Эти же самые причины привели к повсеместному распространению взгляда на человеческую жизнь как на своего рода «ловушку», поскольку она неразрывно связана со злом. Различные религиозные и философские учения «осевого времени» предлагают в этой связи различные типы индивидуального поведения. Из «ловушки» можно, например, убежать (буддизм, джайнизм, отчасти христианство и другие учения, связанные с аскезой). «Ловушку» можно игнорировать (стоицизм). Наконец, в «ловушке» можно постараться устроиться с максимальными удобствами для себя и для товарищей по несчастью (конфуцианство).
Таковы, в очень кратком очерке, основные причины появления религиозно-философских учений «осевого времени» и основные этапы их сложения. Такие учения составляют необходимый и неизбежный этап в развитии человеческой культуры, человеческой духовности (точно так же, как и возникшие в поздней древности атеизм и материализм). Как уже отмечалось, «религии спасения» и соответствующие философские учения исходят из примерно одинаковых духовных запросов. Они не имеют сколько-нибудь существенных этических преимуществ друг перед другом и различаются лишь по тому, преобладает ли в них религиозное (мифологическое) или философское начало. Любопытно и, возможно, не случайно, что наименее мифологичными были учения, возникшие на двух противоположных концах древней ойкумены — в Китае и в Греции.
Представления, легшие в основу этических религиозно-философских учений, были громадными достижениями человеческого духа. В процессе развития этих учений ставились и решались все важнейшие проблемы философии: проблема бытия (онтология), проблема познания (гносеология) и проблема ценностей (аксиология). Заняв центральное место в человеческом менталитете, они и создали человека современного типа, хотя до сих пор такие люди не составили большинства (менталитет многих людей остается в значительной степени на уровне первобытнообщинного строя, что, к сожалению, не всегда осознается идеологами, политиками и экономистами).
Следует заметить, что в формировании этого нового человеческого типа приняли участие не только религиозно-философские движения, но и ряд других духовных движений. О роли словесности, создавшей «теодицеи», было уже сказано выше. Однако есть еще одно явление, роль которого не замечается и недооценивается, а именно право. Частично о нем уже говорилось выше в связи с этикой. Но есть еще и другая очень важная сторона права — формулирование представления о собственности. Все древнейшие правовые системы представляли собственность как продолжение личности собственника или коллектива собственников, и лишь римское право четко сформулировало понятие собственности как самостоятельной сущности, а также и другие важнейшие правовые понятия (категории). Рим, таким образом, сыграл очень важную роль в становлении «осевого времени», хотя К. Ясперс Рим практически игнорирует: для него античность и вообще Запад — это почти исключительно Греция.
Возвращаясь к затронутому выше вопросу о соотношении этики и права, следует заметить, что соотношение это было и остается довольно сложным. С одной стороны, право эксплицитно формулирует и подкрепляет санкцией некий минимальный набор правил поведения, без которых существование усложнившегося человеческого общества было бы невозможно. С другой стороны, оно неизбежно приходит в противоречие с нормами морали, ибо мораль ригористична, а право прагматично. Это противоречие беспокоило людей с самого начала, и предпринимались многочисленные попытки его ликвидировать или хотя бы сгладить, особенно хорошо заметные в древнеиндийских правовых памятниках, но также и в исламском праве (ислам, впрочем, вообще не знает разделения на право и мораль: понятие фикх охватывает и то и другое). Впервые, пожалуй, это противоречие спокойно воспринято как данность в Библии. Многие отмечают очевидное противоречие между ветхозаветными 10 заповедями (частично повторенными и в Новом завете) и ветхозаветным же правилом «око за око, зуб за зуб» и основанными на этом правиле другими нормами Ветхого завета.
Однако противоречие это — лишь кажущееся, 10 заповедей — это заповеди морали, а остальные нормы суть нормы права. Включение тех и других в единый текст показывает, что противоречие между ними, при всей его очевидности, воспринимается как необходимое и неизбежное. Точно так же и в Новом завете положение «не противься злому» представляется его авторам вполне сочетаемым с положением о начальнике, который не зря носит меч и обязан карать зло (Римл. 13, 4), т. е. Новый завет осуждает самоуправную месть, но признает правосудие. Такое «разделение функций» права и морали характерно для европейской культуры, хотя заявления о недопустимости противоречий между ними приходится слышать и сегодня. В действительности же недопустимы лишь существенные противоречия, а их возникновение указывает на глубокий кризис данного общества.
2. Идеологические перемены
Необходимо хотя бы вкратце рассмотреть вопрос о причинах возникновения, характере распространения и степени усвоения идей, связанных с «осевым временем» в различных обществах древности.
Ш.Н. Айзенштадт в своей статье «„Осевая эпоха“: возникновение трансцендентных видений и подъем духовных сословий» (рус. пер. в сб. «Ориентация и поиск. Восток в теориях и гипотезах». М., 1992, с. 42–62) пишет, что в основе «осевого времени» лежит ощущение разрыва и даже несовместимости между трансцендентным и мирским порядками. Эта работа содержит очень интересный и оригинальный очерк новой роли духовной элиты в «осевое время», но предлагаемый здесь ответ на вопрос о движущих силах этого времени представляется неточным. Отметим, прежде всего, что само понятие трансцендентности появилось сравнительно поздно, а такая важная цивилизация, как, например, китайская, сохраняла свой по преимуществу мирской характер. Кроме того, важно учитывать следующее: что бы ни думала духовная элита, идея становится действенной лишь тогда, когда она получает распространение в массах, т. е. превращается в идеологию. При этом она неизбежно упрощается и, так сказать, «уплощается». Так что для огромного большинства это был скорее разрыв между должным и сущим.
Само же представление о должном гораздо старше «осевого времени». Так, в месопотамских текстах уже с начала II тысячелетия до н. э. появляются термины киттум и мишарум, которые обычно переводят как «правда» и «справедливость». В действительности же первый из этих терминов означает надлежащий миропорядок, а второй — действия, устраняющие его нарушения. Киттум и Мишарум персонифицировались как божества и считались дочерьми Шамаша — бога Солнца и блюстителя правосудия. Примерно такой же смысл имеют египетский термин маат, а также индоевропейские корни ар/и-, йевс- и рег- (от последних двух происходят слова со значением «право», «суд» и «правитель»). Столь же древним, как это видно из многочисленных текстов, является и осознание вышеупомянутого разрыва. Но именно с началом I тысячелетия до н. э. это осознание стало все больше переходить в план эмоциональный. Это была уже не столько идея о том, что должно быть, сколько ощущение, что то, что есть, не должно быть. Именно отсюда проистекают свойственные «осевому времени» экзальтация и фанатизм, не только готовность пострадать за идею, но поиск страдания. И эта социально-психологическая ситуация распространяется на все тогдашние цивилизации.
На первый взгляд это событие или, вернее, комплекс событий противоречит историко-материалистическому подходу, согласно которому общественное сознание определяется общественным бытием, особенно если учесть, что идеи, легшие в основу «осевого времени», возникали в обществах, стоящих на разных ступенях общественного развития. Так, общество, в котором проповедовал Заратуштра, было, видимо (или, во всяком случае, считается), в лучшем случае раннеклассовым. Общество же, где проповедовал Будда, считается развитым классовым обществом, как и общество, где протекала деятельность Конфуция или ветхозаветных пророков. Наконец, в отличие от К. Ясперса, завершением «осевого времени» следует, видимо, считать возникновение и утверждение христианства и ислама, ознаменовавших собой конец древнего общества.
В действительности, однако, все обстоит не так просто. Изобретения и открытия делались и делаются не только в области материального производства, но и в духовной области. Впрочем, непреодолимой границы между ними не существует. Так, изобретение письменности было, прежде всего, колоссальным духовным переворотом — осознанием того факта, что такие нематериальные явления, как речь и даже мысль, могут быть зафиксированы на практически любом материальном носителе. Распространение письменности было не столько заимствованием систем письма, сколько заимствованием самой идеи письма, а системы если и заимствовались, то лишь ради простоты. Существует, как известно, и представляется весьма правдоподобной точка зрения, согласно которой важнейшие изобретения (огонь, лук, ткацкий станок, колесо, одомашнивание растений и животных) были «однократными» и очень быстро распространялись по всему миру.
Готовность к их восприятию у подавляющего большинства народов оказывалась достаточной. В последнее время для обозначения этого явления применяется термин «диффузия стимулов». Готовность же и способность к восприятию этих новых идей возникают, видимо, достаточно рано, но могут быть парализованы в тех или иных конкретных случаях именно общественным бытием, понимаемым, естественно, не просто как социальная система, но как целостная культура. Иначе говоря, некоторые культуры оказываются невосприимчивыми к идеям «осевого времени». Такими культурами, как отметил К. Ясперс, являются древнейшие цивилизации человечества — Месопотамская и Египетская. Сам К. Ясперс отказывается объяснить этот феномен, но объяснение, видимо, все же возможно. Напомним еще раз, что именно здесь возникли первые в истории человечества или, во всяком случае, первые дошедшие до нас сочинения, посвященные проблеме смысла человеческой жизни и проблеме «должного и сущего».