После многократных и бесплодных попыток связаться со мной по телефону и встретиться, эти два крайне неприятных персонажа все нашли меня, нагрянули по мою душу и умудрились вывернуть её наизнанку.
Завершаю последний урок в достаточно хорошем настроении. Несмотря на постоянную изжогу, боль в желудке и тошноту, сегодня чувствуя себя более сносно, успела заскочить на квартиру Степана ещё до занятий. О чем уже сообщила Светке, оставив место и время нашей встречи без изменений.
После урока в Анютин кабинет захожу с намерением одеться и сразу выдвинуться в кафешку, где меня должна ждать подруга.
Открыв дверь и увидев отца и сына Гаврик, моё настроение падает на нулевую отметку.
— Чем обязана? — произношу без приветствия, тяжело вздыхая и ощущая неприятное жжение в межреберной области и горечь во рту.
— Люба, добрый день, — мягко обращается ко мне Дмитрий Юрьевич, в то время как Анатолий зло зыркает на меня глазами. — Хотим с тобой мирно поговорить. Мы же, Люба, ещё все же семья, почему бы нам не попытаться решить все вопросы по-семейному, мирным путем.
Пока свекр сообщает о цели визита, я набираю эсэмэс Михаилу и Светлане. Обоим сообщаю, что у меня в кабинете Гаврики. Мишу прошу срочно приехать, а подругу — меня не ждать.
Отправив сообщения, поднимаю глаза на сидящих.
— Что Вы, Дмитрий Юрьевич, имеете ввиду? И что нужно от меня? — задаю вопрос, ковыряясь в своей сумке в поисках гастала. Если сейчас не разжую таблетку, то задохнусь от горечи во рту.
— Люба, мы хотим, чтобы ты забрала свое заявление из полиции, и чтобы дело на Анну закрыли, — свекр произносит без тени сомнения слова, от которых у меня глаза лезут на лоб. — Ты же понимаешь, Анна уже не молодая, ей в колонию никак нельзя. Она там погибнет.
На последние слова свекра меня так и подмывает сказать, что может именно в колонию АнВасе надо, пусть попытается там установить свои порядки. По фени, думаю, у неё ботать отлично получится.
— Не могу Вам ничем помочь. Я никакого заявления не писала, потому что не имею никакого отношения к данному объекту, — отвечаю коротко.
— Вероятно, я неправильно выразился, — как можно более примирительно старается говорить отец Анатолия. — Ты же все прекрасно понимаешь, и мы тоже. Дмитрий ваш общий с Анатолием сын и наш внук. Значит, это все же наше личное внутрисемейное дело. Ну, неужели мы не сможем сами во всем разобраться?
Смотрю на свекра и мне его искренне жаль становится. По сути своей он не такой уж и плохой человек. Их пара со свекровью мне всегда напоминала героев сказки Пушкина "Сказ о рыбаке и рыбке". Анна Васильевна всю жизнь лезла вон из кожи, чтобы быть Владычицей морской. Муж жене своей не перечил, мочаливо поддакивал, работал и домашние дела ещё тащил, потому как владычица его не считала нужным марать свои рученьки.
Пожалев старика мысленно, вслух говорю то, что должно, поставить точку в нашем разговоре.
— Я правильно понимаю, Вы считаете, что организация группы лиц для поджога частной собственности и нанесение ущерба бизнесу частного лица — это личное дело? — произношу, недобро хмыкая и похохатывая.
— За чем ты, Люба, так оскорбительно говоришь и ещё смеёшься над нами, — насупив брови, запальчиво говорит Дмитрий Юрьевич.
— Говорю, как есть, уважаемый свекр, больше мне добавить нечего, кроме того, — стараюсь быть совершенно спокойной. — что каждый должен отвечать за свои дела и поступки.
— Заговорила она как, — вступает в разговор Анатолий. — Про дела и поступки нам тут морали читать решила. Да, это ты, с-с-с-…зараза, во всем винота. Из-за тебя меня и мать уволили. И если бы ты, Любка, не была такой жадной паучихой, то ничего бы и не произошло. Отдала бы мне половину, и разошлись, как в море корабли. А ты…
— Так, Анатолий, остановись уже на сказанном тобой. Первое, на свои должности ты и твоя мать попали и столько лет продержались только благодаря мне и моему умению ладить с людьми. Из своих кресел вы вылетели по собственной глупости. Ты — из-за жадности. Анна Васильевна по причине неуемной жажды власти, распущенного поведения с подчиненными и не желания вести себя корректно с коллегами по цеху, — стараюсь объяснить человеку, который, как и его мамаша, слушать и слышать не привык никого кроме себя драгоценного.
— Ты ху-ху-у…ерунду мне не говори. Она, видите ли, меня и мать устроила на должности. Кто ты такая, чтобы нас устраивать? Кто мы с моей мамой, и кто — ты? Ты — замухрышка…. — Анатолий традиционно начинает очень быстро заводиться, теряя ощущение дна и берегов.
Даже не успеваю сформулировать мысль, как с шумом открывается дверь, в её проёме появляется Михаил и представитель полиции. Они оба объясняют нашим бывшим родственникам порядок обсуждения вопросов, которые касаются гражданского дела супругов Гаврик и уголовного дела, открытого в отношении Анны Васильевны Гаврик.
Чувствую себя настолько себя вымотанной, что просто беру свои вещи и выхожу из кабинета. Оказавшись на улице, иду туда, куда меня несут ноги.
В себя прихожу на скамейке в парке. Вернее, в чувства меня приводит детский голосок.
— Теть, а теть, тебя обидели? — услышав такие простые слова, поднимаю голову и вижу перед собой мальчонку лет трех-четырёх. — Тебя некому зафитить, да? А хочефь я тебя буду зафифать? Ну, буду твоим зафитником, а?
Слушая юного защитника, начинаю улыбаться. Мальчишка мне тоже лыбится, ручонками своими вытирая с моих щек слезы.
— Степушка, — слышу женский голос в далеке. — Степка-постреленок, где ты?
— Степушка, тебя мама ищет, — говорю мягко и нежно, улыбаясь шире.
— Ага, ифет, — отвечает он мне. — Её тоже надо зафитить. А у тебя то есть зафитник?
— Есть и его тоже Степушка зовут, — произношу, поглаживая головушку мальчонки.
После очередной попытки семьи Гаврик надавить на меня Дима, Миша и Аня принимают решение на время заменить меня другим специалистом.
С этого дня я практически безвылазно нахожусь днем на ферме, а вечером вместе с Димой еду к ним домой, где провожу ночи и выходные.
Основную часть времени своего отдыха лежу в спальне, потому как состояние моего здоровья даже меня саму все меньше радует, а если сказать честнее, то больше огорчает и напрягает.
Уже в тысячный раз говорю себе и даю слово, что в ближайшее время схожу к врачу, но пока этот поход все оттягиваю.
Сегодня вечером, когда перед сном спускаюсь в кухню выпить воды, мне становится совсем плохо.
Поняв, что в туалет бежать сил у меня нет, начинаю прямо в мойку освобождать содержимое желудка.
В этот момент неожиданно в кухню заходит Димка. Увидев мое полуобморочное состояние, сын подхватывает меня под руки.
— Алена, иди в кухню, — закричит Дмитрий. — Мать, да ты совсем рехнулась, в содержимом твоего желудка кровь. У тебя желудочное кровотечение.
— Дима, Господи, что случилось, — как сквозь вату раздался голос невестки. — Стой там, Алёна. Звони в скорую. Скажи, что срочно нужна экстренная помощь, реанимация, пациентка с кровоточащей язвой желудка.
Пока приехала бригада скорой помощи, меня ещё не раз рвет кровью. Димка отправляет Алёну в спальню и велит не выходить.
Я все время умоляю сына никому ничего не сообщать, чтобы никого не пугать.
— Димочка, очень тебя прошу никого не беспокоить моим здоровьем. Завтра мне станет лучше, все только напрасно переполощаться. Да, ни в крем случае не звони родственникам Степана. И так все на нервах, что его до сих пор нет. Ой, не забудь завтра Пашку отвезти к Маришке в роддом. Только сначала узнай, вдруг она родила уже. Боже, сыночек, я же упустила из вида, Герда должна опороситься, вдруг случится завтра, то сообщи мне…
Не знаю на каком-то из наставлений сознание начинант покидать меня. В момент ускользающего света думаю и молюсь только о своем Степушке, что бы вернулся домой живым и здоровым. Да, уже бы просто живым.
Глава 29
Мчусь на всех парах, на пределе возможности гелика. На подъезде к ферме вижу положительные изменения. Забор новый, видеокамеры по периметру, ворота, модульный пост охраны.
Сигналю. Буквально через несколько секунд видеокамера поворачивается в сторону моего авто.
"Несмотря на совсем раннее утро, а вернее, рассвет, отреагировали быстро. Не спят. Надо было, конечно, время замерить. Ну, да ладно, тоже неплохо," — мысленно делаю отметку, ставлю плюс.
Охранник выходит из помещения. Подходит к моему автомобилю.
Отмечаю, что не заспанный. Это меня тоже радует. Задает штатные вопросы. Отвечаю.
— Мне нужно проехать к Любовь Петровне, — произношу настойчиво и твердо. — Она должна быть здесь.
— Въезд автотранспорта на территорию комплекса разрещен с 8-ми до 20-ти часов только по списку, утверждённому руководством. Номера вашего автомобиля в данном списке нет. Сейчас пять утра. Можете подъехать к восьми или подождать здесь на стоянке.
— Мне нужна Любовь Петровна? — повторяю, начиная сердиться. — Скажите, она здесь или её нет.
— Информация, касающаяся персонала комплекса, относится к разряду конфиденциальной. Если у вас есть номер телефона нужного Вам лица, то Вы можете перезвонить ему самостоятельно.
"Твою дивизию, выдрессировали на свою голову персонал, — мысленно чертыхаюсь. — А чего ты, Григорьевич, сердишься. Они же ведут себя правильно, в соответствии с инструкцией, которую ты сам лично и составил. И что тебя не устраивает? То, что тебя не знают и не пускают? Так там не написано, что Степану Григорьевичу Герману везде красный свет."
— Понятно. Дмитрия Анатольевича Гаврик, как я понимаю, тоже нет на месте?
— Информация, касающаяся персонала комплекса, относится к разряду конфиденциальной. Если у вас есть номер телефона нужного Вам лица, то Вы можете перезвонить ему самостоятельно. Начало рабочего дня с 8 утра. С этого часа охрана комплекса имеет право уточнить у руководства необходимость проезда вашего автомобиля на территорию хозяйства, — крайне терпеливо и вежливо отвечает мне охранник, что