— Она была за рулем?
— Кажется, да. Хотя, по-моему, то была не ее машина…
— Нам далеко еще? Мне казалось, что аэропорт не так далеко от города.
— Я не говорил вам, что она в городе. Ее доставили в ближайшую больницу, что представляется мне совершенно естественным.
— Ну да, конечно, — пробормотал Милов и умолк.
Но, кажется, они и на самом деле подъезжали; водитель уменьшил скорость, затем свернул на дорогу поуже, и километра через полтора — опять свернул, проскочив мимо щита с надписью «Private». Еще мили две — возник высокий глухой забор с воротами, без всякой вывески. Было пустынно вокруг. Машина остановилась перед воротами, через секунду створки неохотно разъехались. Автомобиль медленно двинулся по аллее, что полукругом изгибалась между деревьями. Подрулил к трехэтажному, не очень большому дому — красивому, старой постройки, с колоннадой и портиками — выдержанному, как подумалось Милову, в колониальном стиле. Хотя судить об американской архитектуре… он и в отечественной-то разбирался не весьма. Водитель мягко затормозил.
— Это здесь, — сказал Хоксуорт, и первым вылез из машины. — Прошу вас.
— Не очень смахивает на больницу, — заметил Милов, оправляя пиджак.
— Частная клиника, — ответил Хоксуорт невозмутимо. — Входите. О вашем приезде знают. Но придется обождать: в эти часы к больным тут не допускают. Строгие порядки, дисциплинированный персонал. Не совсем так, как у вас в России, а?
Все же странно спокоен был он. Милов, впрочем, тоже.
— Моя сумка, — сказал он только.
— Не беспокойтесь. Она не затеряется.
— Не сомневаюсь, — сказал Милов, следуя за своим спутником.
6
(225 часов до)
Интересный мужик. Если приглядеться. Так, по первому взгляду, беглому, ничего особенного — прохожий, да и только. И рост, и телосложение, черты лица — все заурядное, на такого посмотришь — и тут же забудешь. И только вот так, посидев с ним за столиком да внимательно посмотрев и послушав, начинаешь понимать, что у человека этого не одно дно, да и не два, наверное, а черт знает сколько — дюжина, быть может… Вот он вроде бы не сказал ничего особенного, идет, как у нас говорят, легкий треп — но чувствуется с его стороны игра, нет, даже не игра — у профессионала она и не должна восприниматься, — но, так сказать, вторая личность, которая еще не выглядывает из-за первой, но за ней уже угадывается. И это не потому, что я такой проницательный, — нет, это он намеренно себя показывает, чтобы я заметил и понял, и подготовился к разговору, конечно, не здесь и не сию минуту, но в скором времени и где-то поблизости. И вряд ли это будут рассуждения по поводу лекций, какие мне якобы предстоит прочесть. Тут пахнет чем-то более масштабным. Хотя наши ребята на сей раз, кажется, слишком уж зафантазировались. Интересно; давно мне не приходилось заниматься чем-то подобным. Растренирован. Кстати: хотелось бы знать, какую роль тут играет Ева. Использовали ли ее втемную? Похоже, что да — она как была, так и осталась человеком в общем простодушным, даже наивным, вопреки непростой жизни… или благодаря. Так что не нужно, что бы ни последовало за этим интересным дебютом, ни в чем упрекать ее — Ева тут в стороне, за скобками, играть придется мне самому против этого, как и я уже пожилого, сдержанного, на косой пробор причесанного джентльмена, в котором, когда присмотришься, угадывается спортсмен — теннис или гольф, это само собой, но и боевые искусства, пожалуй, тоже. Странно, что курит. И не только потому, что это сейчас не модно. А принимает наверняка очень умеренно. Да, интересно, интересно — какое продолжение последует…
Такие мысли приходили в миловскую голову, пока они вдвоем сидели за завтраком в столовой госпиталя, в этот час пустой и тихой. Так назвал это помещение Хоксуорт: столовая. Обслуживал их мужчина в белой куртке, не промолвивший ни слова; меню, видимо, было согласовано заранее. Взгляд у официанта был фотографический, и когда он на миг поднимал глаза — Милову чудилось даже, что он слышит пощелкивание затвора — фото, не винтовочного. Хоксуорт ел с аппетитом, не отвлекаясь на разговоры, как бы показывая, что в общении не очень заинтересован, но — ощущалось — приглядывался исподволь. И лишь когда уже встали из-за стола, сказал, как о чем-то само собою разумеющемся, словно продолжая давнюю тему:
— Мисс Блумфилд жива и здорова, и не попадала ни в какую катастрофу. Здесь, разумеется, не больница, это вы давно поняли, мистер Милф. Могу добавить еще, что Ева не имеет представления о том, что вы в эту минуту находитесь здесь; она полагает, что вы по-прежнему в Москве, и мы надеемся, что она еще некоторое время будет в этом уверена.
Милов ощетинился; это у него всегда получалось неплохо.
— То есть, вы хотите сказать, что это какой-то розыгрыш? Могу расценить вашу выходку просто как грубую и глупую. Как вы могли себе позволить? Приняли меня за мальчика? Резвитесь на досуге? Требую, чтобы меня немедленно доставили в аэропорт. Где у вас телефон? Я немедленно позвоню в российское посольство…
— Обождите, мистер Милф. Я уверен, что на самом деле вы вовсе не считаете меня способным на шутки такого рода, не только глупые, но и достаточно дорогие. Мы — я и другие люди, встречаться с которыми вам вряд ли нужно — пригласили вас сюда в наших общих интересах. Мы намерены сделать вам предложение, которое, как мы надеемся, покажется вам привлекательным со многих точек зрения.
— Может быть, вы сэкономили бы деньги и время, если бы сделали это предложение в Москве? — поинтересовался Милов. — Потому что ведь и отправлять меня восвояси вам придется за свой счет. Не слишком ли дорого за весьма среднее удовольствие видеть меня здесь?
— Зная о вас достаточно много, не сомневаюсь, что сказанное мною не явилось для вас чем-то совершенно неожиданным. Потому что мы были вольны приглашать вас, но ведь и вы могли отказаться. Не так ли?
Тут он мог бы чуть улыбнуться, но не сделал этого, остался серьезным, и Милову это понравилось, потому что свидетельствовало об уважении к нему.
— Допустим, я соглашусь с вами. — Милов постарался произнести это как можно спокойнее и непринужденнее. — Что от этого изменится?
— Мисс Ева, кстати сказать, очаровательная женщина, — проговорил Хоксуорт. — И я, откровенно говоря, вам немного завидую.
Милов кивнул:
— На вашем месте я, наверное, испытывал бы то же самое чувство.
Он должен был сказать что-то такое, слегка легкомысленное — чтобы почувствовать себя готовым к предстоящему разговору.
— Вот видите, — сказал Хоксуорт, — сразу находятся вещи, на которые мы смотрим одинаково; собственно, это совершенно естественно: мы современные, нормальные люди. Верю, что между нами не возникнет разногласий и по всем другим предметам. Вы сыты? В таком случае предлагаю перейти в другое помещение, где разговаривать будет удобнее. Полной интимности не обещаю — там будет еще один человек, но он полностью в курсе всех дел.
И вежливо пропустил Милова вперед.
7
(223 часа до)
— Прежде всего хочу извиниться перед вами за то, что мы весьма бесцеремонно прервали ваш отдых в вашей прекрасной стране России, — такими словами Хоксуорт начал объяснение в любви.
Был самый разгар дня, и разговаривали они с бокалами в руках — подливали, правда, очень редко. Оба понимали, что тема требует свежей головы, ясного мышления. Третий — долговязый, белобрысый мужик неопределенного возраста — что-то около пятидесяти — пока помалкивал, но в предмете разговора, видимо, разбирался достаточно хорошо. Он был представлен Милову, как мистер Клип, эксперт.
— Ну, последнее время я только и делаю, что отдыхаю, — у сказал Милов. — Так что не стесняйтесь. Вы разожгли моё любопытство, если говорить откровенно.
Собеседник, казалось, не принял его слов во внимание.
— Хотя, — продолжал он медленно, как бы размышляя вслух, — есть у нас, пожалуй, возможность эту оплошность компенсировать. Да, безусловно. Скажите, мистер Милф, как вы ответите на предложение совместить отдых с некоторой полезной деятельностью? Провести время на побережье — море, прекрасный пляж…
— Я уже не очень хорошо переношу жару во влажном климате, — покачал головой Милов, значительно отклоняясь от истины.
Хоксуорт улыбнулся:
— Там не жарко. Во всяком случае, в прямом значении слова.
— Вот как, — сказал Милов. — Могу отгадывать до трех раз?
— Убежден — вам хватит и одного.
— Каспария, — сказал Милов.
Молчаливый блондин чуть заметно усмехнулся.
— Другой на вашем месте поиграл бы в недогадливость, — сказал Хоксуорт.
— Не люблю суеты, — усмехнулся Милов.
— Могу только приветствовать. И все же — интересно проследить за ходом вашей мысли. Для лучшего знакомства.
— Нет ничего проще. У вас всегда богатый выбор. И если обращаются ко мне, то потому, что я обладаю каким-то нестандартным опытом. Нестандартным и достаточно редким. Что у меня за душой — я знаю не так уж плохо… Кроме каспарийского опыта, вряд ли что-нибудь в моей пестрой биографии могло вас заинтересовать.
— Да, — сказал мистер Клип, эксперт. — Вы прожили там много лет.
— Может быть, даже слишком много. Иногда мне так кажется. Но должен напомнить: я жил в Каспарии, но не в Технеции.
— Практически в Технеции не жил никто — кроме, конечно, тех, кто и сейчас там обитает, будь они людьми — или кем-то другим, да… Но хотелось бы, чтобы вы нарушили эту… скажем, традицию.
Милов кивнул — в знак того, что понимает суть предложения. И, помолчав, ответил:
— Что бы там ни предстояло делать — могу сказать лишь одно: это работа для молодых и честолюбивых. Я, к сожалению, ни то, ни другое. Увы. Вам ведь известно, что с некоторых пор я в отставке?
— Работа для знающих и терпеливых. Умелых и опытных.
— Я падок на лесть, — кивнул Милов. — Вы угадали. Следует ли мне считать ваши слова официальным приглашением на службу?
— Наш разговор — просто беседа двух частных лиц. Мистер Клип не в счет — он, так сказать, наблюдатель. Итак — два лица. Одно делает нек