Идея управления климатом также непроста, отчасти из-за того, что не предполагает необходимости систематически перестраивать нашу жизнь для решения никуда не исчезающей проблемы. Другое важное соображение заключается в том, что мы с готовностью соглашаемся с предложенным планом спасения, но и у него затем появляются ужасные побочные эффекты, которые либо все только ухудшат, либо создадут новую проблему. На таком сценарии основан фильм режиссера Пон Джун Хо «Сквозь снег» (2013) — мощная картина упадка человечества: попытка остановить глобальное потепление привела к новому ледниковому периоду, после чего последние выжившие остаются в поезде, который бесконечно кружит по замерзшему миру.
Особое внимание в фильме обращается на противоречия между низшими классами в последних вагонах и пассажирами первого класса в передних, что подчеркивает еще один важнейший аспект климатического апокалипсиса: страх того, что бедных оставят умирать или влачить самое жалкое существование, в то время как богатые смогут защититься от ужасных последствий катастрофы. Мы уже сейчас видим нечто подобное: богатейшие 10 % населения ответственны более чем за половину выбросов углерода в мире, но при этом им под силу выпутаться из петли: например, они могут в любой момент просто улететь частным рейсом от экстремальной погоды. А в то же время миллиарды беднейших жителей планеты, которые при этом оставляют за собой минимальный углеродный след, сильнее всего пострадают от изменения климата: от засух, наводнений и небывалых ураганов. И, похоже, чем дальше, тем больше будет расти эта пропасть между богатыми и бедными.
Многие могут небезосновательно бояться происходящего. Опасность климатической катастрофы становится все более ощутимой, равно как и убеждение в том, что необходимо что-то делать. Недавний опрос Исследовательского центра Пью показывает, что 68 % населения планеты в среднем считают изменение климата серьезной проблемой, но, например, в отдельно взятой Греции этот показатель равен 90 %[105]. Но достаточно ли мы напуганы? Учитывая мрачные прогнозы ученых — а ведь именно такой сценарий апокалипсиса сейчас имеет смысл считать самым вероятным, — глобальная обеспокоенность должна быть еще выше, а соответствующие действия должны бы осуществляться полным ходом. В конце концов, экологическая тревожность с нами уже несколько десятилетий.
У нашей замедленной реакции есть причины. Определенные группы, заинтересованные в дальнейшем использовании ископаемых видов топлива, давно уже сознательно пытаются запутать нас или преуменьшить научные данные, чтобы предотвратить политические решения о переходе на другие источники энергии. Впрочем, аргумент, что у ученых плохо получается работать с массмедиа, более правдоподобен: действительно, годы в лаборатории не способствуют красноречию под софитами телестудии. При этом никто не отменял базового правила качественных СМИ: нужно в равной степени представлять обе стороны спора. В отношении политики это разумно: нельзя предоставить крайне левому политику возможность доминировать в эфире, не дав его правому оппоненту возможности ответить и возразить, и наоборот. Но проблема изменения климата имеет в первую очередь чисто научный характер, а политикам нужно делать то, что предложат ученые. Мы не хотим, чтобы на сообщение о новом орбитальном спутнике отвечал сторонник плоской Земли или чтобы новость об уникальном проекте на ускорителе частиц в ЦЕРН комментировал человек с улицы, убежденный, что электричество создается чертиками, бегающими взад-вперед по медной проволоке. Однако уже много лет отрицатели изменения климата получают равные права в СМИ, хотя ученые давно в большинстве своем договорились о том, что потепление — реально. Поэтому, даже если ученые изначально не смогли донести информацию об исключительной серьезности ситуации до широких масс, это, возможно, не только их вина.
В наши дни изменение климата — постоянный герой газетных заголовков. Отрицатели еще есть, но повсеместные забастовки, протестные митинги и экологические кампании показывают, что все больше людей понимают важность проблемы. Однако даже на фоне такого роста общественного сознания ученые утверждают, что для преодоления кризиса делается крайне мало. Согласно упомянутому выше докладу МГЭИК, чтобы избежать наихудшего варианта развития событий, нам нужно к 2100 году ограничить рост глобальной температуры полутора градусами. Однако, если все продолжится по-старому, этот рост составит два-четыре градуса.
В основе наших историй — реальных или выдуманных — часто лежит предупреждение о том, что случится, если мы не начнем решать проблему прямо сейчас. И хотя нас может небезосновательно пугать изменение климата, гораздо больше нам стоит бояться собственной апатии и бездействия. Изменение климата не сводится к текстам на дисплеях, а мы — к несчастным жертвам неотвратимой судьбы. Это не вымышленное нашествие живых мертвецов, не безумный генерал со своей красной кнопкой и не Солнце, которое поглотит нас через миллиард лет. Мы делаем это своими руками — и себе во вред. И только мы сами можем что-то изменить.
Безусловно, мы все еще можем снизить нагрузку на окружающую среду и избежать наиболее катастрофических последствий глобального потепления — изменив методы производства продуктов питания и пищевые привычки или прекратив массовую вырубку лесов и добычу ископаемых, равно как и вкладываясь в возобновляемые источники энергии. Это потребует совместных усилий отдельных людей, правительств и корпораций по всему миру. Но почему мы до сих пор не можем собраться с силами?
Возможно, мы просто ошеломлены масштабами и глубиной проблемы в сочетании со сложностью координирования глобальных усилий для полного изменения нашего образа жизни. Страх перед гигантской задачей нас парализует. Некоторые уже подняли руки в знак своего поражения, обреченно утверждая, что мы ничего не можем сделать. Но эта «экотравма», судя по всему, влияет на диалог об окружающей среде: уже слышны голоса, говорящие не о панике и катастрофе, а о возможных решениях. Например, австралийский документальный фильм «2040» (2019, режиссер Деймон Гамо) показывает будущее, в котором проблема изменения климата решена с помощью технологий, доступных нам уже сейчас. Оптимистический настрой этой картины вселяет надежду и воодушевление и призывает нас действовать.
Одной из причин долговечности франшизы Джина Родденберри «Звездный путь», со всеми ее телесериалами, кинофильмами, новеллизациями, видеоиграми, ремейками и cпин-оффами, произведенными с 1966 года до наших дней, следует признать позитивный подход к будущему и много возможностей, которые предлагаются фанатам. Согласно вымышленной хронологии, на которой основана история космической утопической Федерации XXIII века, когда-то в середине XXI столетия на Земле происходят война и экологическая катастрофа, приводящие к полному коллапсу. И только дойдя до края, человечество находит в себе силы объединиться и построить гармоничный новый мир[106].
Однако же большинство историй о климатическом апокалипсисе скорее апеллируют к нашим страхам. Некоторые из этих историй поумнее и поаккуратнее, как, например, тщательно обоснованная и проработанная трилогия Кима Стэнли Робинсона «Наука в столице» («Science in the Capital»)[107]. В ней автор экстраполирует сегодняшние тенденции изменения климата на ближайшее будущее, весьма правдоподобно описывая всю серьезность ситуации: многие персонажи трех романов — ученые, подробно объясняющие своим собеседникам все возможные последствия климатических процессов. Однако прочие авторы предпочитают разбавлять науку большими дозами мелодрамы. Писателям и режиссерам нужны захватывающие коллизии и драматические твисты, которые в своем чисто научном изложении не так уж и занимательны. Поймите меня правильно — проблема климата крайне важна, но она такая незаметная, а температура изменяется медленно и постепенно, так что это совсем не напоминает истории о судьбоносном противостоянии хороших и плохих парней, которые так любят в Голливуде.
Современная культура старательно подражает современному же обществу: лошадиные дозы кофеина и сахара, зачастую с вперемешку с наркотиками, делают социум настолько зависимым от различных стимуляторов, что не остается ничего другого, как только постоянно увеличивать их объемы. По сути, сегодняшняя культура и есть гиперстимулятор. Изменение климата плохо описывается с помощью этого возбужденного и возбуждающего популярного дискурса, но иначе привлечь внимание людей к проблеме крайне трудно.
Люди легко осознают непосредственные угрозы: заморозки, преследующие главных героев в фильме «Послезавтра», — яркий образ прямой и явной опасности. В реальности изменение климата развивается постепенно, и даже если люди понимают всю важность проблемы, им тяжело представить всю ее безотлагательность. Хотя некоторые последствия уже можно наблюдать воочию, они весьма неравномерно распределены по планете. Все мы ужасаемся картинам австралийских пожаров, но это происходит не с нами. Изменение климата еще не срикошетило по большинству людей. Поэтому угроза, которая реализуется только через десять лет, может казаться предотвратимой, а сто лет для нас — все равно что миллион. Чего практически никто не понимает, так это того, что решение проблемы — тоже очень медленный процесс и что уже сегодня нужно принимать меры, которые дадут результат весьма нескоро. Как точно заметил писатель Уильям Гибсон в своем твиттере, «у нас никогда не было культурной модели апокалипсиса, который длится сто или двести лет. Мы просто не умеем снимать фильмы или сочинять песни о таких медленных катастрофах»[108].
Экоактивист Джордж Маршалл считает изменение климата «окончательным вызовом нашей способности понимать окружающий нас мир. В гораздо большей степени, чем любые другие проблемы, оно раскрывает механизмы работы нашего мозга и показывает наш исключительный и врожденный талант видеть только то, что мы хотим видеть, и не замечать все то, чего мы предпочитаем не знать»