[115] коллективы, образование которых в Палестине было обусловлено не только живучестью родо-племенных традиций и институтов первой половины I тысячелетия до н. э., но главным образом жизненной необходимостью сплочения семей в жесткой реальности репатриации, имелись также в других гражданско-храмовых общинах.
Жречество, состоявшее из священников и левитов (храмовых певцов и привратников), на первых порах в силу своей малочисленности играло второстепенную роль в возникающей палестинской гражданско-храмовой общине. Но после середины V в. до н. э. положение жречества в общине коренным образом изменилось: количество в бет абот священников возросло в три раза, левитов — в четыре, а отношение между численностью не жрецов и жрецов, бывшее до середины V в. до н. э. 5,4:1, стало позже 1:1,2. В оформившейся палестинской, как и в других гражданско-храмовых общинах, жречество играло ведущую роль, однако оно в некоторой степени было формальным или фиктивным, поскольку в его состав входили также лица, непосредственно не выполнявшие никаких религиозно-культовых функций.
Сообщение о том, что «в городах Иуды жили каждый в своей ахузза» (Неем. 11, 3, 20), подкрепленное многими другими данными, говорит о том, что земельный фонд палестинской гражданско-храмовой общины находился в неотчуждаемой собственности бет абот, ибо термин ахузза (и нахала) обозначал земельную собственность агнатической группы, которая не была отчуждаема или могла быть отчуждаема лишь в пределах этой группы. Земля каждого бет абот была разделена на наделы, в основном средние и мелкие, находившиеся в наследственном владении семей данного коллектива. Однако упоминания, правда редкие, терминов, обозначающих купленные земли, свидетельствуют о появлении частной земельной собственности и концентрации земли в руках разбогатевшей верхушки бет абот. Аналогичными были аграрные порядки и в других гражданско-храмовых общинах, но в отличие от Иерусалимского храма, не имевшего в VI–IV вв. до н. э. собственной земли и хозяйства, храмы в других общинах (Уруке, Сиппаре, Комане и др.) являлись собственниками части общинной земли, которую они сдавали в аренду членам своей общины и частично эксплуатировали сами, организовав на них большие храмовые хозяйства.
Члены иерусалимской гражданско-храмовой общины, объединенные в бет абот, составляли относительно однородную массу свободных и полноправных людей. Однако помимо них на территории общины обитали также «присельники» и «поденщики», которые, по всей вероятности, были людьми свободными, но не принадлежали к общине и поэтому не имели своей земли, а работали в хозяйствах общинников. Там же трудились рабы, составлявшие около 18 % числа членов палестинской общины. В других гражданско-храмовых общинах, особенно в тех, где храмы имели свои обширные хозяйства, количество храмовых рабов (ширку в Вавилонии, иеродулы в Малой Азии), а также зависимых земледельцев (иккару в Вавилонии, иерой в Малой Азии) было значительно больше.
До середины V в. до н. э. Иудея входила в состав провинции Самария или других провинций сатрапии Заречье. Поэтому и возникающая гражданско-храмовая община в административном отношении подчинялась пеха Самарии, а возглавлявшие общину «предводитель» (носи) и «старейшины иудеев» выполняли лишь функции внутриобщинного самоуправления. Но в середине V в. до н. э. гражданско-храмовая община заметно окрепла и стала значительной силой в Палестине. Этим воспользовался персидский царь Артаксеркс I (465–424 гг. до н. э.), при котором усилились центробежные устремления могущественных сатрапов и местных династов. Царь был заинтересован в создании верной ему опоры, какой стала бы в Палестине гражданско-храмовая община, если предоставить ей большие привилегии. Этим объясняется обнародование в 458/457 г. до н. э. царского эдикта, освободившего членов гражданско-храмовой общины от царского налога и предоставившего общине право собственной юрисдикции, что существенно изменило положение общины в стране.
Осуществление эдикта было поручено Эзре (Ездре) из рода иерусалимских первосвященников. Эзра был фанатичным и нетерпимым сторонником строжайшей самоизоляции общины и добился решения о расторжении смешанных браков между членами общины и лицами, не принадлежавшими к ней. Это решение породило острые противоречия в самой общине, что совершенно не соответствовало интересам и намерениям персидского царя, направившего в Иудею своего придворного Неемию. Потомок знатного иерусалимского нежреческого рода и «виночерпий» царя, гибкий и энергичный государственный деятель, Неемия вполне соответствовал возложенной на него задаче. Он прибыл в Иерусалим в 445 г. до н. э. в качестве официально назначенного царем предводителя гражданско-храмовой общины в Иудее, которая в это время была выделена в самостоятельную провинцию, возглавляемую собственным пеха. Образование провинции Иудея, назначение близкого ко двору персидского царя Неемии официально признанным предводителем заметно усилившейся гражданско-храмовой общины вызвали тревогу и опасения пеха соседних провинций. В 445 г. до н. э. образовалась враждебная гражданско-храмовой общине коалиция, в которую входили Санбаллат, наследственный пеха провинции Самария, «Тобия, слуга аммонитян», наследственный пеха провинции Аммон, и «аравитянин Гешем», по всей вероятности — царь Кедара, полунезависимого арабского царства на окраине Палестины.
Перед угрозой вооруженного конфликта Неемия приступил к строительству оборонительной стены в Иерусалиме, организовал вооруженные силы общины. После завершения строительства стены Неемия переселил в Иерусалим каждого десятого члена общины, и этот многолюдный (ок. 15 тыс. жителей), хорошо укрепленный город с храмом Яхве стал центром общинного самоуправления, состоявшего из пеха и должностных лиц, из коих одни были «главы» бет абот, другие — жрецы храма, а в экстренных случаях созывалось собрание членов общины (кахал), например, для решения острого вопроса о долгах и должниках.
Вызванные размахом ростовщичества долговая кабала обедневших общинников и концентрация земли в руках богатых семей угрожали единству и сплоченности гражданско-храмовой общины. Это могло стать опасным для окруженной врагами общины, и Неемия возродил древний закон о периодической отмене долгов и возвращении имущества должника, прежде всего, захваченных земель, коренившийся в принципе неотчуждаемости родовой земли и обязанности взаимопомощи. Это мероприятие, аналогичное реформам Солона (в Афинах), на время приостановило процесс концентрации земли и укрепило относительную сплоченность общины, отраженную в принятой «конституции».
Эта «конституция», введенная путем заключения «праведного договора» с богом Яхве и основанная на законах Пятикнижия, требовала строгого соблюдения субботнего дня, обязательных приношений в храм (десятины, первинок и др.) и обособления членов общины от окружающих народностей, выраженного в формуле об установлении «ограждения (гадер) в Иудее и Иерусалиме» (Ездр. 9, 9).
Социально-политический организм, основным стержнем которого был храм Яхве, должен был возглавляться жрецом. Так это было в гражданско-храмовых общинах в Пессинунте, Зеле, Ольбе и др., возглавляемых жрецами. Так это и стало в конце V в. до н. э. в иерусалимской гражданско-храмовой общине, во главе которой стали первосвященники, а в IV в. до н. э., по всей вероятности, им были переданы также полномочия наместника провинции Иудея. Можно говорить о несомненном сближении, объединении в Иудее двух уровней власти — партикулярной власти предводителя гражданско-храмовой общины и центральной государственной власти, осуществляемой пеха провинции, — путем выполнения этих раздельных функций иерусалимскими первосвященниками совместно с советом «знатных иудеев».
Рожденные всем ходом социально-экономического и политического развития, гражданско-храмовые общины были необходимым структурным компонентом «мировой державы» и важным фактором ближневосточной духовной жизни VI–IV вв. до н. э.
3. Новые явления в духовной жизни Ближнего Востока VI–IV вв. до н. э.
Новые явления в духовной жизни ахеменидской Передней Азии были порождены всей совокупностью социально-экономического, политического и культурного развития, но особенно значительную роль сыграли четыре фактора: вхождение в состав «мировой державы», наличие самоуправляющихся гражданско-храмовых общин, порожденные оживленными миграционными процессами интенсивные этнокультурные контакты и изменения состава «интеллигенции».
Особого внимания заслуживает четвертый фактор, ибо если в предшествовавшие тысячелетия и века в духовной жизни особенно велика была роль писцов, жрецов и пророков, особенно первых двух групп, непосредственно связанных с царско-храмовой администрацией, то в VI–IV вв. до н. э. такое влиятельное течение, как пророчество, шло на убыль, а значительная часть жрецов и писцов вошла в состав автономных гражданско-храмовых общин, что заметно изменило их социально-политические установки. К тому же увеличился удельный вес тех писцов, которые даже не были связаны с общинным самоуправлением, а занимались своей профессиональной деятельностью самостоятельно, в качестве переписчиков и учителей. Также и среди жречества, особенно в Палестине, росло количество тех, кто непосредственно был связан не с Иерусалимским храмом, а с местными домами собрания и богослужения — синагогами. Такие писцы и жрецы были менее «закрыты» по отношению к внешнему миру и более «открыты» для его воздействия, менее консервативны и более восприимчивы к инновациям; для них, находившихся вне замкнутых корпораций, было характерно растущее осознание индивидуальности человека и его личной ответственности.
Большую роль в ближневосточной духовной жизни VI–IV вв. до н. э. играло превращение арамейского языка в lingua franca всего региона. Арамейский язык был не только официальным языком «мировой державы» Ахеменидов, но также разговорным языком, который успешно соперничал с местными языками, а иногда, как в Вавилонии, Сирии, в значительной части Палестины и других странах, постепенно вытеснял их. Это нередко вызывало активное противодействие, например, в иерусалимской общине, где подчеркнуто заботились о чистоте древнееврейс