– Я уверен, вы заблуждаетесь, думая, что Мельмотт как-то к этому причастен.
– Скеркум говорит…
– Мало ли что говорит Скеркум. Мы все знаем, чего стоят подозрения таких субъектов.
– Я верю Скеркуму в сто раз больше, чем Мельмотту.
– Послушайте, Долли. Я знаю о Мельмоттовых делах больше вас или кого бы то ни было. Если это убедит вас помолчать несколько дней, я сам готов поручиться за всю сумму, которую он вам должен.
– Скажете тоже!
– Я вполне серьезен.
Ниддердейл старался говорить так, чтобы слышал его только Долли, и, возможно, никто другой его и не слышал, но Долли даже не понизил голос.
– Это исключено, – сказал он. – Разве я могу отобрать у вас деньги? Дело в том, Ниддердейл, что он вор, и вы в этом рано или поздно убедитесь. Он взломал ящик в кабинете моего отца и подделал мою подпись. Все знают, что он вор. Даже мой отец уже понял – и Байдевайл. Не успеете оглянуться, он будет в тюрьме за подлог.
Все это было очень неприятно, поскольку присутствующие знали, что Ниддердейл помолвлен – или скоро будет помолвлен – с дочерью Мельмотта.
– Раз вы говорите такое публично… – начал Ниддердейл.
– Я считаю, это надо говорить публично, – ответил Долли.
– Я отрицаю это так же публично. Ничего не могу сказать о письме, кроме того, что уверен – Мельмотт не писал под ним ваше имя. Насколько я понимаю, там произошла какая-то оплошность между вашим отцом и его поверенным.
– Само собой, но Мельмотта это не извиняет, – сказал Долли.
– Что до денег, их заплатят так же верно, как то, что я стою перед вами. Сколько там? Двадцать пять тысяч?
– В целом восемьдесят.
– Ладно, восемьдесят. Невозможно вообразить, чтобы такой человек, как Мельмотт, не нашел восьмидесяти тысяч.
– Тогда почему он не платит? – спросил Долли.
Все это было чрезвычайно неприятно, и в клубе не ощущалось прежней дружеской атмосферы. Предложили было сыграть в карты, но Ниддердейл отказался садиться с Долли Лонгстаффом из-за его недавних слов, Майлз Грендолл сбежал от Мельмотта в деревню, Карбери прятал дома сплошь залепленную пластырем физиономию, а Монтегю бросил ходить в клуб. Сейчас он вновь уехал в Ливерпуль, куда его вызвал мистер Рамсботтом.
– Клянусь Богом, – сказал Долли, набивая следующую трубку и требуя еще разбавленного бренди, – мир катится в тартарары. Я никогда не слышал о таком, что творит сейчас этот человек. Теперь еще Фосснер сбежал, и каждый должен заплатить все, что якобы ему должен. А тут еще и в карты не сыграть. Такое чувство, что и надеяться больше не на что.
По спору между лордом Ниддердейлом и Долли Лонгстаффом мнение клуба разделилось. Некоторые признавали, что дело «дурно попахивает». Если Мельмотт такой богач, почему он не платит и для чего заложил имение, будто свое собственное? Однако большинство считало, что Долли не прав. Что до подписи, Долли точно не помнит, когда и под чем ставил свое имя. И потом, даже в «Медвежий садок» просочилось из внешнего мира чувство, что нынче не обязательно быть таким пунктуальным в оплате, как несколько лет назад. Без сомнения, Мельмотту нужны были деньги, и он, получив имение, этим воспользовался. Но рано или поздно он заплатит. В таком ответе на вопрос «Медвежий садок» следовал свету в целом. Несмотря на то что столькие отказались посетить обед в честь китайского императора, несмотря на слухи, на обвалившиеся акции мексиканской железной дороги и непреложный факт, что Долли Лонгстафф не получил денег, все в целом считали, что Мельмотт «выкарабкается».
Глава LXXV. На Брутон-стрит
Мистер Скеркум все это время, как говорится, рыл носом землю. Ему хватило ума разгадать, что на самом деле произошло. Он действительно знал все – но доказать не мог. Скеркум продолжил изыскания в Сити, пока не убедился, что богатство Мельмотта, каким бы оно ни было год назад, не покрывает его нынешних обязательств. Он считал, что Мельмотт – не гаснущая, а угасшая звезда, недооценивая, возможно, живительную силу современной коммерции. Одному биржевому брокеру в Сити, своему особенно доверенному другу, Скеркум сказал, что Мельмотт «дохлая лошадь». Брокер тоже навел справки и согласился, что Мельмотт «дохлая лошадь». Коли так, Скеркум мог по-настоящему сделать себе имя, став тем карающим ангелом, что повергнет гнусного дракона. Так что он одолевал Байдевайлов, которые не могли вполне захлопнуть перед ним двери. Они знали, что допустили оплошность, и не хотели навлечь на себя обвинение, будто покрывают подлог.
– Полагаю, вы больше не утверждаете, что письмо подписано моим клиентом, – сказал Скеркум старшему из двух младших Байдевайлов.
– Я ни от чего не отказываюсь и ничего не утверждаю, – ответил поверенный. – Вне зависимости от подлинности письма у нас не было оснований думать иначе. Подпись у молодого джентльмена довольно нечеткая, и эта так же похожа на любую другую, как любые две другие между собой.
– Вы позволите мне снова на нее взглянуть, мистер Байдевайл?
Мистеру Скеркуму показали письмо, которое он за последние десять дней смотрел уже неоднократно.
– Очень похоже – настолько, что он сам бы так не сумел, как бы ни старался.
– Возможно, мистер Скеркум. Мы обычно не выискиваем подделки в подписях наших клиентов или их сыновей.
– Точно так, мистер Байдевайл. Однако мистер Лонгстафф уже сказал вам, что его сын отказывается подписывать письмо.
– Кто может знать, как и почему молодой человек меняет свои намерения?
– Точно так, мистер Байдевайл. Однако после таких слов отца моего клиента вы видите письмо – само по себе довольно необычное…
– Я не вижу в нем ничего необычного.
– Хорошо. Оно попадает к вам не самым убедительным способом. Скажем так. Чего ради мистер Лонгстафф пожелал отдать документы на владение, ничего за них не получив…
– Извините, мистер Скеркум, но это касается только мистера Лонгстаффа и нас.
– Точно так, но, поскольку вы с мистером Лонгстаффом создали угрозу для интересов моего клиента, мне естественно сделать некоторые замечания. Полагаю, будь положение противоположным, мистер Байдевайл, вы бы тоже сделали некоторые замечания. Я передам дело на рассмотрение лорд-мэра.
На это мистер Байдевайл ничего не ответил.
– И мне думается, вы уже не будете настаивать, будто под письмом стоит собственноручная подпись моего клиента.
– Я ничего об этом не говорю, мистер Скеркум. Думаю, вам очень трудно будет доказать, что она фальшивая.
– Показания моего клиента под присягой, мистер Байдевайл.
– Боюсь, ваш клиент не всегда полностью осознает свои поступки.
– Не понимаю, что вы имеете в виду, мистер Байдевайл. Если бы я так высказался о вашем клиенте, вы, полагаю, очень бы рассердились. Да и что это меняет? Скажет ли старый джентльмен, что отдал письмо моему клиенту, дабы тот подписал его и отправил, если ему взбредет на ум такая фантазия? Насколько я понимаю, мистер Лонгстафф говорит, что хранил письмо в запертом ящике в том самом кабинете, который занимал Мельмотт, и позже нашел ящик открытым. Полагаю, никто не скажет, будто мой клиент настолько не осознавал свои поступки, что взломал ящик и добрался до письма. С какой стороны ни посмотреть, мистер Байдевайл, он его не подписывал.
– Я никогда не утверждал, что он его подписывал. Я лишь говорю, что у нас были все основания считать письмо подлинным. Не знаю, что еще я могу сказать.
– Только что тут мы до определенной степени в одной лодке.
– Я даже этого не готов признать, мистер Скеркум.
– Разница в том, что ваш клиент по собственной вине поставил под угрозу интересы моего клиента и свои, а мой клиент ни в чем не повинен. Завтра я передам вопрос на рассмотрение лорд-мэра и буду просить о расследовании в связи с обвинением в подлоге. Думаю, вы получите повестку о доставке письма в суд.
– В таком случае мы его доставим.
На этом мистер Скеркум откланялся и пошел прямиком к мистеру Бемби, известному в Сити барристеру. Он не решался браться за такое серьезное дело в одиночку и уже не раз консультировался по этому поводу с мистером Бемби. Мистер Бемби полагал, что, возможно, предпочтительно получить деньги либо какую-то их гарантию. Если можно получить вексель на причитающуюся Долли часть собственности со сроком погашения три месяца, разумно его взять. Мистер Скеркум предположил, что можно вернуть само имение, раз сделка на самом деле не состоялась. Мистер Бемби покачал головой.
– Право собственности дает документ на владение, мистер Скеркум. Компания, ссудившая Мельмотту деньги под этот документ, едва ли согласится его отдать. Возьмите вексель, а в случае отказа от платежа попытайтесь взыскать, что сможете. Что-нибудь у него да есть.
– На каждый фартинг будет толпа кредиторов, – ответил мистер Скеркум.
Это было в понедельник, в тот день, когда Мельмотт открыл перед будущим зятем душу. Через день в кабинете, из которого, предположительно, забрали письмо, встретились три джентльмена – мистер Лонгстафф-отец, Долли Лонгстафф и мистер Байдевайл. Дом по-прежнему был в аренде у Мельмотта, а они с мистером Лонгстаффом рассорились. У мистера Мельмотта официально попросили разрешения собраться в этом месте, и он дал согласие. Встречу назначили на одиннадцать – немыслимо ранний час. Долли поначалу не хотел подставляться под перекрестный огонь тех, кого считал своими врагами, однако мистер Скеркум объяснил, что дело, вероятно, скоро станет публичным, а значит, он не может отказаться от встречи с отцом и семейным поверенным. Потому Долли явился, как ни трудно ему было подняться в такую рань.
– Клянусь Богом, это не стоит таких хлопот, – сказал он лорду Грасслоку, в котором после ссоры с Ниддердейлом обрел нового товарища.
Долли вошел последним. До этого времени ни мистер Лонгстафф, ни мистер Байдевайл не трогали ящик или даже стол, в котором хранилось письмо.
– Итак, мистер Лонгстафф, – сказал мистер Байдевайл, – возможно, вы покажете нам, куда, как вы думаете, положили письмо.