Вся ситуация начала попахивать безумием. Он и вправду стоял сейчас в подземельях Храма Реагвира и разговаривал с сеехийской женщиной о том, чтобы отрезать ей руки? Ему хотелось сбежать отсюда и сесть на первый же отплывающий корабль.
Альтсин ощутил, как шевельнулась девушка. Он несколько отодвинулся, переводя взгляд от старшей к младшей. Они были… похожими. Очень похожими – те же черты, та же форма глаз и губ.
– Вы родственники?
Старшая слабо улыбнулась:
– Вот уж не думала, что это до сих пор заметно. Я ее родила.
Мать и дочь. Это объясняло упорство девушки.
– Вы должны отворить мне дверь в дом предков.
Наступила тишина. Альтсин ожидал чего-то подобного, но не знал, что сказать.
– Как ты здесь оказалась? – спросил он ее, чтобы прервать молчание.
– Меня похитили работорговцы. Наверное, специальный заказ, жрецы искали кого-нибудь владеющего Силой, но не происходящего из этого города.
– Ты сеехийская ведьма? Это твоя дочь? Тогда почему вы…
– Магия… – прохрипела она. – Меч поглощает большинство чар, наложенных в его присутствии. Это горький опыт для кого-то, кто был уверен в собственном могуществе. Он, – мотнула головой себе за спину, – изменился, обучился, что Силу можно черпать из тех, кто умирает здесь. Он не выпустит никого, пока в том теплится жизнь. Вашим жрецам удалось изменить… вывернуть оружие, которым владела рука бога…
Она прервалась на миг.
– Сейчас я могу лишь лечить собственные раны. Ограниченно, но этого хватит. Им был нужен кто-то, кто выдержит при Мече дольше, чем десять – двенадцать дней.
– Зачем бы? Этот город полон нищих и бездомных, что постоянно в движении, никто бы и не заметил, что ежемесячно несколько из них исчезают.
– Затем, что жизнь и смерть оставляют след в аспектах. Смерть того, кто жил в городе, пропитался им… Некто достаточно сильный мог бы раньше или позже соединить разные ниточки. Нет. Лучше умирать тем, кто не происходит из Понкее-Лаа. Кроме того, я – своеобразный… опыт. Тест на то, как долго можно выжить в этих подвалах.
– Рассудительные люди эти жрецы. – Альтсин отвернулся, задерживая взгляд на темных стенах и удивляясь, что у него не трясутся руки. – Так что? Как долго можно здесь выжить?
– Рассудительные, – согласилась она. – Я не знаю, здесь – ни дня, ни ночи, ни даже регулярных кормежек. Как долго? – обратилась к дочке.
– Awes yanw.
Прикованная женщина вздохнула:
– Так долго? Я думала… полагала, что не больше трех месяцев. Я… Эневис уже родила?
– Grewn.
– Мальчик. У меня есть внук… у меня…
Внезапно в ней нечто сломалось, она громко вздохнула, свесила голову на грудь.
– Восемь месяцев, – прошептала она. – Восемь месяцев… Моя старшая дочь родила… а когда… – Она беззвучно заплакала.
Альтсин смотрел на нее минутку-другую:
– Кто тебя пленил?
– Те, кто был тут перед вами.
– Кто-то еще в курсе про этот Меч?
– Не знаю… не думаю. Порой… они разговаривали при мне, и мне казалось, что они обеспокоены возможностью раскрытия тайны.
Конечно. После чего-то подобного все храмы, гильдии магов и Совет Города захотят наложить руку на Меч. Однако у этой тройки были собственные планы. Если культ Реагвира и далее будет развиваться с такой скоростью, через несколько лет он сделается главенствующей религией в городе, а то и во всем княжестве. Превратит собственную стражу в армию, подчинит себе прочие храмы, заменит Фииланд на теократию. А что потом? Снова религиозные войны с окрестными княжествами и городами-государствами? Наверняка. Меекханцы со своей политикой удерживания на коротком поводке любых религий и подчинения пантеона Великой Матери внезапно показались Альтсину весьма рассудительными и прагматичными. «Возможно, нам всем еще придется потосковать об имперских порядках».
– Почему ты хочешь умереть сейчас?
Она повернула к нему лицо с высоко вскинутыми бровями.
– Восемь месяцев, – произнес он. – Я спрашиваю, отчего ты не умерла до этого? Хватило бы всего лишь не воспользоваться своими способностями исцеления или отказаться есть и пить.
Девушка выплюнула несколько слов. Он ничего не понял. Старшая женщина странно улыбнулась:
– Моя дочь полагает, что это слишком личный вопрос. Понимаешь, в нашем племени спрашивать старших о мотивах их поступков очень бестактно.
– Хвала богам, я не принадлежу к твоему племени. – Альтсин чуть отодвинулся, чтобы видеть обеих сеехиек. – Итак?
Непросто было понять выражение ее лица.
– Я использую магию аспектов, но умею дотягиваться и глубже, – начала женщина неторопливо. – С помощью родовых духов, что опекаются племенем, я черпаю из иных источников. Я чувствую духов и заблудившиеся души.
– И потому… – повторил он, еще не понимая.
– Тут нет ничего, – шепнула она. – Десятки, а то и сотни людей умерли в этом месте раньше меня, а я не чувствую ничего, никакого следа от них, никакой боли, отпечатавшейся в камнях стен, никакого отчаяния и страданий. Нечто вытерло воспоминания о них из этого мира. Совершенно. Полагаю, что Меч поглотил их полностью, пожрал души. Именно потому я и боюсь умереть.
Она замолчала, глаза ее потемнели.
– Потому что это так и действует. Жрецы спускаются сюда, улыбаются, в их руках – ножи. И – режут. Лицо, плечи, руки, ноги, я… ягодицы. А ты дергаешься, ругаешься, плачешь и молишь о милосердии. А Меч пьет кровь. Потом, когда они уже решают, что он напился, – перестают тебя ранить и выходят. И ты знаешь, что через несколько часов они придут тебя накормить и обмыть, а через день-другой – вернутся с ножами. И ты знаешь, что однажды, когда им понадобится действительно много Силы, они не перестанут резать… и ты молишься об этом дне… и молишься… чтобы он не наступил… я не могу умереть здесь от клинков.
Альтсин сжал зубы:
– Тогда как…
– Я не могу умереть от клинка, – повторила она. – Не могу истечь кровью, потому что тогда клинок меня поглотит… – Она замолчала. – Вы должны меня удавить.
Младшая дернулась, словно ее ударили в сердце. Вор проигнорировал ее, чувствуя растущий гнев. Чего хочет эта женщина? Чтобы они накинули ей на шею петлю и сдавливали, глядя, как она умирает, хрипит и сучит ногами? И чтобы это сделала ее собственная дочь? После того как рискнула жизнью, чтобы ее спасти?
Прикованная к Мечу женщина, несмотря на боль, улыбнулась:
– Я чувствую твой гнев, парень. Ты уверен, что направил его в нужную сторону?
Он ощерился, пытаясь овладеть нарастающей яростью:
– Я не знаю, но пока что просто позволяю ему гореть. Если не сделаю этого, то начну орать. – Он потянулся к поясу. – Это может быть яд?
Она перестала улыбаться:
– Что это?
Он пожал плечами:
– Знакомство с составом этой жидкости обеспечило бы для меня прижизненное внимание со стороны гильдии алхимиков. То есть внимание достаточно короткое, скажем честно. Потому я не спрашивал. У него нет ни вкуса, ни запаха. Двадцать капель, влитых в масляную лампу, за четверть часа наполнят дом усыпляющими парами. Через час можно хоть стены ломать – никто не проснется. Капля на кварту обеспечит отупение, две – легкую дремоту, пять – глубокий сон. От десяти у здорового сильного мужчины остановится сердце. Полагаю, что тебе хватит и семи. Без обид.
Она взглянула на него внимательней. С явственным размышлением на лице.
– У твоего гнева – странный запах. – Она выглядела так, словно пробовала воздух на вкус. – И он не горит… он слишком уж холоден. Ледяной. И я рада, что не я – его цель…
Она опустила голову.
– Пусть будет двенадцать капель, – сказала тихо. – Чтобы наверняка.
В одном женщина была права. Гнев его был холоден. Он превращал кровь в венах в лед, а сердце – в кусок замороженного мяса, бьющегося в монотонном ритме. Эмоции прятались глубоко, уступая место мрачному осознанию и неумолимой логике того, что до́лжно совершить. А означало это еще одно…
– Она должна меня попросить.
Обе вскинули головы и повернули лица в его сторону. Отчаяние и боль придали им схожее выражение, и теперь они действительно выглядели как мать и дочь.
– Что? Hte? – спросили они одновременно.
– Вы, сеехийки, давно уж имеете соответствующую репутацию. Она должна попросить о яде. Иначе через пару месяцев я могу получить в спину отравленную стрелку. Я знаю законы сеехийской родовой мести. Не хочу в это играть. – Он вскинул ладонь, не давая молодой ответить. – И она должна мне сказать, где находится копия Меча.
Девушка открыла рот, у Альтсина засвербело между лопатками.
– Стоять! – крикнул он, держа бутылочку на вытянутой руке двумя пальцами. – Если почувствую, что ты призываешь Силу, отпущу ее.
Вся троица замерла в неподвижности. Он начал мысленно считать. Один, два, три…
Прикованная к Мечу сеехийка внезапно фыркнула коротким смешком. Он едва не выпустил бутылочку.
– Я же говорила: лед. Хоть весь мир пропадай, а ты даже не моргнешь. Aufaran’dl bourandeq ourol, Aonel.
Дочь ее сжалась, скривилась от страдания.
– Neo, – шепнула она.
– Aufararidl dihm equriel. A’n terllowoann fooq’t bell.
– Naalee feequrell…
– Daag! Aufararidl!
– Ты слишком упряма, Аонэль, – проворчала старшая женщина. – Совсем как я.
Девушка расплакалась:
– А’н, не х’тела. Думала, что мы украли этот qureental Меч. Что обменяем его на Naalee. Я потеряла двоих alrand’ll, чтобы его добыть. И зачем? Чтобы этот arrdu’ns стал твоим aqurdellym’s? Neo! A’n temdl qu aqurdellymserdl!
Старшая осталась неумолима:
– Попроси его или уходи.
– Elldanwee…
– Хватит! У меня нет на это времени. Проси его!
Аонель наконец уступила. Броня задиристости и отваги сошла, открывая мягкое нутро. Молодая, отчаявшаяся девушка, которая должна просить кого-то, чтобы он отравил ее мать. Альтсин глядел на две слезинки, стекающие по ее щекам, и… не чувствовал ничего. Лед все еще держал его в объятиях, и он был этому чрезвычайно благодарен.