– Я спрошу Скеркума, – ответил он.
– Безусловно, мистер Скеркум поступит по вашим указаниям, – заметил Байдевайл.
– Я спрошу Скеркума. Сразу к нему и пойду. Больше ничего обещать не могу. И право слово, мистер Мельмотт, вы доставили мне чертову уйму хлопот.
Мельмотт с улыбкой извинился. Наконец условились, что в пятницу встретятся здесь же в полдень и Мельмотт отдаст деньги. Долли настоял, что, раз с его отцом будет Байдевайл, с ним будет Скеркум. На это мистер Лонгстафф-старший согласился с превеликим неудовольствием.
Глава LXXVI. Гетта и ее жених
Леди Карбери пыталась расстроить помолвку между дочерью и Полом Монтегю без той энергии, какую проявила бы в иных обстоятельствах. Все ее мысли были заняты сыном. Роджер приехал и вполне откровенно изложил свои взгляды, по крайней мере касательно сэра Феликса. Однако Роджер тут же уехал в Суффолк, и несчастная мать естественно обратилась за поддержкой и утешением к мистеру Брону, который ненадолго заглядывал к ней почти каждый вечер. Видеть леди Карбери раз в день стало для мистера Брона почти частью жизни. Она рассказала ему о двух предложениях Роджера: либо переехать с Феликсом в какой-нибудь заштатный немецкий или французский городишко, либо на полгода перебраться в усадьбу Карбери.
– А куда денется мистер Карбери? – спросил мистер Брон.
– Он такой добрый, что не думает о себе. Там есть деревенский домик, он сказал, что может переехать туда.
Мистер Брон покачал головой. Мистер Брон не думал, что следует принимать такое донкихотское предложение. Что до немецкого или французского городишки, мистер Брон считал план осуществимым, но сомневался, что надо идти на такие ужасные жертвы. Он склонялся к мысли, что сэру Феликсу надо ехать в колонии.
– Там он допьется до смерти, – сказала леди Карбери, у которой от мистера Брона больше секретов не было.
Сэр Феликс тем временем по-прежнему лежал наверху. На самом деле, хотя поколотили его и впрямь крепко, страдал он только от разбитого лица, однако предпочитал оставаться на положении больного, чтобы не выходить из комнаты.
– Что до Мельмотта, – сказал мистер Брон, – говорят, он попал в ужасную историю, которая разорит его и всех, кто ему доверился.
– А что с девушкой?
– Ничего невозможно понять. Мельмотта сегодня должны были вызвать к лорд-мэру по обвинению в подлоге – но рассмотрение отложили. И мне сегодня утром сказали, будто Ниддердейл по-прежнему намерен жениться на девушке. Не думаю, что кто-нибудь знает правду. Мы придержим язык, пока чего-нибудь по-настоящему не выясним.
«Мы» в данном случае означало, разумеется, «Утренний завтрак».
О Гетте в этих разговорах никто не вспомнил. Гетта, впрочем, постоянно думала о своих обстоятельствах. Два письма от возлюбленного, пришедшие из Ливерпуля, понудили ее к решительному шагу. Они не виделись с тех пор, как Пол объяснился ей в любви. На первое письмо она сразу не ответила, поскольку ждала, что́ Роджер скажет о миссис Хартл. С его слов Гетта заключила, что миссис Хартл – не выдумка, а вполне реальная угроза ее счастью. Тут пришло второе письмо, полное радости и любви. Ни одно его слово и в малейшей мере не намекало на существование миссис Хартл. Не будь на свете никакой миссис Хартл, Гетта бы нашла это послание лучшим в мире и ответила на него (если бы маменька не запретила) со всем девичьим пылом. Теперь ей невозможно было ответить в таком ключе – и так же невозможно оставить письма без ответа. Роджер велел «спросить его самого». Итак, Гетта должна была потребовать, чтобы Пол либо пришел и ответил на ее вопрос, либо, если сочтет за лучшее, написал что-нибудь про миссис Хартл – дабы ей знать, может ли эта дама быть помехой ее счастью. Так что она написала ему следующее письмо:
Уэльбек-стрит
16 июля 18***
Дорогой Пол!
После того, что между ними произошло, она не могла обратиться к нему «любезный сэр» или «любезный мистер Монтегю», так что выбор был между «сэр» и «дорогой Пол». Он был дорог ей – очень дорог, и Гетту пока не убедили, что она должна обходиться с ним как с отверженным. Не будь на свете никакой миссис Хартл, он был бы «моим милым Полом», но Гетта сделала выбор и написала:
Дорогой Пол!
Меня достигли странные слухи о даме по имени миссис Хартл. Мне сказали, что она американка, живет в Лондоне и помолвлена с тобой. Я не могу в такое поверить. Это слишком ужасно для правды. Однако я боюсь – боюсь, что здесь есть некая правда, которая меня очень огорчит. Впервые я услышала об этом от брата, который, разумеется, обязан был рассказать мне все, что знает. Я поговорила с маменькой и кузеном Роджером. Уверена, Роджер знает все – но мне он не говорит. Он сказал только: «Спросите его самого». И я спрашиваю. Конечно, я не могу писать ни о чем другом, пока не получу ответа на свой вопрос. Думаю, нет надобности говорить, что я очень несчастна. Если не можешь сразу прийти, лучше напиши. Я сказала маменьке про это письмо.
Дальше возникло затруднение, как закончить. После некоторых колебаний Гетта написала:
С выражением самой искренней дружбы
Генриетта Карбери
«С любовью, твоя Гетта» – так хотелось бы ей закончить первое письмо к милому.
Монтегю получил письмо в Ливерпуле утром среды и вечером того же дня был на Уэльбек-стрит. Он и раньше знал, что обязан рассказать Гетте о миссис Хартл, и не собирался ничего от нее утаивать – почти ничего. Но нельзя же было говорить об этом сразу после объяснения! Пусть читатель, сведущий в таких делах, рассудит, мог ли Пол тогда завести речь о миссис Хартл и поведать всю горестную историю от начала до конца. Исповедь следовало отложить до второго или третьего свидания. А может быть, правильнее было бы изложить все на бумаге. Уезжая в Ливерпуль, Пол и впрямь думал написать такое письмо. Однако очень многое его останавливало. Мужчине, возможно, стоит поведать любимой о былых безумствах, дабы позже его не в чем было уличить, – и если какая-нибудь миссис Хартл из прошлого посягнет на его счастье, он мог бы с чистым сердцем сказать: «Ах, дорогая, это то, о чем я тебе говорил». И тогда между ним и любимой все вновь будет хорошо. Однако едва ли он захочет снабжать любимую письменным свидетельством былых безумств. И потом, кто не знает, как легко смягчить свои ошибки тоном, недосказанными фразами, выражениями любви к даме, занявшей место той или иной миссис Хартл? Однако письменный отчет будет от начала до конца самообвинением, не смягченным сладкой ложью, упрятанной в полуправде. Милое лукавство, в личном разговоре сладкое, как аромат фиалок, на бумаге может показаться нагромождением обмана на обман. Так что, я думаю, Пол Монтегю совершенно правильно поспешил в Лондон.
Он спросил мисс Карбери и, услышав, что мисс Генриетта с матушкой, передал карточку и велел сказать, что будет ждать ее в столовой. Таково было его изначальное намерение: по возможности поговорить с Геттой без леди Карбери, но с ее ведома. Затем наверху произошел небольшой спор. Гетта настаивала на своем праве увидеться с ним наедине. Она поступила, как советовал Роджер, и сделала это с материнского согласия. Маменька может не сомневаться, что она не подтвердит согласие на брак, пока не вытянет из него всю историю миссис Хартл. Но она должна сама все выслушать. Феликс был в гостиной и предложил вместо нее поговорить с Полом Монтегю, однако мать глянула на него уничижительно, а сестра тихо ответила, что предпочтет сама увидеться с мистером Монтегю. Феликс в последнее время настолько присмирел, что не сказал больше ни слова, и Гетта покинула комнату одна.
Когда она вошла в гостиную, Пол шагнул вперед, чтобы заключить ее в объятия. Гетта знала, что так будет, и заранее подготовилась.
– Пол, – проговорила она, – расскажи мне все… прежде.
Она села подальше от него, и ему пришлось сесть на некотором отдалении.
– Так ты услышала про миссис Хартл, – сказал он, делая слабую попытку улыбнуться.
– Да. Феликс мне сказал, и Роджер тоже очевидно о ней знает.
– О да. Роджер слышал о ней с самого начала и знает всю историю почти так же хорошо, как я. Вряд ли твой брат настолько же осведомлен.
– Возможно. Но… касается ли эта история меня?
– Безусловно, Гетта, она касается тебя настолько, что ты должна ее знать. И надеюсь, ты поверишь, что я намеревался рассказать тебе все.
– Я поверю всему, что ты мне скажешь.
– Коли так, я не думаю, что ты будешь на меня сердиться, когда услышишь все. Я был помолвлен с миссис Хартл.
– Она вдова?
Пол ответил не сразу.
– Полагаю, она должна быть вдовой, раз ты собирался на ней жениться.
– Да, она вдова. Она была разведена с мужем.
– Ах, Пол! И она американка?
– Да.
– И ты ее любил?
Монтегю хотел сам рассказать свою историю, а не отвечать на допрос.
– Если ты позволишь, я все изложу от начала до конца.
– О, конечно. Но, я думаю, ты ее любил. Раз собирался жениться, значит любил.
Гетта нахмурилась, и Полу, различившему в ее голосе гневные нотки, стало немного не по себе.
– Да, любил когда-то, но я расскажу тебе все.
И он рассказал всю историю, повторением которой читателя утомлять незачем. Гетта слушала довольно внимательно, не перебивая слишком часто; впрочем, когда она перебивала, ее короткие замечания были очень едкими. Пол рассказал о долгом путешествии через Американский континент и о плавании через океан, в конце которого обещал даме на ней жениться.
– Была она тогда разведена? – спросила Гетта. – Как я понимаю, они разводятся когда хотят.
Несмотря на простоту вопроса, Пол не мог на него ответить.
– Я знаю лишь то, что слышал от нее, – сказал он и продолжил свою историю. Миссис Хартл уехала в Париж, а он, добравшись до Карбери, сразу сообщил все Роджеру.
– И тогда ты от нее отказался? – очень сурово спросила Гетта.
Нет, не тогда. Он еще раз поехал в Сан-Франциско и… Пол не собирался говорить, что возобновил помолвку, но вынужден был признать, что не разорвал ее. По возвращении в Англию он написал миссис Хартл, затем она объявилась на квартире у миссис Питкин в Ислингтоне.