Отход начали в полночь, к каковому времени выяснилось, что обходная колонна вышла на наш путь, прервала связь и заняла деревню примерно в 20 верстах от Асянова. Эту деревню мы ночью обошли, оставив в непосредственном тылу две роты с пулеметами, с приказом в 6 часов утра обстрелять деревню и произвести панику. Паника удалась, противник бежал по старому пути, не зная, что мы освободили им главный путь. Роты присоединились к нам через два дня и сведений о противнике не имели.
Безусловно, красным был нанесен большой удар, и они оправились от него через 20–30 дней, когда смогли идти к нам на сближение. Мы отошли на 70 верст, заняв позицию в 12 верстах к западу от города Бирска. Немедленно приступили к оборудованию позиции, уже не опасаясь за левый фланг, хотя до Каппеля было около 120 верст, но я установил с его частями связь по фронту, посылая сильные конные разъезды с «подводной» пехотой. Впоследствии перешел исключительно на «подводную» пехоту, сберегая лошадей конницы.
Штаб отряда и полка расположился в 4 верстах от Бирска, где был штаб 2-го Уфимского Отдельного корпуса. Командиром корпуса был ген. шт. генерал-лейтенант Люпов{139}, начальником штаба первое время ген. шт. подполковник Пучков, а затем ген. шт. полковник Виноградов. Штаб 4-й Уфимской дивизии – начальник дивизии генерал-майор Ковальский, начальник штаба капитан Колокольников. Два штаба в 4 верстах – ив продолжение полутора месяцев, что я стоял под Бирском, никто не поинтересовался приехать в отряд и посмотреть части, посмотреть жизнь, обиход, офицеров, солдат. А мне кажется – было на что посмотреть: ведь это не была старая армия, основанная на уставах, это было новое, где часто офицер и солдат были на ты и тем не менее в бою были «начальник» и «подчиненный», способные жертвовать собой для выручки погибающего. Много было хорошего, много было плохого, но ведь строителями-то мы были сами, никто нами сверху не руководил; ведь мы были молоды, хотели работать, хотели, чтобы все было хорошо, но учителей мы не видели. Было обидно, было даже впечатление, что мы никому не нужны, заботы о нас были минимальные; нам казалось, что за нашей спиной создается та армия, которая нужна начальству, а мы должны погибнуть. Во всех отношениях мы были какими-то пасынками. Никто нас не хотел и видеть.
И вот однажды я получаю извещение, что отряд приедет инспектировать пом. нач. дивизии полковник Сахаров{140}. Подготовились. Приезжает и первым делом заявляет, что до отряда и Прикамского полка он не касается, так как Прикамский полк не числится в составе дивизии, а 13-й Уфимский полк сформирован им, в командование им он был ранен и хочет видеть полк. Поехали вместе до штаба полка, где он просил собрать офицеров, бывших при нем в полку, и за рюмкой водки вспоминали былые дела. На этом смотр и кончился. Я много раз порывался ему доложить о нуждах, подавал ведомости, но он просил прислать все в штаб дивизии, он же грязной литературой не занимается. По отъезде его капитан Карпов рассказал мне, что из себя представляет полковник Сахаров, и я уж больше на него никаких надежд не возлагал. Впоследствии, в чине генерал-майора, Гавриил Иванович Сахаров был у меня в корпусе генералом для поручений. Наряду с ним я должен отметить командира 13-м Уфимским полком капитана Карпова, как выдающегося офицера, спокойного, способного разобраться в сложной обстановке. Я знал его до Забайкалья. В 1920 году он был полковником и там только ушел из строя в снабжение.
Затем однажды я получаю извещение, что такого-то числа прибудут в Бирск две роты французских войск и командир корпуса желает показать их нашим и нас им. Что посмотреть их, как передовую часть союзников, будет приятно… и полезно. Нас же показывать им смешно, мы, по внешнему виду, не армия, а «рвань Петра Амьенского», о чем я и написал командиру корпуса, изложив заодно и все свои горечи. В один из морозных дней ноября французы прибыли в Бирск и должны быть у меня.
Великий день настал, было объявлено, что союзники прибывают на фронт, и мне было приказано в месторасположении резерва подготовить для встречи французов по одному батальону от полков. Сделано. Я лично должен был встретить командира корпуса и французов «на большой дороге на линии штаба отряда».
Встретил командира корпуса, отрапортовал ему, он меня представил офицерам французской миссии, и все двинулись вперед – 3 версты. Командир корпуса пригласил меня к себе в сани, и сейчас же мы поехали большой рысью вперед. Подъезжая, я просил генерала разрешить мне уехать вперед и встретить его с частями. Он нашел это ненужным, и части при нем выбегали из изб и строились. Он быстро с ними поздоровался, упустив или не сочтя нужным поблагодарить за службу; нервничал и спрашивал моего мнения, кто же будет командовать «на караул». Я ответил, что отдал приказ командовать начальнику моего резерва. Он на это мне ответил, что тут встречаются две нации и он будет командовать сам.
И вот вообразите картину: движется обоз из розвальней, на которых сидят «союзники», одетые в тулупы. Подъезжают. Тулупы снимаются, и показываются в легких одеждах французы. Строятся. Начинается представление «наций» друг другу, затем прохождение церемониальным маршем поочередно, то мы, то они. Наконец, наши становятся вольно, а французы показывают показное наступление.
Сзади меня стоят солдаты и говорят: «Господин полковник, да ежели бы они так наступали на красных, то ничего бы от них не осталось!» и т. д. В общем, впечатление плохое, что такие изнеженные солдаты у нас воевать не смогут.
В конце концов, перед строем говорит поручик Марто из состава французской миссии при 3-й армии. Говорит по-русски о том, что германцы сломлены на западе и теперь все союзники придут на помощь русским войскам, дерущимся против германо-большевиков. Казалось бы, речь хоть куда, но то ли уж очень смышлен русский мужик, но только впечатления поручик не произвел. В понятии вятича представляемое нам было недоброкачественным.
Для солдат-французов был приготовлен обед и чай, а для офицеров чай и бутерброды. Спиртных напитков не было по приказанию штаба корпуса, и прошло все очень вяло, натянуто. Но я все-таки спросил поручика Марто, говорил ли он о прибытии на наш фронт союзников, потому что действительно имеются об этом определенные указания сверху, или так думает подполковник Франсуа, начальник миссии? Тем же путем французы отправились в тыл.
После этого случая подполковник Франсуа и поручик Марто, а иногда и офицеры этих двух рот бывали у меня в штабе. Оба они искренне любили Россию, искренне верили, что мы не будем брошены, оба готовы были идти в бой вместе с нами. Я потом всегда с удовольствием встречался с ними.
Несмотря на спокойную стоянку, части не были одеты, тыл ничего не давал, особенно Прикамскому стрелковому полку, ссылаясь на то, что он входит в состав другой дивизии, а какой – ни я, ни кто-либо другой не знал. Пришлось самому заботиться и добывать теплые вещи для солдат. Так как денег не было, то стали обменивать спирт, имевшийся у отрядного интенданта поручика Веникова, на теплые вещи. Таким обменом были одеты полк и все тыловые части. Запасливый поручик Веников давно уже возил две бочки, и вот они пригодились.
Кстати будет сказать о составе Прикамского полка. Об офицерах я уже говорил немного, но теперь остановлюсь более подробно. Как и везде, среди офицерских чинов полка, возможно, были самозванцы, и если он не попал на командную должность, то легко мог остаться нерасшифрованным. Случай расшифрования был один, да и то участник чех, назвавшийся поручиком русской службы, а на самом деле оказавшийся вором-редицивистом. Я его судил полевым судом и расстрелял. Много офицеров ушло незаметно в тыл, пользуясь для этого отпусками, командировками и т. п.; погибло 23 убитыми и около 100 ранеными. Надо признать, что офицеры, находящиеся в ротах, были много лучше, боеспособнее офицеров в офицерских ротах. Это факт, ненормальный уже потому только, что убыль в ротах пополнялась из офицерских рот. Объясняю это только тем, что хотя командир офицерской роты штабс-капитан Новицкий и прилагал все усилия, чтобы сколотить роту, но не мог побороть внутреннего саботажа. Будь командир твердый, конечно, офицерские роты будут образцом, но у меня не было такого офицера свободного. Офицеры в ротах несли службу прекрасно, и среди них было столько героев, что перечислять их нет возможности.
Унтер-офицеров было мало, поэтому по сформировании полка немедленно начала действовать учебная команда штабс-капитана Кирсанова, перед этим формировавшего Елабужский полк. Команду он всегда старался держать в глубоком тылу. Результатов я лично не видел, но мой заместитель по должности командира полка капитан Турков 1-й говорил мне об отличной подготовке. Выпуск был сделан к наступлению в марте 1919 года.
Во главе хозяйства – интендантства – был поручик Веников, елабужский купец, знавший местные рынки. Он умело подобрал людей. Все должности, связанные с деньгами, у него занимали такие лица, как председатель Мензелинской уездной земской управы – фуражир, главный лесничий Н-го лесничества – главный артельщик. Эти герои ходили такими же обтрепанными, как любой солдат, не знали ни днем ни ночью покоя, так как, я повторяю еще раз, 2-й Уфимский корпус формировался, а интендантство работало скверно все время, пока шта-кор стоял в Бирске. Мы жили тем, что среди нашего хозяйственного управления было много интеллигентных работников, которые оказались опытнее и более знакомы с местными возможностями, чем те, кому это надлежало знать. Поэтому я не боялся давать интендантству больших задач – была уверенность, что найдутся исполнители.
Должен оговориться, что интендантство было громоздкое, так как все было в периоде формирования. Результаты были не плохи, что видно хотя бы по тому, что оперативный госпиталь по расформировании отряда был переименован в дивизионный лазарет. Во главе медицинской части стоял прекрасный организатор, молодой врач Морев. Этот человек, на редкость трудолюбивый, создал прекраснейший лазарет. Саперная рота состояла из пехотных солдат, да и во главе ее стоял малосведущий поручик Салков, офицер военного времени. Я видел также нужду в подрывной и мостовой команде. Эти две команды я старался развить и о