ь над ним, то поймете, что в плане этом, в самой его основе, заключается определенная опасность для продавца. Впрочем, я уверен, что и эта минута вам не нужна: вы наверняка успели уже раньше проанализировать все обстоятельства. И поняли если не всё, то многое.
— Я понял во всяком случае, — сказал Милов, — что тащить краденые ракеты через Россию весьма рискованно. Это ведь не пакетик с иголками. И Россия — не пустыня. А если покупатель — не она, то, значит, Россия — лишь некое расстояние, которое нужно преодолеть. Но ведь есть и другие способы — морем, например?
— Разумеется. Но при условии, что покупатель сам имеет доступ к морям.
— Вы правы… Да; вовсе не сказано, что покупатель не находится на территории страны. Он — не государство, однако… Орланз!
— Я вас слушаю.
— Вы должны сказать мне, кто покупатель.
Старик развел руками.
— Если бы я хоть имел представление! Однако, я с самого начала не исключал, что покупатель действительно может находиться на территории вашей страны. Иметь к ней прямое отношение. Этим многое объяснялось бы, не так ли?
— Дьявол… Орланз, мне надо попасть в этот конвой!
— Постойте. Вы думаете, что уже все поняли? О, нет!
— Ах, так…
— Все ведь отдают себе отчет в том, что транспортировка такого груза по территории России, начиная с самой границы, чревата множеством опасностей. И основная заключается в том, что груз будет обнаружен — на границе ли, или позже, уже в глубине страны… Это одинаково плохо и для покупателя, и для продавца…
— Почему? Постойте, постойте… Нет, тут вы ошибаетесь, Орланз: вовсе не одинаково. Покупателю, действительно, все равно: он в любом случае теряет и товар, и деньги. Но вот что касается продавца… Если груз задержат где-то в сотнях километров от границы, продавец тут совершенно не при чем: он делает большие глаза, разводит руками и знать ничего не знает; нельзя доказать, что перехваченные ракеты проданы им и перед тем годами хранились у него. Но вот если их хватают за руку на месте преступления — во время перехода, — то может возникнуть международный скандал… И никак не в пользу Технеции. Так?
— С удовольствием слежу за ходом вашей мысли.
— Значит, База должна как-то подстраховаться от самой возможности такого скандала, не так ли?
— А вы на их месте поступили бы иначе?
Милов помедлил.
— Я в какой-то мере уже знаком со здешними нравами. Могу поставить себя на их место. И…
— Ну, ну? Горячо, как говорят в детских играх.
— Тут может быть подстраховка с развитием. То есть: не только избежать скандала для себя, но и вызвать его — в адрес соседа…
— Умница. А каким способом?
— Понял. Я понял, Орланз! В случае осложнений на границе груз просто уничтожается. Для этого он должен быть всего лишь заминирован. Остальное просто: скажем, сигнал по радио…
— Действительно, очень просто.
— Но, послушайте… это ведь ужасно!
— Ну, головки вряд ли сработают: думаю, что их и повезут отдельно, и вообще…
— Пусть ядерного взрыва и не будет — но ведь все это поднимется в воздух! Вспомните Чернобыль!
— Никто его и не забывал. Но если взрыв происходит не на территории Технеции, а ка земле соседа, то кто виноват? Сосед, естественно! Не так ли?
— Но ведь тем, кто будет поражен, от этого не легче!
— Безусловно, но кто будет поражен?
— А кто может гарантировать, что это не будут граждане Технеции?
— Ветер.
— Ветер?.. Черт!
— Сейчас — устойчивый ветер с запада. И есть гарантии, что он продержится еще не менее двух дней.
— Вот теперь всё действительно прояснилось.
— Вы понимаете, Милов? Вы не только должны спастись на своей земле; ваша задача еще — и предотвратить несчастье.
— Согласен.
— Здесь, на технетской территории я помогу вам, чем смогу. И, разумеется, вы сможете опереться на тех людей, что находятся в вашем распоряжении.
— Не понимаю вас, Орланз.
— Прекрасно понимаете. Но мне не нужны ваши подтверждения. И я не собираюсь выпытывать у вас, где этот отряд находится сию минуту: мне не интересно. Это ваши проблемы, Милов. Я просто знаю, что у вас есть, на кого опереться. А сейчас — как вы недавно заметили, вам и в самом деле надо попытаться каким-то образом подключиться к конвою.
— Звучит заманчиво, согласен. Но только — вы похитили меня оттуда; каким же способом я смогу теперь попасть в ту группу?
— Возможны варианты. Мне представляется самым простым — вернуть вас туда. Предположим, вы подставитесь, и они вас схватят. Если это произойдет достаточно естественно, они клюнут.
— Но вряд ли мне доверят выполнение задачи…
— А куда им деваться? У них нет другого исполнителя. Просто вы сообщите им, что память вернулась и вы восстановили все, что должны сказать и сделать на границе. Они, конечно, припишут это действию каких-то средств, предположат, что вы сбежали именно для того, чтобы добраться до этих средств, до какого-то тайника, и воспользоваться ими — что, я полагаю, будет не так уж далеко от истины. Безусловно, это могло бы в какой-то степени подорвать их доверие к вам — если бы они таковое испытывали. Однако смею вас заверить, что никаких иллюзий относительно вас они не питают. Конечно, вы будете весьма ограничены в действиях. Не согласны? Ну, хорошо. Я же сказал вам: думайте!
— Да тут и думать нечего, — сказал Милов с великой уверенностью. — Стоит мне снова попасть в их руки — и не знаю, как кто, но вы-то уж меня больше не увидите. Вам не приходилось сталкиваться с ними вплотную — когда все козыри у них на руках? Да и кроме того… Боюсь, что господин Клеврец расстроил свое здоровье не без моей помощи; при этом наверняка убедился, что я восстановил не только память. Нет, это вариант для самоубийцы. А если они, схватив меня, выколотят и отчет об этом нашем разговоре — как это отразится на вашем самочувствии?
Орланз чуть заметно улыбнулся:
— Я для них — фигура неприкасаемая. Пока, во всяком случае.
— Тогда поверьте мне на слово. Однако, как мне представляется, ваше предложение не исчерпывает всех возможностей?
— Ну, оно было сделано не всерьез, вы же понимаете. Разумеется, я сделаю всё мыслимое, чтобы максимально приблизить вас к нужной позиции.
— Уж раз вы ставите передо мной такую задачу, вы просто обязаны это сделать. Я все-таки не заурядный наемник. Я вообще не наемник, если уж на то пошло.
— Да, это мне известно…
— Тогда давайте, наконец, поговорим всерьез.
— Пойдемте, пообедаем, — предложил старик. — У нас кормят не по технетскому меню, так что вы останетесь довольны. Там и побеседуем.
— Самое время, — согласился Милов. Замечание это, весьма возможно, одновременно относилось и к разговору, и к обеду, время которого, как казалось, наступило уже сто лет тому назад.
5
(85 часов до)
— Скажите, Орланз: а чем вызвано такое, я бы сказал, трогательное отношение к моей особе? И даже — если шире — вообще к России, которую здесь, как все мы знаем, не очень-то обожают?
— Полагаю, вы задали вопрос всего лишь для препровождения времени. — Орланз несколько секунд смотрел на своего гостя — или теперь уже не гостя? — в упор. — Насколько я осведомлен, все нужные для ответа знания у вас имеются в избытке. Я настолько уверен в этом, что даже не стану устраивать вам экзамен. Вместо этого расскажу о месте, куда вы попали и где останетесь очень недолго. Подразумевается, что вы, направляясь сюда, постарались узнать об этой стране, не меньше хотя бы, чем знаем мы, живущие здесь люди. Человеки. Вы осведомлены, я полагаю, о наших проблемах — пусть и в общем виде. Так вот, для начала я познакомлю вас с нашим статусом — тех, кто продолжает оставаться здесь людьми. Технеты весьма практичны, пусть это и примитивный практицизм, но нередко именно такой бывает полезным. Каждый из нас пользуется благами жизни — а начинаются эти блага, как вы понимаете, не с кофе и сигар, но со степени свободы и независимости, какую вам предоставляют, — каждый из нас обладает этим в линейной зависимости от той пользы, которую он приносит технецийской системе. Что касается меня, могу сказать без ложной скромности: я приношу стране куда больше пользы, чем дюжина ее средних полноправных граждан — хотя полноправным я формально все же не являюсь, но мне на это наплевать — да и им, думаю, тоже.
— Что же, прекрасная позиция, — похвалил Милов.
— Вероятно, — продолжал со смешком старик, — собираясь сюда, вы постарались обновить свои знания по истории страны. Мы, люди, порой еще позволяем себе это, хотя технеты прекрасно обходятся без истории: так спокойнее. Так вот, если вы обращались к нашей истории…
— Не раз, — сказал Милов.
— То должны помнить, поскольку вы не так уж молоды, хотя далеко не так стары, как я — должны помнить, что до того, как технеты пришли к власти, мы были активным народом и, я бы сказал, неглупым; наши ученые (когда я говорю «наши», то имею в виду проживавших здесь независимо от их этнической принадлежности) были ничуть не хуже прочих, а в одной-двух областях мы даже лидировали. Не случайно ведь до самой идеи технецизма додумались именно здесь: для того, чтобы совершить эпохальную ошибку, нужен порой не меньший талант, чем для достижения эпохального блага.
— Однако технеты провозгласили, что они делают всё лучше, чем люди, — осторожно вставил Милов.
— Ну, сказать всё можно… Вначале они, откровенно говоря, прекрасно копировали. Имитаторы они и на самом деле недурные. Были. Но почему-то чем дальше, тем они копировали хуже. Не могли расширить рынок. Наоборот, стали терять клиентуру. Ведь в остальном мире люди не спят. Они конкурируют. Между собой, между странами, между компаниями… Но технетов настолько оглушила идея собственной независимости, что они буквально захлебнулись в ней. Независимость — весьма сильно действующее средство, к нему надо привыкать постепенно, а тут его сразу стали хлестать не стаканами — ведрами. Собственное достоинство должно основываться на фактах, а не на идеях; здесь же идея собственной исключительности возобладала над фактами — и получилась ерунда: если что и росло, то разве что самомнение, а реальная жизнь между тем затормаживалась…