В эпоху «Чжаньго» происходит культурное сближение царств древнего Китая, чему в значительной степени способствовало повсеместное распространение универсальной древнекитайской иероглифической письменности. В лингвистическом отношении население древнего Китая представляло собой конгломерат этнокультурных общностей, говорящих не только на разных диалектах древнекитайского языка, но и на языках, не родственных китайскому; особенно ощутим был языковой барьер между «срединными царствами» Великой Китайской равнины и южным государством Чу, обладавшим своеобразной высокой древней культурой.
В этих условиях древнекитайская иероглифическая письменность, которая могла быть использована носителями любого языка благодаря отсутствию в ней прямой связи между чтением и графическим начертанием, оказалась важнейшим фактором, содействующим культурной и политической интеграции разноязычных царств и народов. Стандартизированный язык письменных памятников «Чжаньго» не совпадал ни с одним из разговорных языков того времени, а являлся наддиалектным языком, грамматически и лексически основанным на диалектах центральных государств Среднекитайской равнины, его называют «классическим китайским языком».
Грамотность охватывала достаточно широкие слои населения и считалась признаком образованности. Показательно, что царские указы не только оглашались, но и записывались на скрижалях и выставлялись у городских ворот для публичного ознакомления. Перемещения огромных людских масс в ходе непрерывных войн и особенно переселений, вызванных колонизаторской политикой «сильнейших» царств, вели к постепенному смешению и нивелированию диалектных особенностей, в связи с чем в эпоху «Чжаньго» — в ареале формирования древнекитайской этнической общности — начинал складываться общий устный древнекитайский язык. Все это открывало возможности для расширения и интенсификации разносторонних культурных контактов и активного обмена идеями.
Одну из отличительных особенностей культурной и общественно-политической жизни эпохи «Чжаньго» составляет напряженнейшая борьба идеологических школ, которая является отражением резкого обострения социальных и классовых антагонизмов. Страх перед возмущением низов звучит во всех этико-политических учениях этого времени. Знаменательно в этом отношении объяснение философом Мэнцзы (372–289) причин составления (будто бы Конфуцием) летописи царства Лу «Вёсны и осени»: «Мир пришел в упадок, [прежние] нравы утрачивались… подданные убивали правителей, сыновья — отцов. Поэтому Конфуций [в поучение] и составил летопись». Повстанцы — «пагуба всей Поднебесной» в представлении правящих классов — наводили ужас на господ, но вызывали горячее сочувствие у общественных низов.
Главари этой вольницы народной молвой прославлялись как подлинные герои. «Сердце — точно бьющий фонтаном источник, силы хватает, чтобы справиться с любым врагом, глаза сияют, как звезды, волосы стоят дыбом… рост богатырский, от лица исходит блеск, губы — чистая киноварь, зубы — ровный перламутр, голос — словно медный колокол набатный» — таким запечатлен философом Чжуанцзы (369–286) образ защитника обездоленных — Разбойника Чжи. Ожесточенная борьба шла между группировками внутри господствующего класса. Показательно и, конечно, не случайно, что у большинства мыслителей эпохи «Чжаньго» социальная и этико-политическая тематика оттесняет на второй план гносеологию и онтологию, что наложило свой отпечаток на специфику борьбы основных направлений древнекитайской философии.
С общим прогрессом, достигнутым в разделении труда, в частности с высоким уровнем отделения умственного труда от физического, органически связано возникновение в этот период своего рода интеллигенции — переходящих из царства в царство странствующих проповедников и бродячих мудрецов, происходивших из самых различных общественных слоев. Эта «духовная элита», вырвавшаяся за рамки интересов отдельных царств, ознаменовала собой появление в обществе совершенно новых духовных сил, вызванных к жизни развитием индивидуально-личностного начала.
Эпоха «Чжаньго» считается «золотым веком» китайской философии. В это время впервые в Китае возникают философские учения в собственном смысле слова. Наиважнейшие из них — конфуцианство, даосизм, моизм и легизм — оказали огромное влияние на все последующее развитие китайской философской и общественно-политической мысли.
Период «Борющихся царств» был в известном смысле неповторимой эпохой в истории духовной культуры как древнего, так и средневекового Китая — эпохой широкой и свободной борьбы идей, мировоззрений, философских направлений, фактически не стесняемой еще никакой официальной идеологической догмой. В противоположность этому одним из государственных актов древнекитайской империи Цинь, возникшей в конце III в. до н. э., был эдикт 213 г., запрещающий под страхом казни любые дискуссии и споры и повелевающий «изъять песни и предания, изречения всех учителей», чтобы пресечь «рассуждения о древности», направленные на то, чтобы «порочить современность». Вне закона были объявлены все частные школы, кроме фацзя, провозглашенной государственной идеологией.
С середины IV в. до н. э. среди сильнейших царств резко вырывается вперед окраинное северо-западное царство Цинь. Расположенное в плодородном бассейне р. Вэйхэ, оно отличалось богатством и разнообразием природных ресурсов и выгодным географическим положением. Будучи защищенным естественными рубежами — р. Хуанхэ и горными хребтами — от вторжения соседних царств с востока, Цинь вместе с тем занимало удобную стратегическую позицию для наступления как на царства среднего течения Хуанхэ, так и на пограничные племена.
Торговля с северными племенами — посредниками в торговле древнекитайских царств со странами Центральной и Средней Азии — являлась важным источником обогащения царства Цинь. Раскопки последних лет на месте расположения первой долговременной циньской столицы Юнчэн (в Шэньси), просуществовавшей с 771 до 382 г. до н. э., показали высокий уровень развития материальной культуры царства Цинь: найденные здесь железные изделия конца VI в. до н. э. являются самыми ранними из всех найденных на территории Китая и заставляют отнести царство Цинь к одному из ранних (если не самому раннему) центров металлургии железа в древнем Китае.
Раскопки выявили окруженный мощными стенами и рвом город с регулярной планировкой, почти квадратный в плане, занимающий площадь 11 кв. км, с дворцовыми и храмовыми комплексами и обширной базарной площадью. Рядом с городом были найдены погребения, среди которых огромная могила циньского правителя Цзин-гуна (577–537), достигающая 24 м глубины, — одна из самых крупных древних могил Китая. До V в. до н. э. Цинь не принимало активного участия в междоусобной борьбе царств и считалось сравнительно слабым среди «семи сильнейших». Причиной его усиления были проведенные Шан Яном политико-административные, финансово-экономические и военные мероприятия, о которых упоминалось выше. Законы Шан Яна ограждали интересы выделившихся из общины зажиточных хозяйств. При нем могущество потомственных знатных родов было подорвано единообразным административным делением государства. Мелкие территориальные единицы — пяти- и десятидворки — были связаны круговой порукой; в случае провинности одного лица все члены взаимоответственной группы дворов становились государственными рабами — тем самым был расширен контингент лиц, порабощаемых государством по уголовному закону.
Унификация Шан Яном мер веса, длины и объема, а также монетная реформа стимулировали развитие рыночных отношений. Вместо налога с урожая Шан Ян ввел налог с площади обрабатываемой земли, переложив все убытки от стихийных бедствий с казны на плечи земледельца. Шан Ян опирался на новую знать, не связанную с родовитым происхождением, и на зажиточные слои общины, для которых открылись возможности приобретения полей и рабов. Государство Цинь и само становилось крупным собственником земли и рабовладельцем.
Основное внимание правительство Шан Яна уделяло повышению продуктивности сельскохозяйственного производства и развитию военного дела. Разрешение свободной распашки пустошей с освобождением трех поколений заимщиков от налогового гнета привлекло в Цинь потоки переселенцев из соседних царств — резерв будущих призывников. Правом изготовления вооружения пользовалось только государство. Военные — обладатели чиновничьих рангов — составляли самый привилегированный слой циньского общества. Шан Ян был убежденным сторонником всенаправляющей силы юридического закона, одним из основоположников школы фацзя. При этом проблема взаимоотношения права и власти решалась им в пользу самодержавной формы правления. «Как на небе не может быть двух солнц, так и у народа не может быть двух правителей», — заявлял Шан Ян, обращаясь в данном случае к авторитету Конфуция.
Мероприятия, проведенные Шан Яном, придавали царству Цинь черты централизованного военно-бюрократического государства.
Старая потомственная знать была лишена всех привилегий и отторгнута от кормила правления. Это вызвало ее возмущение, и после смерти правителя Шан Ян был казнен. Однако его реформы остались в силе. После проведения реформ Шан Яна, в том числе важнейшей из них — военной, заменившей бронзовое оружие железным, а колесницы — маневренной конницей, царство Цинь, превратившееся по типу государственного строя в военно-бюрократическую монархию, становится наисильнейшим в древнем Китае и сразу же вступает на путь агрессии. Одной из первых была захвачена область Шу-Ба в Сычуани с ее плодородными землями и горными богатствами (в первую очередь — железо); эта область была яблоком раздора между Цинь и Чу. После осуществления здесь крупных оросительных работ Цинь обеспечило себе добавочный, очень важный источник сельскохозяйственной продукции. Приобретение богатств Сычуани облегчило Цинь дальнейшую экспансию.
В конце IV в. циньцы захватили верхнее течение р. Ханыпуй (юг Шэньси) и запад Хэнани, вплотную столкнувшись с царствами Чу, Вэй и Хань. Напрасно центральные царства заключали против циньских царей союзы; они постепенно теряли свои территории; наконец, путем