— Ты что это, Миша, ты что?..
— А я то стихотворение забыл, Полина Марковна!
— Пусть читает! — закричали все. — Пу-усть!..
И мы на первом ряду закричали:
— Читай, читай!
Тогда чёрненький сунул руки в карманы и сказал:
Гремит, и шумит, и грохочет кругом,
Подушки летят, как снаряды,
И стал наш бесстрашный и гордый отряд
Подобен кромешному аду.
После каждого куплета мы так смеялись и хлопали, что чёрненький сам покатывался от хохота и даже не мог читать.
— Руки из карманов, Миша!.. — шептала ему девчонка с чёлкой, но он уже ничего не слыхал.
Потом вышла долговязая рыжая девочка. Она отвернулась в сторону и запела:
Ви-ижу чу-удное приво-олье…
Ви-ижу ре-еки и леса-а…
Я посмотрел в ту сторону и говорю:
— Где? Где?
Сзади нас засмеялись, а Куканов сказал:
— Эй, ты, не мешай!..
В это время Мишка высунулся из-за кулис и стал делать мне какие-то знаки, как будто приглашал на выступление.
Я говорю:
— Выступать, что ли? Не…
Вдруг сзади меня встала девчонка с чёлкой, прыгнула на сцену и убежала за кулисы. Оказывается, это он её звал.
— Выступает Лена Скворцова, — сказал чёрненький. — Акробатический этюд.
На сцену Лена Скворцова вышла в одном купальнике. Она стала наклоняться в разные стороны и делать всякие движения руками. Позади кто-то засмеялся и засвистел. Я тоже свистнул.
Куканов за моей спиной говорит мне:
— Ты, оратор, кончай!..
Я говорю:
— Я начал, а ты кончи.
Он говорит:
— Схватишь…
Но тут Лена Скворцова встала на стойку, и все в зале захлопали. Потом она сделала мостик и под конец шпагат. Все захлопали сильнее прежнего, а Куканов закричал:
— Би-ис!
А я:
— Головой вни-из! — и свистнул.
Он говорит:
— Ещё встретимся…
Я говорю:
— Встретимся…
— Потолкуем…
— Потолкуем…
— Ну и молчи!
— Ну и сам молчи!
В это время Мишка высунулся из-за кулис и снова стал делать мне какие-то знаки, как будто приглашал на выступление.
Я говорю:
— Выступать, что ли?.. Не…
Но со второго ряда встал Куканов и пошёл на сцену. Оказывается, во втором ряду сидели одни артисты.
— Следующим номером нашей программы, — сказал Мишка, — выступает фокусник Валя Куканов.
— Значит, так, — хмуро сказал Куканов. — Вот у меня в руках шарик от настольного тенниса. Сейчас я его проглочу. Внимание!.. Я его глотаю — хоп! И шарика нет. Ловкость рук и никакого мошенства.
Все захлопали. Федяра говорит:
— Во обманывает! Давайте за ним следить!
Давай-ка, думаю, посмотрим, как это никакого мошенства, и стал во все глаза смотреть, что делает Куканов. Но из-за кулис высунулся Мишка и опять помахал мне рукой. Я оглянулся. На втором ряду позади меня больше никого не было.
Я говорю:
— Ты что, меня?..
Он кивнул. Я говорю Федяре:
— Федяра, раз он так просит, я уж пойду, взгляну, что у них там за кулисами, а ты за фокусником поглядывай…
Вошёл я за кулисы, а там Лена Скворцова стоит, рыжая певица и Мишка. Он говорит:
— Значит, так, тебя как звать?
Я говорю:
— Антоном. А что?
Он говорит:
— Мы тебя сразу наметили.
Я спрашиваю:
— Выступать, что ли?
— Да нет. Вот все сейчас пойдут колхоз смотреть, а мы давайте отколемся.
Я спрашиваю:
— А Куканов пойдёт?
— Куканов-то? Куканов куда хочешь пойдёт!
Но мне не хотелось, чтобы с нами Куканов пошёл. В это время он как раз кончил показывать свои фокусы и подошёл к нам.
В зале хлопали.
— Ну, пошли, — говорит Мишка, — тут у вас со сцены есть дверь на улицу, я уже посмотрел.
Куканов говорит:
— Ты поди объяви, что концерт окончен!
А Мишка отвечает:
— Ничего, пусть посидят.
Зрители остались
Зрители остались, а мы вышли на улицу позади клуба, Куканов всё подальше от меня держится, а я к нему и не очень стремлюсь. Я иду рядом с Леной Скворцовой.
— Понимаешь, чего наша концертная бригада больше всего хочет, — говорит Мишка. — Наша концертная бригада больше всего хочет чего-нибудь такого вашего пожевать! Например, кислой капусты!
— Да! Да! — говорит Лена. — Или солёных огурцов!
— Огурцов можно и свежих! Или ещё вот этой… брюквы!
— И репы! И моркови! — кричит Мишка. — И капусты! И турнепса! Чтобы всё время грызть, грызть, грызть!..
Я говорю:
— Не кормят вас, что ли?
— Кормить-то кормят, да всё такое мягкое, сладкое, перетёртое. А мы хотим, чтобы хрустело! Чтобы рот вязало! Вот мы тебя и наметили.
Вдруг за стенкой клуба захлопали, затопали, засвистели.
Мишка говорит:
— Сидят покуда ещё, надо бежать!
Я говорю:
— Ну, тогда айда в Равенку!
— Ой, как я хочу в Равенку! — захлопала Лена Скворцова. — Я ещё вчера, когда вы на нас напали, в Равенку захотела!
И мы быстро пошли по дороге.
Мишка говорит:
— Знаешь, Антон, я думаю, что я даже стих сочиню про то, как ты любишь свою деревню. Он будет начинаться так: вот моя деревня, вот мой дом родной. То есть, конечно, это твой дом и твоя деревня, но там вместо тебя я буду, это всегда в стихах такая ерунда.
Я говорю:
— Давай!
Вдруг от клуба закричали:
— Вон они! Вон они!
— Кажется, нас усекли, — говорит Мишка. — Давайте бегом!
Мы побежали, но за нами погнались на велосипедах. Шурка с Тришкой подъехали и говорят:
— Куда это вы? А как же футбол? Евдокия Петровна уже футбол объявила! Это ты их, Антоша, сманиваешь?
— Ничего я не сманиваю!
— Нет уж, если вы к нам приехали сюда, то давайте проводить товарищескую встречу.
Мишка говорит:
— Так разве у нас не товарищеская? И вы товарищи, и они товарищи, и все мы товарищи!
На футбольном поле
На футбольном поле мы, конечно, разделись до трусов. Я оглядел всех наших. Трусы были на всех неплохие, справные. Кильковские к нам подходят и спрашивают:
— Ну, кто у нас будет капитаном сборной?
Я отвернулся от них, а Федяра кричит:
— Как кто, конечно, Антон!
— А почему это Антон, а не Шурка? — спрашивают кильковские.
— Шурка такого авторитету у нас не имеет.
— А у нас Антон, может быть, не имеет авторитету!
— Как так, — кричат, — не имеет, вон он какую речь сгрохал! А Шурка ваш губы развесил: не хочу да не могу!..
Я думаю: пусть себе спорят, мне дела нет. Я речь сказал — и ладно. На поле уже Сенька Морозов свистит.
— Команды, — спрашивает, — готовы?
Пионеры кричат:
— Готовы!
— Капитаны, ко мне!
Сенька-то Морозов бросил кривляться, как судьёй назначили, сразу стал человеком, порядки наводит, в свисток свистит.
Смотрю, бежит к центру поля Куканов. Майка на нём красная, а трусы синие. А у меня майка хоть и целая, а цвета не поймёшь какого. Вот я и вовсе майку снял.
А наши всё с кильковскими спорят: имеет авторитету, не имеет авторитету.
Сенька кричит:
— Долго ли вы будете капитана выбирать?
— Да мы уже выбрали, — кричит Тришка, — только вот они никак не соглашаются!
Тогда Сенька к нам с Шуркой подошёл, травинку сорвал и спрашивает:
— Петух или курочка?
Я говорю:
— Петух!
И выпало Шурке быть капитаном сборной команды.
Я плюнул в сторону, майку надел, всё равно теперь, какого она цвета.
— Ну, — говорю, — капитан, куда вставать?
Шурка загоношился, забегал.
— Так! — говорит. — Ты в нападение!.. Ты в полузащиту!..
Я спрашиваю:
— Левый край, правый край?
Он говорит:
— Правый!
Я плюнул и говорю:
— Дело твоё, конечно, но учти, у меня левая нога сильнее.
И ещё раз плюнул. Да ну их совсем! Не понимает Шурка игры, вон Ваньку в ворота поставил, а разве ж можно его в ворота, разве Саньку с Ванькой можно разлучать?
Я говорю:
— Нельзя их разлучать-то, капитан липовый!
Но тут мне Лена Скворцова рукой помахала.
Я кричу:
— Эй!..
Снял я снова свою майку, завернул вместе с другими одёжками в узел. Подбегаю к Лене и говорю:
— Посторожи.
А Лена уже где-то щавеля нарвала, сидит, улыбается и ест.
Я говорю:
— Ты этот кильковский щавель выброси, я тебе после футбола морковок нарву! И огурцов солёных попрошу у бабушки.
А Лена всё равно улыбается и ест щавель.
«Ну, — думаю, — я сейчас забью, держитесь, килечки!» Тьфу чёрт, забыл, что мы с ними в одной команде играем. Жалко, нашего Коли Семихина нет!
Вышел я по свистку на мяч, веду прямо на Куканова, а слева Шурка кричит: «Пас! пас!» «Подожди, — думаю, — какой пас, дай мне к воротам вырваться». А тут Сашка из ихней полузащиты набегает, ногой сучит перед самым носом, толкается, но у меня не так легко мяч отобрать.
— Пас! Пас! — кричит откуда-то издалёка Шурка, но тут мне и вовсе не до паса, налетели на меня двое городских, чуть с ног не сбили и отобрали всё-таки мяч.
Гляжу я на Лену Скворцову, а она всё сидит, улыбается и щавель ест. Возле неё мой узелок лежит с одеждой.
А мяч уже где-то там, у наших ворот, Санька с Ванькой вовсю пыхтят, стараются, эх, думаю, жаль, Коли Семихина нет!
Я мимо Лены пробежал и кричу ей:
— Эх, жаль, нет нашего Коли Семихина! А то бы мы дали!
Только что же это за свалка у наших ворот, что за крик, что за паника? Да никак гол!
Так и есть, забили нам городские гол в результате острой борьбы!
Подлетаю я к Шурке и кричу:
— Ах ты, стукнутый капитан, кого же ты в ворота поставил, разве можно Ваньку, ты Тришку поставь, он всё равно правил не знает, а уж умеет мяч ловить, килька ты маринованная!..
А Шурка мне и отвечает:
— Ах ты, одиночка кустарная, ты слышал, я тебе кричал «пас», почему же мяч не посылал, а один мотался, как овечий хвост, ничего ты в коллективной игре не понимаешь!