15. И вторично воззвал к Аврааму посланец Яхве (mal’aḵ yhwh) с неба
16. и сказал: мною клянусь, говорит Яхве, что, так как ты сделал сие дело, и не пожалел сына твоего, единственного твоего (yəḥidəḵa),
17. то я благословляя благословлю тебя и умножая умножу семя твоё, как звёзды небесные и как песок на берегу моря; и овладеет семя твоё вратами врагов своих;
18. и благословятся в семени твоём все народы земли за то, что ты послушался гласа моего.
(Быт. 22, 11–18)
Судя по тому, что в строке 19 к отрокам возвращается один Авраам, без Исаака, и больше элохистский источник Исаака ни разу не упоминает, в первоначальной версии рассказа Авраам всё-таки приносил своего сына в жертву. Если бы в этой первоначальной версии принесение Исаака в жертву в последний момент богом отменялось, у позднейшего редактора не было бы необходимости заменять этот текст своим. Замена ребёнка бараном отражает практику, известную нам как по Еврейской Библии («выкуп первенца», пасхальный агнец), так и по карфагенским источникам (жертва молк ягнёнком — mlk ’mr).
Как и в законе о первородных (Исх. 13, 2), в рассказе об Аврааме жертвой всесожжения служит «открывающий утробу» (peṭer reḥem), т. е. первый сын жены — Сарры, а не мужа, поскольку у Авраама к тому времени уже есть сын Измаил от Агари. При этом Исаак несколько раз называется «единственным» (yaḥid), что, по всей видимости, призвано подчеркнуть особое благочестие отдающего его в жертву отца.
Древность подобного рода воззрений у ханаанеян подтверждает рассказ Филона Библского о происхождении детских жертвоприношений: «У древних был обычай, по которому во время великих несчастий от опасностей властители города или народа вместо всеобщей гибели отдавали своё любимое дитя на заклание карающим богам в качестве искупления. Отданные закалывались во время таинств. Так, Крон, именуемый финикиянами Элом, который царствовал над страною, а потом, после своей смерти, был обожествлён под видом священной звезды Крона, имел от туземной нимфы по имени Анобрет единородного сына, которого поэтому называли Йехуд (Ἰεούδ), так как ещё и теперь у финикийцев это слово означает „единородный“. Этого сына Крон, когда на страну обрушились величайшие опасности вследствие войны, украсив царским нарядом и соорудив жертвенник, принёс в жертву» (Ἔθος ἦν τοῖς παλαιοῖς ἐν ταῖς μεγάλαις συμφοραῖς τῶν κινδύνων ἀντὶ τῆς πάντων φθορᾶς τὸ ἠγαπημένον τῶν τέκνων τοὺς κρατοῦντας ἢ πόλεως ἢ ἔθνους εἰς σφαγὴν ἐπιδιδόναι, λύτρον τοῖς τιμωροῖς δαίμοσιν· κατεσφάττοντο δὲ οἱ διδόμενοι μυστικῶς. Κρόνος τοίνυν, ὃν οἱ Φοίνικες Ἢλ προσαγορεύουσιν, βασιλεύων τῆς χώρας καὶ ὕστερον μετὰ τὴν τοῦ βίου τελευτὴν ἐπὶ τὸν τοῦ Κρόνου ἀστέρα καθιερωθείς, ἐξ ἐπιχωρίας νύμφης Ἀνωβρὲτ λεγομένης υἱὸν ἔχων μονογενῆ (ὃν διὰ τοῦτο Ἰεούδ ἐκάλουν, τοῦ μονογενοῦς οὕτως ἔτι καὶ νῦν καλουμένου παρὰ τοῖς Φοίνιξι) κινδύνων ἐκ πολέμου μεγίστων κατειληφότων τὴν χώραν βασιλικῷ κοσμήσας σχήματι τὸν υἱὸν βωμόν τε κατασκευασάμενος κατέθυσεν).
Греческое слово Ἰεούδ, которым Филон называет единородного сына Эла, принесённого им в жертву, соответствует еврейскому слову yaḥid «единственный», которым именуется приносимый Авраамом в жертву Исаак. Сообщение об «украшении царским нарядом» может отражать память о названии жертвоприношения молк, родственном слову «царь» в ханаанейских языках. Эл закалывает своего сына, чтобы отвратить от своей страны «величайшие опасности вследствие войны».
Еврейская Библия содержит описание точно такого же случая в рассказе о походе в середине IX в. до н. э. израильского царя Иорама и иудейского царя Иосафата против моавитского царя Меши. После того, как Меша оказался осаждённым в своём городе, «взял он сына своего первенца (bəḵor), которому следовало царствовать вместо него, и вознёс его во всесожжение (wayya‘alehu «ola) на стене. И явился великий гнев на Израиля (wayəhi qeṣep̄ gadol «al yiśra’el), и они (т. е. израильтяне) отступили от него (т. е. Меши) и возвратились в [свою] землю» (4 Цар. 3, 27). Слово qeṣep̄ «гнев» обычно в ЕБ означает гнев божества (Числ. 16, 46; Втор. 29, 27; Иер. 21, 5; 32, 37; 50, 13; Зах. 7, 12), т. е. вставший на израильтян гнев, из-за которого им пришлось отступить, исходит от Кемоша (библ. Хамоса) — бога Моава, которому Меша приносит в жертву своего первенца. Таким образом, в данном случае мы имеем перед собой рассказ о победе моавитского бога Кемоша над еврейским богом Яхве.
В ЕБ имеется ещё один рассказ о человеческом жертвоприношении в контексте военных действий, однако на этот раз его совершает еврей и получателем жертвы оказывается Яхве. Речь идёт о принесении в жертву своей дочери израильским судьёй Иеффаем: «Был на Иеффае дух Яхве (ruaḥ yhwh) … и дал Иеффай обет Яхве и сказал: Если ты предашь Аммонитян в руки мои, то, что бы ни вышло из ворот дома моего навстречу мне по возвращении моём с миром от аммонитян, будет принадлежать Яхве, и вознесу его во всесожжение (wəhaya lyhwh wəha‘alitihu «ola). И пришёл Иеффай к аммонитянам сразиться с ними, и предал их Яхве в руки его… И пришёл Иеффай в Массифу в дом свой, и вот, дочь его выходит навстречу ему… Она была у него единственная (yəḥida) … Когда он увидел её, разодрал одежду свою и сказал: Ах, дочь моя! … Я отверз уста мои перед Яхве и не могу отречься… И он совершил над нею обет свой, который дал» (Суд. 11, 29–39).
Приносимая в жертву дочь Иеффая называется «единственной» (yəḥida), точно так же, как «единственным» (yaḥid) называется приносимый в жертву сын Авраама, чем подчёркивается их особая ценность. Уже послепленный отголосок подобных взглядов содержится, вероятно, в Книге пророка Захарии: «И изолью на дом Давида и на жителей Иерусалима дух благодати и умиления (ruaḥ ḥen wətaḥanunim), и они… будут рыдать о нём, как рыдают о единородном (hayyaḥid), и скорбеть о нём, как скорбят о первенце (habbəḵor). В тот день велико будет рыдание в Иерусалиме, как рыдание о Хадад-Риммоне в долине Мегиддо» (Зах. 12, 10–11). Кроме того, обращает на себя внимание полное лексическое совпадение в рассказах о жертвоприношениях Авраама: «вознеси его… во всесожжение» (weha‘alehu… lə‘olah) (Быт. 22, 2), Иеффая: «вознесу его во всесожжение» (wəha‘alitihu «ola) (Суд. 11, 31), а также Меши: «вознёс его во всесожжение (wayya‘alehu «ola)» (4 Цар. 3, 27).
Жертвы Меши и Иеффая приносятся ради победы в войне; ЕБ содержит также рассказы о принесении детей в жертву посвящения. Так, в правление израильского царя Ахава (IX в. до н. э.) некто Ахиил Вефилянин приносит в жертву двух своих сыновей ради восстановления Иерихона: «Ахиил Вефилянин построил Иерихон: на первенце своём (bəḵoro) Авираме он положил основание его и на младшем своём Сегубе поставил ворота его, по слову Яхве, которое он изрёк через Иисуса, сына Навина» (3 Цар. 16, 34). Жертва приносится согласно пророчеству Иисуса Навина: «В то время Иисус поклялся и сказал: Проклят перед Яхве тот, кто восставит и построит город сей Иерихон; на первенце своём (bəḵoro) он положит основание его и на младшем своём поставит ворота его» (Нав. 6, 26).
Ещё один подобный рассказ связан с освящением скинии: «Надав и Авиуд, сыны Аароновы, взяли каждый свою кадильницу, и положили в них огня, и вложили в него курений, и принесли перед лик (panim) Яхве огонь чуждый, которого он не велел им; и исшёл огонь от лика (panim) Яхве и пожрал (to’ḵal) их, и умерли они перед ликом (panim) Яхве. И сказал Моисей Аарону: вот о чём сказал Яхве: в приносимых мне (biqroḇay) освящусь (’eqqadeš) и перед всем народом прославлюсь (’ekkaḇed)» (Лев. 10, 1–3).
В своей нынешней версии этот отрывок имеет вид рассказа о наказании сыновей Аарона за принесение ими в скинию «чуждого огня», приносить который Яхве «не велел им». Однако нигде ранее в тексте подобный запрет не оговаривается. Кроме того, приписываемые Моисеем Яхве слова «в приносимых мне освящусь и перед всем народом прославлюсь» также нигде ранее не встречаются. Из этого можно сделать вывод, что мы имеем дело с текстом, подвергшимся редактированию. Понять его изначальный смысл позволяет именование в ст. 3 сыновей Аарона словом qrbm «жертвы» и применение к ним глагола qdš «посвящать» в значении «приносить в жертву» (ср. «Посвящай мне (qaddeš-li) каждого первенца» в Исх. 13, 2). По всей видимости, в первоначальном тексте сыновья Аарона служили в качестве жертв по случаю освящения скинии, а версия с их наказанием за «чуждый огонь» была придумана позднее.
Вернёмся к рассказу о жертвоприношении Авраама. Зачастую в нём видят стремление узаконить замену ребёнка животным в качестве жертвы первородного. Такое мнение представляется сомнительным, поскольку в награду Яхве обещает Аврааму: «благословляя благословлю тебя и умножая умножу семя твоё, как звёзды небесные и как песок на берегу моря» (Быт. 22, 17). Подобная награда за готовность принести сына в жертву была бы странной в контексте осуждения обряда и его отмены. Даже в конечной версии рассказа бог приказывает Аврааму принести в жертву именно сына, а не барана, и Авраам получает благословение не за барана, а именно за готовность совершить жертвоприношение сына. Авраам (как и Иеффай) изображается как героическая фигура, образец верности Яхве. Рассказчик не осуждает жертвоприношение ребёнка и даже не комментирует его.
По всей видимости, отдавая в жертву богу своего первородного, данного, по его мнению, тем же богом, древний еврей рассчитывал получить от бога в награду за это большее количество детей. Подобную же роль должен был играть обряд обрезания. Показательно, что иудейское законодательство рассматривает даже не приносящие плодов деревья как «необрезанные»: «Когда придёте в землю и посадите какое-либо плодовое дерево, то почитайте за необрезанные («araltem «arlato) плоды его: три года должно почитать их за необрезанные («arelim), не должно есть их; в четвёртый год все плоды его будут священны в хвалу (qodeš hillulim) Яхве; в пятый же год вы можете есть плоды его и собирать себе все произведения его» (Лев. 19, 23–25). «Обрезанные» деревья приносят больше плодов, поэтому подрезание плодового дерева сродни обрезанию ребёнка.