— Так-то оно так. Да…
А с другой стороны:
— Вы бы, матушка, посоветовали своему батюшке: подались бы они к автокефалистам: автокефалистов пока с земляники еще не пучило.
Бурлит приход…
Впрочем, есть там одна штука, что чуть не заставила меня при въезде в село рявкнуть:
"Вставай, проклятьем заклейменный!.."
Как бы вы думали, что это за штука?
Арка!
Как раз против самой школы. Украшенная сосновыми ветками, с вот такусеньким красным флажком наверху…
— До чего ж попервоначалу кони пужались, так и не доведи царица небесная! — говорит Митро Федорович.
— А теперь?!
— Разве ж не видите? Идет, нечистая сила, и хоть бы тебе что! Попривыкали!.. Это на Первое мая такую отчубучили!
На шестом году революции Пасеки арку увидели!
Все-таки увидели. И теперь, когда беседуешь с кем-нибудь из пасечан, так и скачет у него и в глазах и в усах:
— Ай да мы!
Да, уж хвастаться, так хвастаться!
Есть у нас еще и "трибунал".
Везде, положим, этот "трибунал" просто трибуной называется, а у нас он "трибунал".
Но это ничего: нам можно!
По правде говоря, кто-то с этого "трибунала" помост свистнул и выдернул одну ногу, но три остальные ноги с гордостью свидетельствуют, что Первого мая на пасечанской площади "революция шла"… [2].
— Вредные хлопцы! Ну нет на них никакой управы!.. Да и то сказать, дерево отменное: на подсошник или на люшню!.. Ну и не удержались!
…Так что вы, братцы, с нами не шутите!
Почем вы знаете: может, мы в том году на Первое мая или на Октябрьскую революцию такой "трибунал" отгрохаем, что вы там в столице на Николаевской площади со своим просто:
— Закройсь! "И никаких гвоздей!" [3].
А так тихо у нас.
Пашем. Сеем. Плодимся, как и все православные…
Живем, одним словом…
Хотя тетка Сторчиха… (знаете, что через дорогу живет. У нее черные ворота и петух голошеий), так та тетка как ударит о полы обеими руками:
— Ей же богу, до Покрова не выдержу!
— Чего это вы, теточка, так?!
— Ой, Михайлович, не выдержу! Байстря зарежет!
— Чье?!
— Наше с дочкою!
— Так чье ж оно: ваше или дочкино?
— Ох, голубчик, и не знаю, и не скажу!!
Ишь ты…
— Не иначе как сглазили! И берегла ж, и приглядывала! Вы ж подумайте: семнадцатый годочек ей, вот как жито зацвело, пошел… И откуда оно взялося?! Ну никуда ж, никудашеньки со двора не ходила!
— "Само", может, теточка, во двор пришло?
— Это еще в Филипповки, вбежала в хату, как полоумная.
"Чего ты?" — спрашиваю.
"Что-то мне, говорит, мама, привиделось!"
А сама белая-белая… Вот с той поры и… А оно, гляжу… а оно… Ох, не выдержу, люди добрые, не выдержу!
— Ничего, тетечка! Бабкой будете!
— Ох, не выдержу!. . . . . . . . .
Видите, как у нас?!
А у вас разве бывает, чтоб с перепугу дети рождались?!. . . . . . . . .
Да как же его не любить — село?
За тайны за эти! За неожиданности!
Разве его постигнешь? Разве его опишешь?
Вот лежу я на горбочке под вишней! А почем вы знаете, что под тем горбком?! Может, там такая, как говорится, "курская аномалия", что копни только — тебя самого торчком поставит… А может, нефть так ударит, что сам Керзон [4] лапками кверху хлопнется!
Или поглядите: вон овражком, ухватив теленка за хвост, чей-то белоголовый в драных холщовых штанишках стрелою мчит…
Разве вы знаете, что из этого белоголового выйдет?
Может быть, это будущий редактор "Вiстей" [5]?
А может, председатель "Плуга" [6]?
А не может разве быть так, что лет через двадцать пять — тридцать придете вы в "Червоний шлях" [7], а он в редакторском кресле сидит и рукописей ваших не принимает…. . . . . . . . .
За возможности необъятные любите село…
От него пойдет! Все от него пойдет!
Оно еще спит! Сладко спит, и на ниве ковыряясь и за теленком во весь дух мчась!
Разбудите его. Не так уж много для этого и нужно.
Вставьте только стекла в школе, да чтоб в шкафу, где теперь мыши бегают, чтоб в том шкафу книжки завелись!
Тогда из того голопузого, что со двора выскочил, наверно, Валерьян Полищук получится.
А из того, что на колодах подпер кулаком голову и на солнце глядит, — Павло Тычина будет.
1923
Перевод А. и З. Островских.
[1] В чистом виде (лат.).
[2] Из стихотворения П.Тычины "На майдане возле церкви революция идет…".
[3] Признаюсь: это выражение украдено из перевода одной пьесы. Догадайтесь, какую фразу так "перепер" переводчик. — О.В.
[4] Министр иностранных дел Великобритании, консерватор.
[5] Украинская газета, орган Советов депутатов трудящихся УССР.
[6] Литературное объединение украинских крестьянских писателей.
[7] Украинский журнал.
"Главполитпросвет"
В городе учреждение, что "Главполитпросветом" называется, огромные апартаменты занимает, с кабинетами, залами, с канцеляриями, с музкомами, теакомами и другими прочими "комами".
А на селе все это гораздо проще. Портативнее, так сказать.
Видите: вон через дорогу, под кумы Ульяны воротами, несколько колод лежит…
Это и есть наш "Главполитпросвет"…
"Работа" начинается так же, как и в городе: в 9-10 часов. Только там — утра, а тут — вечера.
Коллегии нет. Каждый сам себе "коллегия".
Тезисов не пишут…
Вместо тезисов гармошка…
А с этим тезисом все идет, как по писаному.
За председателя — Андрей.
Кто такой Андрей, хотите знать?
— Ну и сукин же сын! — так характеризует его Ульяна. — Земля под ним, анафемой, ходуном ходит! Как молвит, как примолвит, как топнет да как ухватит мою Химку на "польку", так ну что твой вихрь! Шельма-хлопец!
…Работает "Главполитпросвет" регулярно каждый вечер.
Как только начнет это темнеть, вы слышите из лесочка за Ульяниным огородом:
— А-чххи! Чернявая!
Это председатель "Главполитпросвета" на "занятия" пожаловал!
А там, глядишь, кто по улице, кто через тын, являются и постоянные посетители нашего культурно-просветительного учреждения.
И начинается…
Начинается работа всегда с "польки".
Продолжается "полькой".
Конец — все та же "полька".
"Метелицы" или там еще чего, что мы в свое время отплясывали, нету…
"Полька"!
Каких только коленец "музком" не выкомаривает!
И так… и сяк… и этак…
А Андрей!! Андрей!!
Он и боком, он и задом, и согнется, и разогнется, и присядет, и подскочит…
Э-e-e-e-e-x!
— Поверите, — рассказывает Ульяна, — под пятьдесят уже мне, а, ей же богу, иной раз сижу у окна, и разбирает меня! Ну, что шилом кто, поверите, подкалывает! Старик, случается, даже прикрикнет:
— Ты б, — говорит, — старая корчага, лучше святую евангелию почитала!
— А мне не удержаться! Ну, толкает меня, кидает меня, не в хате будь сказано!
…Да где там устоять!
И вы бы, ей-богу, не устояли!
Уж я, кажется, всякого повидал, а сидишь это на крылечке да за перила так и держишься!
Ноги как-то сами собой: дрыг, дрыг, дрыг! И хватаешься то за левую, то за правую.
А тут еще если молодой месяц, оседлав Большую Медведицу, на Млечный Путь выкатит, да еще если черт под самое крыльцо соловушку принесет — ну, нет тебе спасения, и все!
Иногда гармошка затихает…
Тишина, тишина…
Но вот прорезало эту тишину звонкое "ляп".
Верещит не то Химка, не то Марина…
И в голосе том и боль, и счастье, и протест, и поощрение!
Одним словом:
И хочу! И не хочу! Не разберешь!
Это Андрей в "эмансипацию" сунулся [1].
Минута… и хохот!
Звонкий, раскатистый хохот неистово обрушился через перелесок в яр. Колесом докатился до дубовой рощи, что во-он на той стороне, за пшеницей, и несется назад по пшенице перепелом…
…Музыкальное отделение кончилось…
Следующее — вокальное!
Запевает Тимоха:
Как была я молода,
Так была я резва…. . . . . . . . .
Тут уж мои соседи решительно уходят в хату и затворяют дверь…
Высоким фальцетом кончает Тимоха последний куплет…
И снова хохот…
И снова "ляп"…
И так до часа, до двух, а то и позднее…
Напоследок еще буйный взрыв "польки" и вихрь из юбок и сапог.
Заключительный аккорд. И "Главполитпросвет" идет спать… Уходят парами…
1923
Перевод А. и З. Островских.
[1] К читателям. Я фиксирую, разумеется, то, что сам вижу на селе. Мне было бы очень неприятно, если бы кто-нибудь подумал, что я в данном случае разрешаю себе порнографию. Приводя разные выражения (чаще оригинальные, а иногда комбинированные), я хочу показать, какое значение (по большей части шутливое, а иногда и серьезное) приобрели на селе новые слова. — О.В.
"Женотдел"
Коли глянете, бывало, на наше село, — разведете руками:
Ну, чисто тебе "женотдел"…
Видите? Вон Сторчиха за воротами кого-то честит.
Кого?
Спросите ее, она и сама не знает… Такая уж у нее профессия…
Просыпается с "холера б…" и ложится с "а, сто чертей…".
Вон кума Тетяна лупит Миколку за то, что шапку, стервец, потерял.
Вон Наталка Василину веником учит:
— Слушайся, сукина дочка, матери! Слушайся!
Вон Домаха… Вон Параска… Вон Устя… Вон Горпина…
Вон… вон… вон…
Нет, лучше перечитайте святцы: там всех найдете…
И это ж только на улице. А ведь еще по огородам, по хлебам, по садам, по клуням…
Дед Глушко, тот прямо говорит:
— Бабы этой у нас, ну, что жука-кузьки!
Заправилой у них здесь — Ульяна.
Она главный организатор, вожак и советчик.
Заседания "женотдела" проводятся в воскресенье днем на тех же колодах, где вечером работает "клуб"…
Повестка?
Эх, голубoчки мои! Если б вы там, в столице, за каких-нибудь четыре-пять часов могли разрешить столько вопросов, сколько наш "женотдел" разрешает, я с чувством величайшего уважения преподнес бы вам свою суковатую грушевую палку, которой я в лесу гадюк бью!