Великим вкладом ханьского Китая в общечеловеческую культуру явилось изобретение бумаги. Ее происхождение связано с шелководством, что, в частности, нашло свое отражение в иероглифе чжи — «бумага», — имеющем ключевым знаком изображение шелкового мотка. И действительно, сначала бумага изготавливалась из отходов коконов шелка, была очень дорогой и доступной лишь избранным — на шелке стали писать еще в период «Чжаньго». Открытием, повлиявшим на развитие мировой духовной культуры, бумага стала тогда, когда она превратилась в дешевый массовый материал для письма.
Общедоступный способ изготовления бумаги из древесного волокна был открыт в конце I в. н. э. Изобретение бумаги традиция связывает с именем Цай Луня, бывшего раба, родом из Хэнани. Однако, судя по тому, что древнейшие образцы бумаги, найденные археологами под Чанъанью, датируются II–I вв. до н. э., это открытие было сделано еще до него. Тем не менее, Цай Луню принадлежит заслуга усовершенствования бумажного производства. Дешевая бумага тех времен так и называлась — «цайлуньской». Со II в. н. э. в употребление стали входить бумажные свитки, повторяющие форму «шелковых» книг.
Изобретение бумаги, а еще раньше туши создало возможности для развития техники эстампа, а затем и возникновения печатной книги. С бумагой и тушью было связано и усовершенствование китайской письменности. Созданный в ханьское время стандартный стиль письма кайшу лег в основу современного начертания китайских иероглифов. Ханьские материалы и средства для письма были вместе с иероглификой восприняты древними народами Вьетнама, Кореи и Японии, а они, в свою очередь, повлияли на культурное развитие древнего Китая.
Ханьская эпоха являлась итоговой и просветительской, обобщающей и распространяющей достижения предшествующего культурно-исторического развития древнекитайского общества. При дворах ханьских императоров и знатных меценатов создаются обширные библиотеки, производятся отбор, редактирование и комментирование древних памятников. Важнейшие своды — «Книга песен», «Книга преданий», «Книга перемен» — были записаны в это время. По сути, все, что осталось от древнекитайского духовного наследия, дошло до нас благодаря записи, осуществленной в ханьское время. Тогда же зародились филология, поэтика, были составлены первые словари.
В ханьский период появились крупные произведения художественной прозы, прежде всего, исторической. Можно говорить о зарождении в это время истории как науки. Кисти «отца китайской истории» Сыма Цяня (146-86) принадлежит сводная история Китая от мифического первопредка Хуанди до конца правления У-ди — «Исторические записки» («Шицзи»). Сыма Цянь, по своему мировоззрению склонявшийся к даосизму, стремился не только проследить события прошлого и настоящего, но и осмыслить их «научно», найти в них внутреннюю закономерность, «проникнуть в суть времен и перемен». Труд Сыма Цяня подводит итог всему предшествующему развитию древнекитайской историографии. Вместе с тем он отступает от традиционного стиля погодного летописания и создает принципиально новый тип исторического повествования. Выдающийся стилист, Сыма Цянь давал описания политической и экономической обстановки, быта и нравов ярко, сжато, со всей доступной ему достоверностью. Впервые в Китае он создал литературный портрет, что ставит его в один ряд с крупнейшими представителями словесности ханьского периода. «Исторические записки» оставались высшим образцом для всей последующей древней и средневековой историографии как в Китае, так и в других странах Дальнего Востока. Метод Сыма Цяня получил развитие в официальной «Истории Старшей династии Хань» («Ханьшу»). Основным автором этого фундаментального труда является придворный историограф Бань Гу (32–92). «Ханьшу» выдержана в духе официальной идеологии — ортодоксального конфуцианства. «История Старшей династии Хань» открыла собой серию так называемых династийных историй. С тех пор по традиции каждая пришедшая к власти новая династия составляла описание царствования своей предшественницы.
Среди блестящей плеяды ханьских литераторов выделяется выдающийся одический поэт Сыма Сянжу (179–118). Высоким, торжественным стилем он воспевал могущество империи и «великого человека» — императора У-ди.
Начиная с Цюй Юаня прослеживается связь индивидуальной лирики с народным песенным творчеством. Не исчезает она и в ханьское время. При У-ди была создана придворная «Музыкальная палата» (Юэфу), где собирались и обрабатывались народные песни, в том числе «песни дальних варваров». Она сыграла важную роль в истории китайской поэзии. Благодаря ей сохранились многие древние произведения песенного творчества. Авторские песни в стиле юэфу близки к фольклору. Среди них выделяется любовная лирика двух поэтесс — Чжо Вэньцзюнь (II в. до н. э.), жены Сыма Сянжу, создавшей знаменитый «Плач о седой голове», где она упрекала в неверности мужа, и Бань Цзеюй (I в. до н. э.) с ее «Песней о моей обиде», где образ брошенного белого веера предстает как символ покинутой возлюбленной. «Золотым веком» китайской поэзии считается эра цзяньань (196–220), на которую падают лучшие из литературных юэфу, созданные на основе народных произведений.
Сенсацией стали недавние раскопки могилы Цинь Шихуанди, обнаружившие в районе г. Сиань «глиняное войско» императора из трех тысяч пехотинцев и всадников — все в натуральную величину, — по которым можно судить о зарождении в это время элементов портретной скульптуры. О зачатках портретной живописи могут свидетельствовать фрески из ханьских погребений.
В правление У-ди Дун Чжуншу (179–104) разработал онтолого-космологическую доктрину конфуцианства. С этого времени реформированное конфуцианство становится официально признанной идеологией империи и начинает превращаться в своеобразную государственную религию. На рубеже христианской эры конфуцианство раскололось на два толка: религиозно-мистический — школа «новых текстов» и содержащий элементы рационализма — школа «старых текстов». Государство вмешивается в борьбу этих толков, добиваясь по политическим причинам прекращения раскола конфуцианства. Император выступает инициатором религиозно-философских диспутов, своего рода «соборов». «Собор» I в. н. э. формально положил конец разногласиям в конфуцианстве, признал ложной всю апокрифическую литературу и утвердил в качестве официальной ортодоксии доктрину школы «новых текстов». В 195 г. н. э. по повелению императора на камне был высечен «государственный экземпляр» конфуцианского «Пятикнижия» в версии школы «новых текстов». С этого времени нарушение конфуцианских заповедей, включенных в уголовное право, каралось как преступление.
В эпоху поздней древности получают распространение мессианские и эсхатологические учения, усиливается влияние религиозных течений, в которых утверждаются мистицизм и догматизм, распространяются книги чудес и фантастическая литература, содержанием светских стихов все больше становится анакреонтическая и сказочная тематика. Позднеханьское государство поднимает на щит религию как важнейшее орудие духовного принуждения, и вмешательство Сына Неба в борьбу конфуцианских толков в этом отношении весьма показательно. Восторжествовавшая школа «новых текстов» идеей небесного провидения обосновывала предначертанность вручения Небесного Мандата (Тяньмин) позднеханьским императорам, утверждая религиозной санкцией их право на власть (школа «старых текстов» идею повторного вручения Небесного Мандата династии Хань категорически отвергала). Тем самым было положено начало «династийной идее» — новому принципу религиозно-политической идеологии. Школа «новых текстов» выражала определенную тенденцию теократического оформления императорской власти.
Основополагающая идея ортодоксального позднеханьского конфуцианства о целенаправленной воле Неба выступает в специфической этической форме, как извечный принцип незыблемости социальных различий, от соблюдения которых зависит гармония космических стихий инь и ян. Однако в эпоху Позднеханьской империи далеко еще не были исчерпаны импульсы для развития научно-философского мировоззрения. На период кратковременного взлета могущества империи Поздней Хань падает творчество самого выдающегося мыслителя древнего Китая — Ван Чуна (27–97). Ван Чун был страстным просветителем и неутомимым борцом за свои научные убеждения, он отличался воинствующим свободомыслием и высоким гражданским мужеством. При его жизни на конфуцианском диспуте в «Зале белого тигра» произошла канонизация конфуцианского вероисповедания под эгидой самого императора, выступившего высшим авторитетом конфуцианской ортодоксии. В обстановке усиленного идеологического нажима Ван Чун имел гражданскую смелость бросить открытый вызов конфуцианской догматике, религиозной мистике и суевериям эпохи.
Ван Чуну принадлежит острополемический трактат «Критические рассуждения» («Луньхэн»), в котором гениальный мыслитель аргументированно излагает стройную систему материалистической философии. С научных позиций Ван Чун разоблачал конфуцианскую теологию, доказывая несостоятельность концепции сознательной воли неба и идеи небесного воздаяния. Обожествлению неба философ противопоставлял материалистическое утверждение, что «небо есть тело, подобное земле».
Свои положения Ван Чун обстоятельно обосновывает разумными доводами, подкрепляя их доходчивыми примерами, «понятными каждому». В частности, он рассуждает: «Некоторые полагают, что небо рождает пять злаков и производит на свет шелковицу и коноплю именно для того, чтобы накормить и одеть людей. Но это все равно что уподобить небо рабу или рабыне, которые возделывают землю и кормят шелкопрядов для людей. Такое суждение ложно, оно несовместимо с идеей естественности».
Разоблачая идею небесного воздаяния, Ван Чун пишет: «Стихийные бедствия не предназначены для того, чтобы карать людей. Изменения природных стихий происходят естественно, а человек, не понимая этого, в страхе трепещет перед ними. Если же все как следует объяснить, то можно избавить человека от этого страха». Приводя далее в подтверждение своей мысли многочисленные факты, философ заключает: «Итак, стихийные бедствия вызываются самоестественно мельчайшими материальными частицами (