[54], он рискует жизнью. Клингоны не берут заложников.
Стратегия операции избрана неверно. Центральной проблемой являются вовсе не клингоны. Даже в случае формального успеха данные разведки о наиболее важных преступниках едва ли окажутся точными и едва ли смогут представлять какую бы то ни было ценность.
Предлагаю рекомендовать Главному штабу немедленно занять позицию поддержки и одобрения клингонов. На стабильность можно рассчитывать, только если будет найден ясный и надежный способ разрешения ситуации в целом.
Ответ ДТК:
Ввиду вашей близкой дружбы с означенным сотрудником будем считать извинительной горячность, с какой вы защищаете интересы клингонов. Оценка национальной стратегии, а также определение истинных целей разработанных операций выходят за рамки ваших полномочий. Ваша задача заключается в непосредственном и своевременном обеспечении проведения и завершения операции. В память о долгой дружбе с вашим выдающимся отцом, а также в качестве личного одолжения я уничтожил ваш последний доклад и предлагаю вам сделать то же самое с копией. Также уничтожьте и это.
Чеков попросил Зулу отвезти его в Стратфорд, где давали “Кориолана”.
– Сколько у тебя уже карапузов? Трое?
– Четверо, – сказал Зулу. – Мальчики.
– Господи боже. Должно быть, твоя жена славная женщина.
– Она мое счастье, – неожиданно с чувством сказал Зулу. – Полный дом, полная чаша, полное согласие, полная любовь.
– Надо же, – сказал Чеков. – Впрочем, ты у нас всегда был теплокровный. А я наоборот. Я вроде рептилии… или динозавра. Кстати, сейчас мне как раз очень нужна жена – может, у тебя есть подходящая кандидатура? В какой-то момент холостяцкая жизнь начинает мешать карьере.
Зулу вел машину странно. Когда появился съезд с автострады, он вдруг свернул туда и выжал миль под сто. Потом на следующем въезде вернулся и сбросил скорость. Чеков заметил, что он то и дело меняет скорость и ряд.
– В твоем драндулете что, нет контрольных приборов? – спросил он. – Знаешь что, спортсмен, за этой частью представления никто не наблюдает с мостика флагманского корабля Объединенной Федерации планет.
– Защита от наблюдения, – сказал Зулу. – Химчистка. Чеков встревоженно оглянулся на заднее окно.
– Хочешь сказать, за нами слежка?
– Нет, – ухмыльнулся Зулу. – Подстраховался на всякий случай. Терпеть не могу историй с плохим концом.
Чеков снова уселся поудобней.
– Все тебе шуточки да игрушечки, – сказал он.
В школе Зулу был первым по стрельбе, борьбе и по фехтованию.
– Каждый раз на последнем собрании, – сказал Зулу, – когда ты выходил получать призы: за латынь, за историю, за английский, за поведение, я сидел и хлопал тебе в ладоши. Хлопал, хлопал, хлопал, каждый семестр, каждый год. Но на спортивных площадках призы брал я. Так что здесь я решаю, что делать.
– Репутацию ты себе так заработаешь, не приведи бог. Зулу ничего не ответил. За окном машины мелькала Англия.
– Читал Толкина? – спросил Зулу.
– Ты что, еще и любитель чтения, вот не думал, – удивленно ответил Чеков. – Не обижайся.
– Читал ли ты Дж. Р. Р. Толкина? – повторил Зулу. – “Властелин колец”.
– Кажется, нет. Хотя слышать, конечно, слышал. Про фей и про эльфов. К тебе не имеет ни малейшего отношения. Я уже думал.
– Это про войну, про битву не на жизнь, а на смерть между Добром и Злом, – продолжал Зулу. – Битва уже началась, а в другой части света, где жили хоббиты, о ней никто даже не слышал. Хоббиты жили, работали, ссорились и мирились и – блин! – даже понятия не имели о том, что им угрожали какие-то там силы, и всё тряслись за свои жалкие шкурки.
Лицо его вспыхнуло от негодования.
– Это ты что, обо мне? – спросил Чеков.
– Я солдат на этой войне, – сказал Зулу. – А ты в своем кабинете понятия не имеешь, что на самом деле творится в мире. Наш мир – это мир действия, джи. Мир сделанных или, наверное, еще не сделанных дел. Мир жизни и смерти.
– В нашем сценарии смерть – крайний случай, – запротестовал Чеков.
– Я когда-нибудь тебе указывал, как лучше полировать гладеньким твоим язычком чью-нибудь филейную часть? – загремел Зулу. – Вот и ты мне не указывай.
Солдаты любят взвинчивать себя перед боем. Чеков знал это. Битье пяткой в грудь. Однако следовало поразмыслить над такими речами, неожиданностей здесь быть не должно.
– Когда ты сваливаешь? – спокойно спросил он.
– Тебя не касается, Чеков-джи.
Они уже подъезжали к Стратфорду.
– Знаешь ли ты, джи, что Среднеземье на карте Толкина приходится в аккурат на Уэльс и Центральную Англию? – сказал Зулу. – Страна Фей может оказаться где-то именно здесь, посередке.
– Смотришь в корень, старик, – сказал Чеков. – Сколько открытий за один день.
В своем посольском, обставленном на современный лад доме с частной дорогой на Хэмпстед Чеков давал обед для избранных. Среди избранных был один Очень Крупный Бизнесмен, которого Чеков обхаживал, журналисты, которые ему были нужны, а также самые известные в стране сторонники Индии, которых он здесь всем представил как британских индийцев. Разговор зашел, как обычно, о политике. Нельзя допустить, чтобы в результате чудовищного злодеяния государственный корабль сбился с курса. “Корабль, новый капитан которого еще недавно был всего-навсего лоцманом”, довольный собой, подумал Чеков. Будто и он, Чеков, и его старый друг, Зулу, тоже уже получили новое назначение и произведены в шкиперы.
Чертовски трудно давать обед без хозяйки, которая занимала бы гостей, сердился он на себя. Прекрасный сервиз, тарелки с золоченым многоголовым львом посредине, тонкий хрусталь, отличное меню, изысканные вина. За столом помогают официанты, заимствованные на вечер в посольстве, но официанты не то. Тайна очарования званых обедов, как живая тайна Господа Бога, кроется в мелочах. Чеков суетился и нервничал.
Так или иначе обед благополучно подходил к концу. За бренди Чеков даже осмелился затронуть опасную тему:
– Англия, – сказал он, – всегда была для нас источником революционной мысли. Кем стал бы Пандит Неру, не случись в его жизни Хэрроу? Кем стал бы Ганди без английского образования? Даже самая радикальная идея отделения Пакистана возникла у будущих революционеров здесь, в колледже, где в числе прочего они научились считать эту страну второй матерью-родиной. Сейчас, смею заметить, когда статус Англии стал несколько ниже, снизился и масштаб подрастающих революционеров. Кашмирское государство! Бред, да и только. Что же до поклонников Халистана, то пусть они не рассчитывают приблизить день своего торжества злодеяниями вроде подобных убийств. Напротив. Напротив. Мы вырвем с корнем эту заразу и… как это правильно по-английски? – расколошматим вдребезги.
Чеков сам удивился, заметив, что заговорил громко и даже поднялся. Он снова тяжело сел на стул, рассмеялся. Никто его смех не поддержал.
– Самое забавное, – быстро заговорил он, обращаясь к своей соседке, невероятно красивой и столь же невероятно юной жене Очень Крупного Бизнесмена, которому было лет семьдесят, – что это свое прозвище я получил, когда никто из нас еще не видел “Звездный путь”. В нашей школе, знаете ли, не было телевизора. Этот фильм был легендой, долетевшей из Штатов, транзитом через Британские острова, до нашей милой станции под названием Дехрадун[55].
Потом кто-то раздобыл пару книжек в дешевой бумажной обложке и пустил по кругу, и не только их, а еще, например, неприличный романчик вроде “Леди Ч.”[56]. Начитавшись, мы поначалу дали прозвища почти всем, но пристали они только к двоим. Может быть, потому что эти двое всегда ходили вместе и здорово подружились, хотя один был на год моложе. Хороший был мальчик. С тех пор мы стали Чеков и Зулу, как Лорел и Харди[57].
– Как любовь и свадьба, – произнесла женщина.
– Прошу прощения?
– Наверняка вы слышали, – сказала она. – Вместе, как молоко и каша. Или, если хотите, как гараж и машина. Обожаю старые песенки. Ля-ля-ля ля-ля что-то там брат, ты ля-ля без матери ничему не рад.
– Да-да, теперь вспомнил, – сказал Чеков.
Через три месяца Зулу позвонил жене.
– Господи, куда ты пропал, я уже думала, что ты умер!
– Биви моя, успокойся, пожалуйста. Выслушай меня внимательно, жена моя, единственная моя любовь.
– Да. О’кей. Я уже успокоилась. Только плохо слышно.
– Позвони Чекову и скажи: состояние красное.
– Ай! Что такое с твоим состоянием?
– Пожалуйста! Состояние красное.
– Да. О’кей. Красное.
– Скажи: клингоны что-то учуяли.
– Клингеры чу… учуяли? Что это значит?
– Дорогая, прошу тебя!
– Всё, поняла. Записала – и то, и другое… Я нашла ручку.
– Скажи Скотти: по моему сигналу пусть сразу откроет шлюзы и спустит луч.
– Что за глупости! Ты что, даже сейчас не можешь не играть в эту дурацкую игру?
– Биви! Это важно. Пусть спустит луч.
Чеков бросил все и метнулся к машине. Сначала, как было велено, он провел химчистку: дважды проехал по кольцевой развязке, проскочил на красный свет перекресток, свернул нарочно не туда, остановился, постоял, двинулся дальше, сделал несколько раз, сколько вышло, правый разворот, поглядывая, нет ли в потоке машин той одной, которая идет за ним следом, и, как Зулу, все время менял ряд. Убедившись, как мог, что за ним чисто, Чеков направился к месту назначенной встречи. “Закрываем Лена Дейтона, – думал он, – и быстренько готовим доклад для Ле Карре”[58].