Он устал. Очень устал.
Уже много лет небо закрывают тучи.
Он не помнит, как выглядит солнце.
Дан’верс – суть опустошение. Как и могрель-ла. Насчитывающие по пятьдесят тысяч человек города, где он надеялся отыскать новых воинов, оказались захвачены и разрушены меньше чем за полдня. Сто тысяч людей пошли в неволю.
Он стискивает кулаки, а окружающие его сосуды невольно делают то же самое. Ганерульди подвел. Согласно клятве, он должен был защитить землю его народа. Тем временем они вот уже несколько дней идут по выжженной земле. Странники, которые появились на длинных – в половину мили – кораблях, чтобы помериться силами с Владыкой Океана, не должны бы столь быстро идти и по суше.
Он ему верил!
Он чувствует гнев своего Господина. Бог не Обнимал его вот уже долгое время, но нынче он расстроен и ощущает себя обманутым.
Ему придется сменить тактику.
Ночные ласки, прикосновение жара к коже, поцелуй сухих, раскаленных страхом губ.
– Это ты, – шепот, – ты или Он? Это я или Она? Знаешь?
Он молчит. Мысли несутся вскачь. Я – это я? Или Он? Сумею ли еще различить? Спрашивает ли это она или уже Она? И знает ли Он?
Ругались бог и богиня, а потом Он исчез, скрылся так глубоко, что он почти его не чувствовал. А она осталась, нагая, одинокая, прекрасная. И пришла к нему искать… забытья?
Какое, собственно, это имеет значение, думает он, отвечая на ласки. Никакого. Он был сосудом двадцать лет. Целое поколение. Не помнил уже, каково это – не иметь в себе Присутствия, притаившегося, но вечного. Словно в живот его воткнули нож, который порой ранит сильнее, а порой – о нем почти можно позабыть. Он вспоминает, как смотрел в глаза своим людям и видел, как умирают в них радость и надежда.
Он целует ее, глаза, губы, шею. Осторожно покусывает за ухо. «Так давно у меня не было женщины», – думает он, но тело его находит ритм, отвечает.
– Так давно, – слышит он шепот, а перекатывающиеся в нем низкие звуки, сдерживаемая жажда отзывается дрожью в хребте. – Так давно у меня не было мужчины.
Он закрывает ее уста поцелуем – слова не нужны. Война, кровь, битвы – все исчезает, расплывается в прикосновении и ласке, жар наполняет его, растет, нетерпение, с каким он ищет ее тела, имеет привкус безумия.
Они соединяются в миг, когда ему кажется, что сейчас он взорвется, и именно в этот момент появляется Присутствие.
Нет, НЕТ! Не сейчас! Он не станет игрушкой своего врага!
Он сопротивляется, сосредотачиваясь на собственных чувствах, уклоняясь от Объятия, бросая вызов Ему. Похоже на то, как ребенок бросает вызов океану, сикая в волны. И все же Присутствие несколько отодвигается, и он чувствует Его растерянность. И неуверенность.
«Позволь, прошу», – слышит он во второй раз в жизни.
И впервые – это искренняя просьба.
Он смотрит в глаза девушки и видит, что ее богиня тоже уже с ними, а она это замечает. Кивает и улыбается слегка, с вызовом.
– Позволь ему, – шепчет она. – Прошу.
Он позволяет. И, целуя ее, Ее, их, забывает о Присутствии. Ну что ж, пусть так и будет. Если он настолько растерян и испуган, как и я, пусть почувствует, что значит быть человеком.
Приветствия меняются. Порой это лишь пожатие, иной раз – поцелуй или бросок на шею.
Никогда ни слова.
Девочка не говорит. Никогда не издает никаких звуков, никогда не плачет и не улыбается. Ему это не мешает. По сравнению с тем, что его обычно окружает, со звоном оружия, звуками битвы, стонами и плачем умирающих эта тишина – просто благословение.
Порой он смотрит на ее душу и видит, как та разгорается все более сильным светом. Быть может, думается ему тогда, быть может, нужно скорее доставить ее к Вратам. Быть может, нужно отворить перед ней ворота собственного царства, чтобы могла она вместить там такую Силу.
Если нет…
Он не хочет об этом думать.
– Господин. – Разведчик склоняется у входа в шатер. – Мы их нашли.
– Сколько?
– Около восьми сотен. Прячутся в пещерах к востоку отсюда.
– Пути бегства?
Разведчик качает головою:
– Нету, господин.
Восемьсот, из них наверняка половина – мужчины, из которых меньше двух сотен смогут сражаться. Десять дней поисков – и лишь такая-то горстка. Но это лучше, чем ничего, женщины и дети попадут в лагеря, старики останутся.
Ему нужны люди для кампании на западе, а его собственный народ слишком обескровлен. После смерти А’эшен ее племена рассеялись и не желают кланяться никому из тех, кто остался. Приходится на них охотиться, словно на диких зверей.
Тяжело. Никто не может делать вид, что эта война его не касается.
Он просыпается и уже знает: случилось нечто страшное. Свет на севере угас.
Он отправляется туда как можно быстрее, отворяя портал прямо на поле битвы.
Ее нет! Нет! Везде вокруг лишь трупы – сотни, тысячи трупов, но нигде нет и следа его дочки.
И эти чужаки. Среднего роста, вооруженные мечами, топорами и копьями, заслоняющие лица тяжелыми шлемами.
Он подбегает к первому из мертвых врагов и срывает шлем.
Человек.
Просто человек, рядом лежит суи, в нескольких шагах поодаль – венлегг, но без клановых цветов на панцире, потом снова человек и еще один. Низкий, кряжистый воитель народа гор. И женщина в одеждах всадников Лааль.
И она внезапно шевелится, кашляет и открывает глаза.
– Прислали тебя, верно? – улыбается кроваво она. – Скажи там… на Юге… что свободные люди… не станут гибнуть… за безумцев…
Умирает.
Он жив. Отерся о доски борта, а потом чьи-то руки схватили его за одежду и вытащили из воды. Он слышал обеспокоенный голос, кто-то ударил его по лицу – раз и другой, насильно раскрыл ему глаза.
Альтсин перегнулся пополам и принялся блевать.
Он выжил.
Переплыл Реку Слез. Оказался спасен, и Эльхаран даровал ему жизнь.
Он встретил Явиндера там, где тот и обещал: за городом, на границе соленых болот. Ясновидец сидел на трухлявом стволе под купой рахитичных деревьев и, похоже, ждал его, всматриваясь в гладь крохотной запруды.
Альтсин успел переодеться, забрать из нанятой комнаты оружие и инструмент.
– Ты выжил, – хмыканье старика было едва слышным.
– Выжил. Река… – Вор заколебался. – У нее ведь есть душа, верно?
– У каждой вещи в этом мире есть дух, у ствола, на котором я сижу, тоже, а когда он сгниет окончательно, дух его станет частью духов насекомых, растений и грибов. Это – истина, известная ведьмам, диким колдунам и шаманам. Истина, которую меекханские маги, что стоят во главе школ аспектированной магии, и великие жрецы, правящие душами с золоченых тронов, хотели бы стереть с лица мира. Выводы, которые можно сделать из этого знания, пугают их до мозга костей.
– Не дух. Душа.
– Да. У нее есть душа. – Ясновидец не отводил взгляд от запруды, но его морщинистое лицо изломалось в короткой усмешке. – Видишь. Снова дрогнула.
По поверхности запруды, ямы в земле, шириной едва в несколько ярдов, разошлись ленивые круги.
Явиндер наконец-то взглянул на него. Белые глаза смерили вора с ног до головы.
– Ты идешь на войну?
– Это так заметно?
– Если знаешь, как смотреть… – Пожатие плечами было предельно красноречивым.
Альтсин всмотрелся в воду.
– Снова двинулось, – отозвался он наконец, чтобы прервать установившуюся тишину. – Что там? Рыба?
– Жаба. Последняя в этом месте. Умирает. Не хочет погибать, но здесь уже нечего есть. А потому уже много дней она подыхает с голоду.
– Захватывающе.
– Нет. Пугающе. Там, подле берега, – это икра. К счастью для следующего поколения, покрытая ядовитой слизью. Тысячи крохотных головастиков. Ждут, пока старая жаба умрет, иначе она бы их сожрала. Едва только помрет – начнется. Они вылупятся. Головастики наполнят запруду, станут питаться старыми водорослями с ее дна. И расти. Однажды станут преображаться в жаб и откроют, что водорослей им уже недостаточно. Будут голодать. А потом начнут пожирать друг друга. Охотиться за подобными себе меж камнями и расти дальше. А когда наедятся, примутся совокупляться. И откладывать икру. И продолжат охотиться друг на друга. И будет их все меньше, пока в конце не останется одна, которая наконец, изможденная, не помрет от голода. А потом снова вылупятся головастики.
– Захватывающе, повторюсь. А теперь расскажи мне об этой чудесной дикой траве, что растет вокруг.
Выражение лица ясновидца не изменилось.
– Зачем ты, собственно, пришел?
– Когда я был в воде, вцепившись в твое весло, обещал себе, что если выживу, то найду тебя и выпущу кишки. Но потом… я увидал свои сны и видения. Он, Эльхаран, вытащил их из моей головы. Вот только… в этом нет смысла.
– Во всем есть смысл, Альтсин. Только порой смысл этот может нам не нравиться.
– А иной раз может нас и убить, да? Превратить в чудовищную тварь, жаждущую смерти всего, что живет?
– Случается и так.
Альтсин поколебался, потом все же присел на ствол рядом с ясновидцем.
– Река… Воспоминания, которые она открыла… Я не знаю, что они значат. Авендери? Это воспоминания кого-то из божьих сосудов? И… самого бога?
– Возможно, Альтсин, возможно.
– Что со мной происходит? Что это такое, сидящее в моей голове?
Ясновидец странно улыбнулся:
– Я бы тоже хотел это знать…
Он поднял горсть камешков, взвесил их в ладони, а потом подбросил вверх, над гладью запруды. И прыгнул, словно выброшенный пружиной.