огня заставила красных отойти, а затем обратиться в паническое бегство. Путь открыт. Надолго ли? Я взял «Особую роту» и пошел с нею в арьергард, мы перешли в контратаку и также отбросили красных. Батальон быстро отходит. Я снова имею 3-ю роту и «Особую» в моем резерве. Я сменил 1-ю роту, так как она была все время в боях, и взамен выслал из резерва 3-ю роту. У нас есть потери убитыми и ранеными. Я потерял еще трех офицеров, двоих из 1-й роты и одного из 2-й, все ранены, один тяжело, в грудь. Доктора нет, а что санитары могут сделать?
Наступила ночь. Окружив себя со всех сторон охранением, поставив орудия в центре, батальон сразу же заснул крепким усталым сном, слышны были лишь стоны раненых… но что я мог сделать?
Рано, чуть поднялась заря, я тронул батальон, и мы тронулись в наш неизвестный путь. Все мои стрелки и офицеры голодные, и я решил выслать моих последних конных разведчиков в направлении железной дороги (командир полка по неизвестным нам причинам забрал от каждого батальона конную разведку и оставил для нас по 5–6 конных). Через полчаса они вернулись, будучи обстреляны. Значит, мы еще не вышли из окружения. Тем же порядком мы двинулись вперед. Вышли из леса, и перед нами было большое открытое поле, а на другой стороне этого поля снова шел лес.
Наша дорога шла через эту открытую местность. Как только батальон полностью втянулся в это открытое поле, с нашего левого фланга вышла громадная масса – лавы конницы; как черные тараканы, они начали сперва шагом, а затем перешли на рысь. Я приказал быть готовыми к отражению конницы – 1-й и 2-й ротам встать в первую линию, 3-й роте продолжать охранение нашего тыла, и «Особой» роте быть в моем резерве. Каре я пока не ставил, так как хотел убедиться, куда противник решил нанести свой удар.
Мои стрелки отлично знали строй против кавалерии, и я о них не беспокоился. Два орудия встали позади первой линии и в любую минуту могли выкатиться вперед, то есть в ряды 1-й и 2-й рот; все наши пулеметы были готовы и заняли позиции – три в первой линии и по два на флангах. Лава кавалерии перешла в карьер. Команда: «Против кавалерии! Стройся!» – и, как на учении, роты построили каре. Все ближе… и ближе. Я все еще выжидаю и, допустив их на короткую дистанцию, командую: «Огонь!» Два орудия били на картечь, и первая лава конницы была сметена, а другие бросились назад и, перестроившись, снова пошли в атаку. Но их постигла такая же участь, как и первых. Было страшно смотреть, как орудийный огонь взрывал людей и лошадей… Все перемешалось в кучу лошадей и людей, и на этом их конная атака захлебнулась. Стрелки бросились ловить лошадей. От раненых кавалеристов мы узнали, что это был особый конный ударный отряд в 600 сабель.
Что мне делать с ними? Большинство мобилизованы. Приказал санитарам взять их с поля, и на опушке леса санитары постарались перевязать многих из них. Красные придут и позаботятся о них, а у меня нет времени заниматься ими. Батальон свернулся и тем же порядком двинулся вперед. Наша конная разведка натолкнулась на кухни этого особого конного отряда, их было две, полные щей и вареного мяса с гречневой кашей, а также масса хлеба. Радости было много, и я решил задержаться и накормить стрелков. Это взяло у меня около полутора часов, и я стал беспокоиться, что красные снова преподнесут нам сюрприз, – надо двигаться. Кухни мы не оставили, а взяли с собой, думая, что могут пригодиться в будущем.
С командиром батареи у нас были самые дружеские отношения. Он кадровый офицер, с большим опытом Германской кампании, и все время преподносил мне комплименты о том, как я умело распоряжаюсь боем и что все офицеры и стрелки в восхищении от меня и т. д. Эти комплименты всю мою жизнь смущали меня, я почему-то их не переношу… Мы очень много рассуждали о причинах гибели полка, и он удивлялся, как я мог сохранить батальон, ведь этот батальон был комплектован такими же стрелками, как и 2-й и 3-й батальоны. Как же так случилось? Я ему подробно все объяснил, и он только грустно вздохнул и покачал головой.
Мы идем, и никаких сопротивлений со стороны противника нет, видно, они получили хороший урок… Мои стрелки поймали 12 лошадей с седлами, и я решил их влить в конную связь, а для этого мы выбрали 12 стрелков, которые ездили верхом раньше. Я взял из 2-й роты прапорщика Норкина, который был вольноопределяющимся в 5-м Уланском Литовском полку, и приказал ему привести команду в порядок. Шашек было взято масса от убитых и раненых красных.
Наконец – радость: наш разъезд встретился с конной разведкой Уральского или Уфимского (не помню) полка. Перейдя их линию обороны, мы были встречены с большим удивлением, когда они увидели стройные ряды 900 штыков – сибирцев. Спрашивали – какая дивизия? И когда наши стрелки ответили, что это 1-й батальон 49-го Сибирского стрелкового полка, они кричали: «Врешь, сибиряк, таких батальонов нет!»
Я начал разыскивать штаб дивизии и после долгих поисков нашел начальника дивизии. Рапортую, что 49-го Сибирского полка 1-й батальон выбрался из этой каши и что он прикажет, как поступить дальше? Он спросил меня: «Сколько штыков вы вывели?» Я ему отвечаю, что около 900 штыков. «Прежде всего я вас благодарю за доблестную работу, господин капитан, и назначаю вас командиром 49-го Сибирского стрелкового полка. Остатки от двух батальонов и от двух полков вольются в ряды вашего полка. Сдайте всех больных и раненых в санитарный поезд, который будет ожидать на разъезде около деревни». Я ему ответил, что 70 штыков из двух батальонов я уже влил в наш резерв. Он также сообщил мне, что у него есть до 300 штыков – остатки 50-го и 51-го полков. «Отходите в деревню (не помню названия), я даю вам пять дней отдыха».