ецким, опоздали к месту трагедии.
Но именно тогда и произошел у них тот диалог. Он в последнее время почему-то стал часто всплывать в памяти.
Славка говорил с какой-то просто невероятной тоской в голосе:
— Знаешь, о чем я все время думаю? Вот если меня кто-нибудь пристрелит, то ведь за меня и отомстить-то некому. А?
Турецкий его успокоил, что так уж и быть, сам отомстит, если придется. Но Грязнова такой поворот не устраивал:
— Нет, ты прямо скажи, много у нас таких жен?
Серьезный был вопрос. Сам Вячеслав незадолго до того развелся. Александр, напротив, недавно женился, но их интересы с супругой лежали в совершенно противоположных областях — ловля преступников и музыка — что тут может быть общего? Помнится, после этого «завершенного дела» они со Славкой здорово напились…
А когда у Турецкого, полгода спустя, родилась дочь, они с Ириной, которая, оказалось, была все-таки в курсе того дела мужа, фактически не сговариваясь, назвали ее Ниной — в память о верной подруге замученного милиционера…[2]
Возвращаясь все чаще к своему прошлому, теперь Александр Борисович в такие вот ностальгические моменты делал для себя неожиданные и невероятные прежде выводы. Ну, например, если бы то же покушение, которое замышляли Смуров и Митрофанов, далеко не первое, кстати говоря, в его жизни, все-таки произошло, то он, вероятно, мог бы теперь рассчитывать на свою жену. Ирина, незаметно для него, втянулась в его не только личную, но уже и профессиональную жизнь. Однажды узнал, что она на какие-то курсы ходит, лекции слушает, психологией занимается, неизвестные ему семинары криминологов и криминалистов посещает, сборники кодексов он у нее на рабочем столе как-то обнаружил. Удивился — зачем? Не мешает ли все это ее музыке? А она ответила нехотя, что ей надоели жалобы мужиков — это она имела в виду определенно их со Славкой, — которые считают, будто жены (именно во множественном числе!) никогда не понимают и не желают понимать своих мужей. Что им наплевать с высокого потолка на то, от каких забот седеют и катастрофически редеют пышные когда-то гривы мужиков. Так вот, она и решила внимательно приглядеться к тому, от чего это у них все «седеет и катастрофически редеет»! Вопросы есть? Вопросов не было. Но на сердце стало как-то теплее, что ли… А Нинка, та, вообще, хохотала так, будто ее нарочно щекочут!
Выяснилось попутно, что она и сама, по примеру матери, заглядывает уже и в сборник комментариев «Уголовное право в Российской Федерации», и в учебник по криминалистике, и в «Судебную медицину», и даже десятитомную серию «Домашней юридической энциклопедии» они себе выписали. Словом, интересная семья растет…
Костя, узнав о такой новости, вопреки ожиданию, не смеялся, а с уважением развел руками — гордиться, сказал, надо! И добавил, что он всегда глубоко ценил Иркину проницательность и женскую интуицию. Впрочем, было сказано не «Ирка», а «Ирина Генриховна», но на эту мелочь Александр тогда не обратил внимания, поскольку считал еще, что на его любимых женщин накатила блажь. А впрочем, действительно, чем черт не шутит?..
Константин Дмитриевич Меркулов велел Клавдии Сергеевне никого к себе не пускать и уселся за длинный стол для заседаний. Александр Борисович положил перед собой две толстые папки привезенных материалов и начал свой доклад. Он длился относительно недолго, всего три часа с небольшим. Это «небольшое» добавленное время ушло на чаепитье, поскольку от долгого говоренья горло у Турецкого пересохло. Правда, Костя подозревал, что это у Сани по причине длительных проводов в Белоярске. Но он был конечно же не прав.
Однако шутки шутками, а еще много клеточек в кроссворде оставались незаполненными. И поэтому считать дело полностью раскрытым нельзя, рано. Хотя, в общих чертах, все уже понятно и длительных объяснений не потребуется. Даже если возникнут вопросы в кремлевской Администрации, у того же Георгия Ивановича. Но… порядок должен быть соблюден до конца.
Немного задумался Константин Дмитриевич, когда Александр сделал окончательный вывод, предложив квалифицировать действия преступников как террористический акт, предусмотренный частями первой и второй статьи 205 Уголовного кодекса Российской Федерации. А затем он выложил на меркуловский стол постановления на арест лиц, виновных в умышленном убийстве Сальникова и еще шестерых человек. Среди обвиняемых помимо тех, кто уже был задержан или находился в розыске, как Поройков, были им названы Алексей Петрович Смуров, Георгий Александрович Митрофанов, Юрий Игоревич Потемкин и Аркадий Яковлевич Подольский.
Костя внимательно посмотрел на Саню, но промолчал и сказал, что немного позже, уже один, еще раз вернется к этому вопросу.
У Турецкого сразу испортилось настроение, и Меркулов это заметил.
— Ты дома-то еще не был?
— Прямо из аэропорта прибыл, чтобы доложить, господин заместитель генерального прокурора, — брюзгливо ответил Турецкий.
— Вот и отлично, — не реагируя на тон, усмехнулся Костя, — и прибыл, и доложил, и чайку попили. А теперь поезжай-ка домой, прими душ, семью расцелуй, переоденься, лучше в форму, в ней у тебя вид куда презентабельней, чем в этом лапсердаке, — Костя небрежно ткнул пальцем в почти новую куртку Турецкого. — Тебя ж в таком виде не примут ни в одном приличном обществе! Как ты там выглядел, просто представить себе не могу. Неужели в Белоярске совсем уже не осталось приличных домов?
— Костя, — попытался съязвить Александр, — там я не был ни в одном приличном доме, включая губернаторскую резиденцию, так что сходило. А что, ты меня собираешься в Кремле представлять?
— Нет, можешь не рассчитывать. Хотя, не исключаю, что известный тебе Георгий Иванович поинтересуется судьбой расследования. А когда ты вернешься, впрочем, мы еще созвонимся. Может, придется ехать не сегодня, а завтра, это уж как нам Вероника Григорьевна предложит. Я ее уже знаю и видел, что она серьезных людей в босяцком виде не жалует, а нам необходимо заручиться ее полнейшим согласием, понял? Дуй домой и жди звонка.
В Басманном суде они были почти в самом конце дня, когда судья Капустина — женщина вполне зрелого, и даже чуть больше, возраста, однако выглядевшая довольно молодо и элегантно, — освободилась от очередного слушания дела.
Александр понял, почему Костя велел ему принять достойный вид. Вероника Григорьевна каким-то беглым, но в то же время придирчивым и словно оценивающим взглядом окинула еще достаточно стройного, затянутого в форменный китель с генеральскими погонами Турецкого, несколько по-мужски пожала ему руку и благожелательной улыбкой показала, что знакомство ей приятно. И в этом же настроении, хотя лица у всех присутствующих были максимально серьезны, прошло судебное заседание.
Судья так же внимательно, как и Костя, изучила постановления, подписанные Турецким, об избрании меры пресечения, убедилась в том, что автографы Меркулова, а также гербовые печати Генеральной прокуратуры Российской Федерации на месте — будто по какой-то причине их могло не оказаться! — и наконец, санкционировала эти постановления. Она была согласна, что это именно террористический акт в отношении ответственного государственного служащего. Для всего, для каждого шага, нужна своя четкая формальность.
Итак, дело сделано.
Уходя, довольный Александр Борисович немного, наверное, шальным взглядом на прощание окинул Веронику Григорьевну и поймал себя на хулиганской мысли, что, кажется, у нее осталось в жизни не так уж и много шансов, хотя эти, последние, могут оказаться для нее поистине кульминационными. Да и не только для нее. Но, к сожалению, хороших мужиков наверняка отпугивает ее статус судьи. А жаль. И зачем такие славные бабы выбирают себе суровые профессии?! Нет, конечно, Турецкий не себя имел в виду, а вообще… в принципе…
Мудрый Костя смотрел на него с ухмылкой и многозначительно играл бровями.
2
Служба наблюдения передала Владимиру Яковлеву, что Потемкин только что разговаривал по телефону со Смуровым, и тот открытым текстом велел немедленно приехать к нему домой. Добавил, что с минуты на минуту должен подъехать и Митрофанов. Есть очень неприятные новости. Расшифровки не последовало.
Яковлев сейчас же перезвонил к Турецкому в кабинет, где находился и Поремский, с которым Александр Борисович уточнял некоторые позиции, связанные с допросами новых лиц после их задержания. Сам же Яковлев был занят только одним — поиском Подольского. Он сидел в МУРе и знакомился с сообщениями агентуры, которые предоставил ему по указанию начальника угрозыска Яковлева-старшего второй, «убойный» отдел. На Подольском висело несколько нераскрытых убийств. О своих наработках Володя как раз и собирался сегодня докладывать руководителю следственно-оперативной группы, поскольку Вячеслав Иванович собирался прибыть в Москву только завтра. Но поступило такое экстренное сообщение, что пришлось отложить все другие, не менее актуальные проблемы.
Турецкий отреагировал с живым интересом.
— Собираются, значит? Это очень хорошо, Володя. Мы, вообще-то, решили было каждого из них брать по отдельности, но поскольку им неймется, можем и пересмотреть свои планы. Да и народу надо меньше. Тогда отодвинь срочные дела и подключайся напрямую к службе слежения. Пусть они поговорят там, у себя, в смысле, у Смурова, обменяются новостями, мы послушаем и сделаем выводы после их задержания. А чтобы не терять времени, позвони своему отцу и попроси от моего имени — если надо, мы и Меркулова подключим, жаль, Славки нет, такой спектакль пропустит! — короче, нам было бы очень удобно сразу отвезти всех троих в «Петры». Но нужны одиночки. А если нет такой возможности, скажи мне, будем договариваться с «Матросской Тишиной» либо с «Лефортово».
— А я как раз на Петровке, сейчас зайду и от него перезвоню.
Но с Петровкой, 38, ничего не получилось, об одиночных камерах там нечего было и думать. Сообщив об этом Александру Борисовичу, Володя помчался в район Большой Филевской, где имел честь побывать не так уж и давно, и воспоминание о «посещении» вызывало у него самые разнообразные чувства. И он вряд ли смог бы объяснить себе, чего было больше — неловкости или тайного восхищения. Но, прибыв на место, почти к самому дому, где уже расположился микроавтобус с соответствующей аппаратурой, означавший, что объект слежения прибыл и запись беседы хозяина квартиры с «поднадзорным» Потемкиным идет полным ходом. С минуты на минуту ожидается третье лицо.