Я молча смотрю на них обоих. Слова приветствия улетучиваются неведомо куда. Не знаю, что видят мои, надеюсь скоро бывшие родственники, на моем лице. Вероятно именно то, о чем тут же говорит моя свекруха, на которую я перевожу взгляд.
— Милый, обрати внимание с каким презрением эта дешёвка смотрит на твою маму. А ведь именно я пожалела и пригрела эту мерзавку на своей груди и из куска говна сделала человека. Толик, мы ей фамилию свою дали, а это дворянское отродье презирает нас и плюёт на нас.
От слов свекрови на меня сначала нападает шок, а потом хохот, который я даже не могу сдержать.
— Браво! Знаете, Анна Васильевна, впервые в жизни полностью соглана с вашими словами. И еще благодарна вам за понимание! Ей Богу, вы мне оба напоминаете персонажей из сказки "Двенадцать месяцев". Там правда были мать и дочь. Но суть не в этом. Их в сказке превратили в тявкающих собак. Это просто к слову. И так, чем обязана вашему визиту? — задавая вопрос, понимаю, что сейчас посыпятся оскорбления и маты.
— Любка, тварь — конченная, это что за на хуй? Почему машина моя на ферме твоей ебучей стоит? Почему в моей квартире Анька со своим ебарем живёт? Кто позволял менять коды на воротах дома? С какого это хуя, ты, блядина, маме моей заявила, что я буду жить в их квартире? Да, и мне нужны деньги на звукозаписывающую студию. Договор подписан, а деньги все ещё не перечислены…
Анатолий сыплет до кучи всякий бред. Смотрю на него и улыбаюсь, вероятно, как последняя дура.
Черт, если бы меня сейчас спросили, отчего у меня улыбка до ушей, то мне пришлось бы рассказать, что у меня трусы мокрые, внизу живота приятный жар, грудь отяжелела, и все мои мысли о моем Степашечке и страстной ночи с ним.
Глава 20
— Любаш, можно мне тебе вопрос задать? — поглаживая моё округлое бедро и целуя меня в висок, интересуется Степан.
— Конечно, Степушка, — отвечаю, как всегда шебурша пальчиками шерстку на его груди.
— Как прошла встреча с родственниками?
— Традиционно. Ничего нового, Степушка, не услышала и не узнала?
— Любаша, в прошлый раз я оказался свидетелем разговора твоей свекрови с тобой. Это же безобразие полное! Она что с тобой все время так разговаривает?
— Угумс, она так разговаривает со всеми, кого считает ниже себя по любому признаку. С начальником отдела образования она, конечно же, общается вежливо-елейным голосом с прогибом и поклоном.
— Ну, про свекровь мне все ясно. Люб, ты то почему ей отлуп не даёшь? — с негодованием в голосе произносит Степан. — Она тебя оскорбляет, матом кроет, а ты все это сносишь смиренно.
— Знаешь, Степушка, я уверена на тысячу процентов, что хамство порождает еще большее хамство. Меня бабуля с детства учила не уподобляться и не отвечать на зло и агрессию. И кстати, я тысячу раз убеждалась в том, что достойная манера поведения и вежливое языковое общение раздражает и бесит ещё больше, чем зеркальная реакция…
Объясняя Степану свою позицию, вспоминаю сегодняшний разговор с Анатолием и Анной Васильевной.
— Любка, я что-то не понял эту дебильную историю с разводом? С какого перепугу ты, ахуевшая в дугу, решила на развод подать? — тоном и глазами полными искреннего непонимания спрашивает Анатолий. — Что это за выебоны такие?
— Ну почему же с перепугу, Анатолий? Мы с тобой к этому давно шли. Ты много лет стращал меня разводом. Даже вроде несколько раз пытался подать заявление в суд, — спокойно, делая акцент на каждом слове, напоминаю я. — Вот, наконец-то, и случилось то, о чем ты долго мечтал. Можно сказать, я просто реализовала очередную твою мечту.
— Ты, хуйну не неси, Любка, не надо хуйню тут городить. Я в плане воспитательного момента тебе разводом грозил, чтобы ты из берегов не выходила, — фыркнув, буркает Толик.
— Забавно, очень забавно. Ты всю жизнь играл в одни ворота, причем только в свои, и по девкам бегал, а из берегов, оказывается, выходила я, да, Толик? — спрашиваю я теперь с удивлением, только с наигранным.
— Ты чего на сына моего наговариваешь, шмара? Мой сыночек всегда о семье своей думал, вкалывал всю жизнь, как проклятый, пока ты, блудота, прожектерством и херней разной занималась! — кидается на защиту своего отпрыска Анна Васильевна.
— Глубокоуважаемая моя свекровушка, Вы можете и дальше упражняться в демонстрации вашего богатого словарного запаса обсценной лексики. Хотя, в принципе, я с самого детства в курсе вашего ораторского мастерства и виртуозного владения ненормативной лексикой. Кстати, матерящийся человек не способен донести свою мысль до собеседника в полном объеме и заполняет сквернословием пустоты, обусловленные собственным скудоумием, — неприкрыто ерничаю и язвлю в лицо свекрови.
— Тварь, засранка, неблагодарная тварь, да если бы не я, то осталась бы ты с брюхом, но без мужа. Это я уговорила своего Толичку поступить, как порядочный человек, прикрыть твою срамоту. Бабка твоя тебя кроме как ноги раздвигать больше ничему не научила, — брызжет слюной и сыплет оскорблениями от злобы свекруха.
— Мам, да подожди ты, — перебивает свою мамашу Анатолий. — Любка, я чего-то так и не понял, ты что на самом деле решила разводиться что-ли?
— Да, Анатолий Дмитриевич, я на самом деле решила завершить наши брачные отношения путем их расторжения через суд, — произношу совершенно спокойно. Тебе, кстати, повестка должна была прийти по месту твоей регистрации. Напоминаю, что официально ты зарегистрирован в квартире, принадлежащей тебе на основании права собственности, где в настоящее время проживают твои родители.
— Любка, ты случаем не треснула обо что-нибудь башкой своей дебильной, — выкрикивает Толик. — Я проживаю в квартире, которую сейчас заняла Анька со своим ебарем, и в доме, куда не могу попасть, потому что ты, тварь, там коды поменяла.
— Анатолий, я тоже не проживаю в квартире и в доме, потому что на основании права собственности эти объекты недвижимости принадлежат Анне Анатольевна Гаврик, — ровным голосом сообщаю Толику информацию, которой он никогда не интересовался.
Муж мой и мамаша евоная долго и упорно о чем-то думают и что-то прикидывают в своих головах.
— Толик, да эта дворянская быдлота, тебя ободрать, как липку хочет. Ты что совсем ничего не понимаешь, она только что сказала, что у тебя нет ни квартиры, ни дома, — взвизгивает истерично свекровь.
— Вы неправильно говорите, Анна Васильевна, тем самым вводите в заблуждение сына своего. Анатолию Дмитриевичу Гаврику на праве собственности принадлежат три объекта недвижимости — гараж, квартира и дача, которыми в настоящее время пользуетесь Вы и ваш супруг. Ещё Анатолию принадлежит автомобиль Рено Duster, на котором по доверенности ездит его отец, то есть ваш супруг.
— Ах, ты ж, тварь, все заранее обдумала и обстряпала, чтобы Толичку нашего оставить без штанов, — снова начинает верещать свекровь.
— Анна Васильевна, хочу Вам напомнить, что Вы сами настояли на оформлении перечисленных мной объектов движимого и недвижимого имущества на Анатолия. Главный Ваш аргумент как раз и состоял в том, чтобы Анатолий не остался без штанов, — пожимая плечами отвечаю свекрови. — Так что все было сделано именно так, как Вы и требовали.
— То есть по закону при разводе ты имеешь право подать на раздел имущества, которое принадлежит Анатолию? — в некоторой задумчивости уточняет свекровь.
— Есть правда в ваших словах. При желании в соответствии с действующим законодательством могу и подать, — отвечаю спокойно.
— Так и мы можем подать на раздел всего имущества, нажитого в браке, — снова вспыхивает Анна Васильевна.
— Не знаю, что Вы вкладывает в слово мы. Я не могу препятствовать вашим действиям, если они не противоречат закону, — сообщаю, пожимая плечами.
— Кстати, мне деньги нужны, — выдаёт Толик. — Я карты вчера разблокировал в банке, но оказалось, что денег на них нет. Да, и зарплатная карта моя аннулирована.
— Не понимаю о чем речь, Анатолий, — снова пожимаю плечами.
— Ты, Любка, дурой не прикидывайся. Знаю, что Димка без твоего слова шага ступить не смеет, — злобно выдаёт Толик. — И я уверен, что это ты велела заблокировать деньги на моей зарплатой карте.
— Анатолий, не надо обесценивать и недооценивать своего сына. Дмитрий совершенно самостоятелен в принятии любых решений, которые касаются его сферы деятельности.
— Толичка, я не поняла, о чем эта тварь сейчас сказала? Разве эта свинячья ферма Димке принадлежит? Господи, да, что же это такое делается? Нас просто обобрали, — в очередной раз артистично взвизгивает мамаша Толика. — Ничего страшного и на эту мразь найдётся управа. Закон для всех един. Мы докажем подлог. Ещё и посадим тебя, гнида, за решётку за подделку документов…
Не дослушав мать, Толик её перебивает, выдавая фразу, от которой у меня аж дыхание перехватывает.
— Да, я, вообще, не уверен, что эти дети мои. Может только Катерина от меня. Остальных точно ты где-то на стороне наебла, потому как они все в твою породу пошли. Такие же грубые и неотесанные, будто топором срубленные. Думаю мне стоит настоять в суде на тесте ДНК, что-то сомневаюсь я в своём отцовстве, — цедит Анатолий, выплевывая по слову в мою сторону.
— Так, ну-ка поднялись оба и вышли вон из моего кабинета. И чтобы ноги вас обоих больше не было на моей ферме. Раз ты, Анатолий Дмитриевич, сомневаешься, наш ли ты отец, то разговаривать мне лично с тобой не о чем.
От голоса, который я слышу, у меня начинает дрожать сердце. С одной стороны я меньше всего хотела бы, чтобы мои дети стали свидетеля этого гнусного разговора. С другой, может все и к лучшему, думаю я, поворачиваясь к Дмитрию.
— Чего застыли? Давайте побыстрее на выход, — жёстко произносит Дима. — Я вам не мама, терпение которой к вам, вашим выходкам, вашему хамству не имеет границ. У меня то есть прививка вашей кровью, потому говорю просто, пошли вон отсюда. Больше ни