Они хотели, чтобы я отыскал для них тех, кто может пользоваться Силой, не ступая Тропками и не используя Источников. Потому что в месте, куда меня взяли, те были настолько истощены, что обычные маги теряли разум. Нет! – поднял он руку. – Не прерывайте меня. Вы все видели, что случилось три месяца назад, когда мы охотились на жереберов. Никто из вас не говорит об этом вслух, но многие криво поглядывают на Лею, Йанне или Даг. Некоторые полагают, что это худо – иметь в чаардане кого-то такого, пусть даже вы и знаете, что почти в каждом есть такие люди. Хорошо иметь кого-то такого рядом, когда вокруг головы засвистят стрелы. Кого-то, кто вызовет на помощь духа предков или скажет, откуда близится враг. И… проклятие, я не о том хотел говорить. Теперь вы знаете, что нас здесь – больше. Кайлеан, Сарден… я.
Если бы внезапно разорвалась завеса Мрака и сильнейшие демоны Нежеланных явились меж ними, не сумели бы произвести большего эффекта. Кайлеан почувствовала, как у нее отвисает челюсть.
– Я, – повторил Ласкольник, словно не заметив их реакции, – заговорил с первым конем, когда мне исполнилось шесть. А он заговорил со мной. Назвал меня двуногим жеребенком и позволил сесть на себя. Это был жеребец моего отца, черный, как смола, огромный, словно дом. Боевой конь с душой воина, и моя мать чуть сознание не потеряла, когда увидела меня у него на спине. А мой талант развивался. Я мог ощутить, где находятся все кони на расстоянии нескольких миль. Для командира кавалерии это умение – важнее зрения. Я могу оседлать и сесть на любого коня, а с некоторыми – могу еще и поболтать. Я – Говорящий-с-Конями. И нынче, сейчас, я распускаю чаардан Ласкольника.
Тишина взорвалась криками. Кайлеан почувствовала, как подгибаются под ней ноги.
– Нет! – Голос Ласкольника был как удар саблей. – Тихо!
Они замолчали – неохотно и хмуро.
– Чаардан – это воюющий род. Он не может вырастать изо лжи, а я обманывал вас с самого начала. С мига, когда я принял клятву первого из вас. И из-за этой лжи в прошлую осень погибла женщина, Вее’ра, жена кузнеца, которую я уважал как свою сестру. – Кайлеан почувствовала на себе взгляд Ласкольника. – Вы все об этом слышали. На них напали не бандиты, а имперские Гончие. А скорее, наемники, посланные Псарней. Я знаю только, что нечто произошло на Юге. Вторая Гончая империи погибла в Крысином замке, и вспыхнула война между внешней и внутренней разведками. Гончие откуда-то узнали о моем договоре с Крысами. Уже льется кровь, трупы плывут реками, люди выходят из домов, и след их теряется – и это только начало. Если чаардан Ласкольника продолжит ездить по степям – он станет целью. Они начнут охотиться на вас, словно на волков.
Он замолчал. Кайлеан обвела всех глазами. Взгляды ответные были разными: внимательными, дикими, дерзкими и ироничными. Все говорили одно: «Пусть охотятся, нам-то что? Или у нас нет клыков?»
Ласколькник тоже их видел.
– Это не игра со степными бандитами, дети, – вздохнул он. – Война разведок – грязная война, это отрава в бокале и нож в спину, фальшивые обвинения и чары, наполняющие легкие кровью. Крысы утвеждают, что они не виноваты, что это не они убили ту Гончую. Не знаю, как оно было, но это не имеет значения. Я – с ними, поскольку сны, что пришли ко мне ночью в том селе, куда важнее. И я буду с империей, поскольку не уничтожу собственными руками то, что оборонял половину жизни. Потому что я – ублюдок по рождению, но ношу имперскую синь и зову императора по имени. Понимаете?
Они кивали.
– Верданно желают вернуть свою возвышенность. Вы об этом знаете. Сплетни – быстрее ветра. А я поклялся, что помогу им. Причем так, чтобы империя от этого выиграла.
– Как, кха-дар? – вырвалось у нее.
– Два месяца назад я попросил, чтобы нашли дорогу через Олекады. Я слышал о неких беглецах с возвышенности, о верданно, преодолевших горы. И Горная Стража, которой там нынче полно, такую дорогу нашла. Потому мы отправим Фургонщиков на север, вдоль западных отрогов Олекад. Официально – согласно императорскому указу, чтобы убрать их с границы степей и не провоцировать се-кохландийцев. А потом они поднимут бунт и перейдут через горы прямиком на возвышенность. Наши немногочисленные силы не сумеют их сдержать. Возможно, верданно отправятся прямиком на смерть, но у них все равно будет лучший шанс, чем пытайся они пробиться через степи. И нет, я не пошлю их туда с завязанными глазами. Старшие лагерей осознают риск и принимают его. Знают, что, если они покинут империю, могут рассчитывать лишь на собственные силы. Но если мы не пошлем их через горы, весной нам придется штурмовать их лагеря. А я не хочу гражданской войны на границе.
Он замолчал, словно исчерпав все силы. Кайлеан давно не слышала, чтобы он столько говорил за раз.
– Я выбрал вас, – продолжил он тихо, – не только тех, кто умеет делать нечто, запрещенное Кодексом, но и остальных, каждого отдельно, потому что каждый обладает чем-то уникальным. Нияр сражается топором, словно демон, Ландех стреляет лучше, чем даже Кайлеан, Верия идет по следу, как никто другой. Но не в этом дело, вернее – не только в этом. Каждому из вас я бы, не раздумывая, доверил собственную жизнь. За последние месяцы мы стали лучшим отрядом, каким мне доводилось командовать. Вы истинный чаардан – не по имени, а по духу. Знаете, о чем я говорю? Вы носите щиты, чтобы прикрывать товарищей, так говорят в степях, и нет лучшего определения для того, чем вы стали. А потому я не подставлю вас под клыки Гончих. Завтра я официально оглашу, что распустил чаардан. Слух пойдет в мир, словно вишневая косточка, – и посмотрим, что из нее вырастет.
Он улыбнулся.
Установилась тишина, словно никто не знал, что теперь делать. Так вот просто? Вошли сюда как чаардан, а выйдут горстью сабель для найма? Это…
– Да воткни ты свою башку в конский зад, генерал. – Голос был настолько тихим, что сперва она его не узнала. Файлен выступил на середину круга, свеча, которую он держал, дрожала так, что казалось, будто вот-вот погаснет. И все же он продолжил: – Чаардан – это чаардан. Род. Единственный, какой можешь выбрать ты, и единственный, какой может выбрать тебя. – Он набрал воздуха. – Я, Файлен-эна-Кловер, клянусь на пламени в этой руке, что признаю Генно Ласкольника своим кха-даром, несмотря на все, что принесет для меня и для него судьба. И всякий, кто назовет его кха-даром, будет мне братом.
– Или сестрой, – вмешалась Дагена с безумной, радостной улыбкой на лице. – Эта присяга о вхождении в род – из моего племени, произноси ее как до́лжно, дурачок.
– Или сестрой, – кивнул Файлен. – Мой шатер будет его шатром, мой конь – его конем, мой щит – его щитом. Ни кровь, ни огонь, ни вода, ни земля, ни железо не встанут между нами. Это услышало пламя, и пусть останется в нем записано.
Задул свою свечу.
– Файлен?
– Слушаю, кха-дар?
– Ты не можешь…
– Я, Дагена Оанитер из рода Вегайн племени Геарисов, клянусь на пламени в моей руке…
Кайлеан слушала слова клятвы, этого странного, возникшего под воздействием обстоятельств обычая, оказавшегося смесью меекханской клятвы на пламени и геарисской клятвы принятия в род, и чувствовала, как нечто трепещет и рвется из нее наружу.
«Нам это нужно, – думала она, – нам, детям разных племен, воспитанным в разных обычаях, обученным разным истинам. Нам нужны общие ритуалы, общие обряды, иначе мы никогда не сумеем жить вместе. Наши народы некогда вели войны, приносили и нарушали клятвы, сражались – рядом либо друг против друга. А мы стоим здесь вместе, объединенные лишь обычаем, принесенным с запада империей и с востока кочевым племенем, и наново выковываем свою самость. Кха-дар, чаардан, амрех, Открытие. Каждое из слов происходит из иного языка, но все их мы используем, словно те – наши родные. И связываем друг друга новыми обычаями, сплетая воедино старые. Мы уже не меекханцы, геарисы, полукровки верданно или прочие племена и народы – мы лишь чаардан Ласкольника. Даже если тот этого не желает.
Вот наша заслуга».
Очередные огоньки гасли в конюшне, а когда дошло до нее, она ощерилась кха-дару и выступила вперед.
– Генерал Ласкольник желает дать кочевникам занятие, да чтобы те даже подумать не могли напасть на империю. А верданно принесут им достаточно причин для беспокойства. – Крыса говорил ровным, преисполненным искренности тоном, с помощью которого люди всегда обманывают других. – Но, прежде чем дойдет до этого… хм… бунта, у нас есть и другая проблема. Эти убийства могли восстановить местное дворянство против нас. Против решения императора, говоря иначе. Некоторые уже поговаривают, что вместо того, чтобы преследовать виновников, мы впустили в провинцию банду дикарей из тех, что и собственных домов не умеют строить. Еще несколько наемников, утонувших в бочках, и здесь начнется истинный и открытый мятеж.
Гарнизон вышки, кроме того слепого несчастного, нашли в бочках для воды в подвале строения. Кто-то перетопил их, словно котят. Пятерых взрослых, сильных мужчин.
– Крысы существуют для того, чтобы решать такие проблемы. – Черный Капитан пристально глядел на Эккенхарда.
– У нас мало людей, генерал. Нам никогда и не нужно было слишком много их. Лав-Онэе славилось беззаветной преданностью местного дворянства. А теперь всюду слышатся голоса против престола. Это не случайность. К тому же Гончие разодрали нашу сеть – и довольно сильно. То, что происходит, – он пожал плечами, – не имеет никакого смысла, никакого объяснения. Эти убийства, эти сплетни, будто Фургонщики должны задаром получить земли, с которых сгонят часть их владетелей, эти рассказы о меекханских детях, которых верданно приносят в жертву Лааль… Это не степи, Сероволосая здесь не слишком-то почитаемая богиня. Нам нужна информация.
– И что мне с этим делать? Что-то придумать для тебя?
– Нет. Вы, генерал, ничего не можете сделать, мои агенты, те, кто остался в живых, тоже не могут. Но могут они.
Они? Какие такие «они»? Кайлеан невольно оглянулась, надеясь, что сейчас откроются двери и в комнату войдет кто-то еще. А потом она поняла, что оба смотрят на нее и Дагену.