Мистер Альф говорил еще долго, но все его выступление перед избирателями было в таком же духе.
К двум-трем часам никто не понимал, каких результатов ждать. Полагали, что рабочий класс за Мельмотта – отчасти из любви к человеку, который тратит много денег, отчасти из убеждения, что его незаслуженно обидели, отчасти, без сомнения, из тайной симпатии к преступлению, которое наносит урон высшему сословию. Простой люд почти думает, что господам не помешало бы испытать на себе чуточку несправедливости (не только же бедным от нее мучиться!), и убеждает себя, что преступника надо оправдать, так как преступление обычно ущемляет богатых и низлагает сильных со престолов. Всего несколько лет назад самые гнусные измышления из уст самого низкого человека, когда-либо порочившего нашу страну, направленные по большей части против тех, чьими свершениями Англия по праву гордится, сочувственно воспринимались порядочными людьми лишь потому, что оклеветанным Фортуна подарила очень много хорошего, а стало быть, им причитается и что-нибудь дурное. Такого рода общее чувство в отношении Мельмотта еще не оформилось, но уже зарождалось. Говорили, что Мельмотт вор. Но кого он обворовал? Не бедных. Никто в Лондоне не выплачивал за неделю больше жалованья, чем мистер Мельмотт.
Часа в три редактор «Утреннего завтрака» заглянул к леди Карбери.
– Что происходит? – спросила она, как только ее друг сел.
На приеме у мадам Мельмотт он эту щекотливую тему затронуть не мог, и леди Карбери до сих пор не знала ничего определенного.
– Не знаю, что и думать, – сказал мистер Брон. – Говорят, мистер Мельмотт при какой-то покупке подделал некие документы и вдобавок якобы что-то заложил. Я бы счел все разговоры предвыборным трюком, причем очень подлым, да только его же соратники сами в это верят.
– А вы верите?
– Почти на любой другой вопрос я ответил бы с большей легкостью.
– В таком случае он вовсе не может быть богат.
– Даже это отсюда не следует. При таком размахе дел он может располагать огромным состоянием и одновременно сильно нуждаться в деньгах. Все говорят, что он платит по счетам.
– Его выберут? – спросила леди Карбери.
– Судя по тому, что говорят, думаю, нет. Через час-два буду знать больше. Сейчас я предпочел бы не обнародовать свое мнение, но при необходимости держать пари поставил бы против него. Никто не выступает в его поддержку. Собственная партия очевидно его стыдится. В прежние дни это означало бы верный проигрыш, но при тайном голосовании скажется гораздо меньше. Будь я сейчас кандидатом, я бы лег спать и своему комитету посоветовал сделать то же самое.
– Я рада, что Феликс не поехал в Ливерпуль, – сказала леди Карбери.
– Это бы ничего не изменило. Ее бы все равно вернули. Говорят, лорд Ниддердейл по-прежнему намерен на ней жениться.
– Вчера вечером я видела, как он с ней разговаривает.
– Должно быть, где-то припрятаны несметные капиталы. Никто не сомневается, что два года назад он приехал в Англию богатым человеком, и, говорят, все, к чему он с тех пор приложил руку, процветает. Сегодня утром акции Мексиканской железной дороги упали, но вчера утром они шли с лажем пятнадцать фунтов. Он должен был сделать на них огромные деньги.
Однако больше всего мистер Брон говорил о дерзости мистера Альфа.
– Я бы не считал его таким дураком, откажись он от редакторского места, прежде чем выставлять свою кандидатуру. Но только сумасшедший вообразит, что можно заседать в парламенте и в то же время выпускать лондонскую вечернюю газету.
– Такого никогда не бывало?
– Насколько я знаю, никогда. Во всяком случае, с такой газетой, как «Кафедра». Как члену парламента хотя бы делать вид, будто он пишет о парламентских делах без пристрастия? Но Альф вообразил себя умнее всех и вылетит в трубу. Где сейчас Феликс?
– Не спрашивайте меня, – сказала бедная мать.
– Он чем-нибудь занимается?
– Лежит в постели весь день и уходит по ночам.
– На это нужны деньги.
Она только помотала головой.
– Вы же не даете ему денег?
– Мне нечего дать.
– Я бы просто забрал у него ключ от дома – либо, если он не отдаст, заперся изнутри на засов.
– Лежать в постели и слушать, как он стучит, – зная, что, если я его не впущу, ему придется бродить по улицам? Мать на такое не способна, мистер Брон. Даже если разумом она осуждает дитя, сердце не даст ей исполнить приговор.
Мистеру Брону теперь не приходила мысль поцеловать леди Карбери, но, когда она проговорила эти слова, он встал и взял ее ладонь, а леди Карбери, сжимая его руку, не боялась, что мистер Брон ее поцелует. Чувства между ними переменились.
Вечером Мельмотт пообедал дома. С ним были только жена и дочь. Последнее время к ним всегда присоединялся кто-нибудь из Грендоллов. Собственно, Майлз Грендолл либо обедал с ними, либо объяснял, что должен быть в другом месте, так что его присутствие за столом уже давно воспринималось как часть секретарских обязанностей. Частенько «Альфред» и Майлз приходили вместе, поскольку кормили у Мельмотта вкусно и вино подавали хорошее, а иногда отец занимал место сына. Сегодня не пришел ни тот ни другой. Мадам Мельмотт до сих пор ничем не показала, что испытывает какие-либо опасения. Однако сегодня – на следующий день после большого приема – никто не явился с визитом, и даже мадам Мельмотт, к таким вещам довольно глухая, наверняка чувствовала себя покинутой. И она тоже настолько привыкла к Грендоллам, что ей их не хватало. Ей думалось, что именно сегодня, когда все голосовали за ее мужа в Вестминстере, они должны были прийти и обсудить с ним события дня.
– Мистер Грендолл не придет? – спросила она, усаживаясь за стол.
– Не придет, – ответил Мельмотт.
– И лорд Альфред?
– И лорд Альфред тоже.
Домой Мельмотт вернулся довольно успокоенный. Из банка он снова отправился в контору писать письма – как ни в чем не бывало, – и, насколько можно было судить, его мужество подействовало на клерков заразительно. Часов в пять один из них вошел с последними новостями и вторыми выпусками вечерних газет. Он выразил мнение, что выборы идут хорошо. Из газет (одна была дружественная, другая, разумеется, враждебная) Мельмотт заключил, что дела его в целом выглядят благополучно. Выборы занимали его мысли не в первую очередь, но все, что говорилось о них, свидетельствовало о настроениях по другим вопросам. Он прочел речь Альфа и утешился мыслью, что мистер Альф не посмел выдвинуть против него новых обвинений. Все эти слова про Гамбург, Вену и Париж были стары как мир и ничего не значили. «Думаю, мы победим с хорошим счетом», – сказал он клерку. Само его присутствие на Эбчерч-лейн внушало уверенность. Сейчас, дома, он отчасти вернул себе прежний гонор и мог бахвалиться хотя бы перед женой и слугами.
– И лорд Альфред тоже, – с презрением сказал он, а затем добавил: – И отец, и сын – мерзавцы.
Слова эти, разумеется, испугали мадам Мельмотт, и она присоединила Грендоллов к числу тех, кто не захотел ее сегодня посетить.
– Что-нибудь не так, Мельмотт? – спросила она позже, тихонько войдя в нему в малую гостиную и говоря по-французски.
– Что ты называешь «не так»?
– Не знаю… но я как будто чего-то боюсь.
– Казалось бы, тебе уже пора привыкнуть к этому чувству.
– Так, значит, что-то есть.
– Не будь дурой. Всегда что-то есть. Всегда есть многое. Ровная жизнь бывает только у старой девы, получающей свои четыреста фунтов годовых ежеквартальными выплатами.
– Придется ли нам… снова переехать? – спросила она.
– Почем я знаю? Тебе о переездах хлопотать не приходится, а есть ты будешь досыта везде. Выйдет эта девчонка за лорда Ниддердейла?
Мадам Мельмотт мотнула головой.
– Что ты за никчемное существо, если не отговорила ее от увлечения таким мерзавцем, как молодой Карбери? Если она не хочет со мной по-хорошему, я тоже не буду с ней миндальничать. Не послушается – запорю до полусмерти. Так ей и передай.
– Что ж, пусть порет, – ответила Мари, когда в тот вечер ей повторили эту часть разговора. – Папенька меня не знает, если думает принудить к браку поркой.
Впрочем, до этого дело не дошло, поскольку муж и отец не виделся больше в тот вечер с женой и дочерью.
Утром молва гласила, что победил мистер Альф. Голоса еще не сосчитали, итоги не подвели – но таково было общее мнение. Все утренние газеты, включая «Завтрак», вышли с этой новостью, но каждая добавила, что окончательные результаты будут не раньше семи-восьми вечера. Мистер Альф победил, писали консервативные газеты, лишь потому, что доверие к мистеру Мельмотту упало. «Утренний завтрак», поддержавший кандидатуру мистера Мельмотта, никаких объяснений не привел и более других газет сомневался в итогах. «Мы не знаем, как складываются такие мнения, – писал журналист, – но оно, по всей видимости, сложилось. Поскольку ничего на самом деле пока не известно и не может быть известно, мы собственного мнения не выражаем».
Мистер Мельмотт снова отправился в Сити и обнаружил, что дела по большей части вернулись в обычную колею. Акции Мексиканской дороги котировались очень низко, мистер Когенлуп пребывал в унынии, но ничего ужасного вроде бы не произошло и не ожидалось. Если ничего ужасного не произойдет, железнодорожные акции, скорее всего, отыграют или почти отыграют свои позиции. В середине дня Мельмотт получил письмо от господ Слоу и Байдевайла, само по себе неутешительное, однако даже оно обнадеживало тем, чего в себе не содержало. Да, письмо явно исходило от враждебной стороны; оно было категоричным и начисто лишенным тех чувств, какие последнее время преобладали между двумя известными консервативными джентльменами, мистером Адольфусом Лонгстаффом и мистером Огастесом Мельмоттом. Однако господа Слоу и Байдевайл не упоминали подделку, не грозили судом и не намекали ни на что, помимо вполне естественного желания мистера Лонгстаффа и мистера Лонгстаффа-сына получить деньги за приобретенное мистером Мельм