идимому, прежде всего, женщины, потерявшие общественные и семейные связи. Христиане — и это проходит через всю раннехристианскую литературу — призывали к себе нищих, вдов, сирот, калек, блудниц, т. е. всех отверженных по нормам общинной морали древних обществ. Идея христианского милосердия означала помощь всем страдающим, независимо от причин страдания; милосердие было направлено на отдельную личность, и в этом отношении христианская благотворительность отличалась от коллективных раздач и общественных пиршеств древнего мира.
Милосердие — один из компонентов христианской нравственности. Согласно евангельской традиции, Иисус учил религии бескорыстия, самопожертвования, прощения. Первые христиане провозглашали нормативную нравственность, включавшую любовь к врагам, воздаяние добром не только за добро, но и за зло. Возмездие целиком передавалось Богу, который сам был воплощением добра и справедливости. Нормы эти были трудно осуществимы в реальной жизни (как это ясно показала вся дальнейшая история христианства), но они, с одной стороны, впитали в себя надежды и нравственные поиски, характерные для разных религиозных групп, а с другой — противостояли традиционным представлениям древности с делением на «своих» и «чужих», принципом возмездия на основе талиона и т. п., что привлекало всех, кого не устраивали подобные представления.
Все эти принципы и идеи, заложенные уже в проповеди Иисуса, нашли свое развитие в учении Павла из киликийского города Таре. Павел, первоначально ортодоксальный иудей и гонитель христианства, стал затем не менее, ревностным его защитником. Ко времени выступления Павла (середина I в.) основную массу христиан составляли иудеи, жившие за пределами Палестины (в Палестине также были небольшие группы христиан, сохранивших старые названия эбионитов — «нищих» и назареев — «посвященных»). Они справляли субботу, признавали Иерусалимский храм, считая себя как бы «истинными» иудеями; число неиудеев-христиан было, по-видимому, относительно невелико.
Проповедь Павла открыла дорогу в христианские общины самым широким слоям неиудеев. Он выступил против соблюдения Закона — всеохватывающей системы заповедей и запретов: абсолютная благость Божества несравнима с человеческими деяниями, и людям остается лишь надеяться на прощение божье. Благодать, ниспосланная Богом, выводит человека из мира зла. Все человечество спасено добровольным страданием абсолютно невинного Иисуса: каждого отдельного человека спасает сам акт веры, дающий прощение через смерть Христа. Тем самым все люди были сопричастны вине за зло окружающего мира и каждый мог спастись через веру: христианство давало не только надежду на спасение, но и ощущение духовного очищения, в котором самые страшные грешники, раскаявшись, могли сравняться с праведниками. Акт веры, согласно учению Павла, был доступен всем, независимо от этнического происхождения и соблюдения требований Закона: «…нет ни эллина, ни иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но все и во всем — Христос» (Посл. к Колоссянам 3, 11). Это положение помогло христианству завоевать души людей и способствовало превращению его в мировую религию.
Что же касается иудео-христиан, пытавшихся сочетать новые идеи с традиционными требованиями Закона, то они вплоть до средневековья продолжали существовать в Палестине и Сирии; их учение, отрицавшее непорочное зачатие, оказало влияние на ряд еретических учений, в том числе опосредованно и на арианство, а традиция, отраженная в их священных книгах, может быть прослежена в новозаветных сочинениях, признанных церковью священными (например, в Апокалипсисе Иоанна). Но широкого распространения учение этих групп не получило. Только развитие идеи универсализма, обращение к отдельному человеку вне его социальных и племенных связей привели к тому, что христианство, как и другие мировые религии, пережило породившее его древнее общество и распространилось за его географические и хронологические границы.
Заключение
В первом томе мы рассказали читателю историю Востока примерно до походов Александра Македонского и распространения эллинизма (включительно) — первой синкретической цивилизации, возникшей из слияния начал, внешне совершенно противоположных и даже, по мнению носителей этих начал, исключающих друг друга. Тот факт, что города Востока легко и без малейших трений вошли в политическую и экономическую структуру эллинизма наряду с античными полисами, доказывает, что различие между этими городскими организмами было, в сущности, небольшим. Еще менее существенными оказались различия в деревне, теперь повсеместно заселенной зависимыми и полузависимыми крестьянами, как бы они ни назывались. Трудно подобрать более убедительное доказательство единства мирового исторического процесса. Вторая стадия древности близится теперь к завершению: древнее общинно-гражданское общество окончательно изживает себя: в мировых державах происходит нивелировка людей. И хотя сословия сохраняются и закрепляются законом (и даже появляются новые), сословные различия перед лицом всемогущего государства утрачивают свое значение. Все становятся подданными или все — гражданами, либо (как в Китае при Лю Бане) все получают низшую степень знатности, но это и означает, что все теперь — подданные.
Подробности этого процесса будут показаны во втором томе нашей «Истории», а пока следует подвести некоторые итоги. Основное внимание мы обратим на те проблемы, которым обычно уделяется очень мало внимания, хотя проблемы эти живы и жизненны.
1. Происхождение народов и языков
Вопрос о том, «какой народ, когда, от кого и как произошел», занимает многих. К сожалению, интерес этот не всегда питается чистой любознательностью или естественным уважением к предкам. Иной раз ложно понимаемый патриотизм, или, если называть вещи своими именами, просто шовинизм, побуждает некоторых историков (особенно дилетантов) искусственно «удревнять» историю своего народа, наивно полагая, что этим они его «возвышают».
Представление о том, что достоинство человека или народа зависит от древности рода, — феодальный предрассудок, который в XX в., конечно, смешон, но отнюдь не безобиден. Ведь за ним (часто неосознанно) стоит расистский и абсолютно антинаучный постулат, согласно которому тот народ, который раньше других создал государство и вообще высокую культуру, «талантливее» тех, которые достигли всего этого позднее. Материалы, содержащиеся в нашем томе, убедительно показывают, что древнейшие цивилизации были созданы народами самой различной расовой и языковой принадлежности. Эти народы в силу различных случайных обстоятельств оказались «в нужное время в нужном месте», т. е. поселились на плодородных землях умеренного субтропического пояса (главным образом в аллювиальных и лёссовых долинах великих рек) именно тогда, когда были уже освоены и распространились основные приемы производящего хозяйства — земледелие, животноводство, производство керамики, ткачество, металлургия. Из материалов этого тома видно, что ни один народ не упустил представившихся возможностей, сумев создать ирригационное земледелие, разделение труда и политические структуры. «Право первородства» в истории, следовательно, не существует. То же самое следует сказать и по поводу «исторических прав» на ту или иную территорию: такого рода претензии не раз уже приводили к кровопролитиям, да и сейчас из-за них льется кровь, например, на Ближнем Востоке, в Закавказье и в Европе.
Ни по одному вопросу истории не высказано столько безосновательных утверждений, как по вопросу о «происхождении». Уже одно это заставляет разобраться в нем повнимательнее, но вопрос этот интересен и сам по себе. Содержание нашего тома предоставляет обильный материал по этому вопросу, и теперь остается лишь его обобщить и изложить в удобообозримом виде. Мы видели, что не существует и не существовало народов, которые могли бы претендовать на автохтонность, т. е. таких, которые бы жили на одном и том же месте, никуда не перемещаясь и ни с кем не смешиваясь, «всегда», т. е., скажем, со времен палеолита или хотя бы неолита. Именно поэтому споры об «исторических правах» бессмысленны, но проблема исторической преемственности, конечно же, существует, и ее надлежит осветить.
Вообще говоря, историческая преемственность между народами может быть трех видов: биологическая (антропологическая), языковая и культурная. Возможно, разумеется, и соединение двух или трех видов преемственности (особенно часто — языка и культуры).
Касаясь первого вида преемственности, следует подчеркнуть (и читатель нашего и последующих томов может сам в этом убедиться), что любой из современных и древних народов (за исключением немногочисленных географически изолированных групп) есть результат смешения нескольких (чаще всего — многих) племен и этносов. Поэтому можно говорить (да и то с большой осторожностью и не всегда) лишь о преобладающих этнических компонентах, слияние которых образовало данный народ.
С языками дело обстоит иначе. При слиянии разноязычных этносов и образовании нового этноса слияния языков не происходит. Один из языков вытесняет все остальные. Впрочем, это может происходить и без физического слияния: иногда бывает достаточно продолжительного контакта, и языки могут распространяться как бы «по эстафете», без или почти без реального перемещения первоначальных носителей языка. Причины, по которым один из языков берет верх, могут быть весьма различными: численное, культурное или политическое преобладание носителей данного языка, религиозные мотивы, соображения удобства (легкость усвоения, расширение возможностей общения), наконец, те или иные случайные обстоятельства. Вытесненные языки, однако, не исчезают бесследно. Отдельные слова таких языков, а иногда и некоторые их грамматические и произносительные особенности входят в состав языка-победителя. В каждом языке можно проследить несколько временных слоев, определяемых элементами из языков-предшественников (субстрат