ра он почти не слышал и в клубе не показывался уже месяц. То, как его поколотили, бурно обсуждали дня три-четыре, но с тех пор о нем фактически позабыли. Он еле-еле собрался с духом вернуться в клуб, но твердо решил говорить со старыми друзьями так, будто ничего не произошло. У него по-прежнему были деньги заплатить за обед и сыграть роббер в вист. Если удача от него отвернется, возможно, он сумеет обойтись распиской – как прежде делали другие, к огромной его невыгоде.
– Клянусь Богом, это Карбери! – воскликнул Долли.
Лорд Грасслок присвистнул, повернулся спиной и ушел по лестнице, однако Ниддердейл и Долли разрешили чужаку пожать им руки.
– Я думал, вы уехали из Лондона, – сказал Ниддердейл. – Не видел вас уже сто лет.
– Я уезжал, – соврал Феликс, – в Суффолк. Но я вернулся. Как здесь идут дела?
– Никак не идут, – ответил Долли.
– Все рухнуло, – добавил Ниддердейл. – Нам всем придется заплатить – не знаю сколько.
– Фосснера поймали? – спросил баронет.
– Поймали! – вскричал Долли. – Нет, но он нас поймал. Не знаю, думал ли кто-нибудь ловить Фосснера. Мы окончательно закрываемся в следующий понедельник, мебель уйдет с аукциона. Флэтфлис говорит, она принадлежит ему по чему-то, что он называет купчей. Судя по всему, теперь все, что кто-либо считал своим, принадлежит Флэтфлису. Он вечно сюда шастает, и ключи от погреба у него.
– Что совершенно не важно, – сказал Ниддердейл, – поскольку вина там Фосснер не оставил.
– Он забрал почти все вилки и ложки, оставил только немного из милости.
– Полагаю, тут еще можно пообедать?
– Да. Сегодня. Может быть, еще и завтра.
– Тут хоть играют? – в отчаянии спросил Феликс.
– Я не видел карт уже недели две, – ответил Долли. – Играть некому. Все развалилось к чертям собачьим. Была, знаете ли, та история с Мельмоттом. Хотя, наверное, про нее вы и сами знаете.
– Конечно, я знаю, что он отравился.
– Разумеется, это сказалось, – продолжал Долли. – Хотя почему люди не играют в карты из-за того, что кто-то отравился, я понять не могу. В феврале в тот единственный день, когда я выбрался на охоту, все отменили, потому что какой-то старый хрыч приказал долго жить. Чем бы ему повредило, если бы мы поохотились? Чушь несусветная.
– Мельмотт умер ужасной смертью, – напомнил Ниддердейл.
– А сидеть тут без всяких развлечений еще ужаснее. А теперь говорят, что девица выйдет за Фискера. Не знаю, как вам с Ниддердейлом это понравится. Я сам никогда за ней не гонялся. Скеркум сказал, не стоящее это дело.
– Бедняжка! – сказал Ниддердейл. – Я не в обиде, и, думаю, для нее это будет самое лучшее. Мне она очень нравилась – застрелите меня, если это не так.
– И Карбери, наверное, тоже.
– Нет, ничего подобного. Будь она мне и впрямь по душе, все бы получилось. Я увез бы ее в Америку, если бы хотел.
Таков был взгляд сэра Феликса на тогдашние события.
– Идемте в курительную, Долли, – сказал Ниддердейл. – Я многое могу вынести и стараюсь выносить все, но, клянусь, этот малый такой мерзавец, что его я вынести не могу. Мы с вами довольно дурные люди, но, мне кажется, не такие бессердечные, как Карбери.
– Я вовсе не считаю себя бессердечным, – ответил Долли. – Я хорош со всеми, кто хорош со мной, и со многими, кто со мной не хорош. На следующей неделе я еду в Кавершем на свадьбу сестры, хотя ненавижу Кавершем и ненавижу свадьбы, а своему будущему зятю не смогу сказать и слова даже под угрозой виселицы. Но насчет Карбери я согласен. Очень трудно хорошо к нему относиться.
Несмотря ни на что, сэр Феликс сумел усесться за обедом довольно близко к Долли и Ниддердейлу и рассказать им о своих планах на будущее. Он отправится за границу, посмотреть мир. По его словам, он видел в Лондоне все и не нашел здесь ничего хорошего.
Я все на свете испытал,
Все радости изведал,
Я все утехи исчерпал,
Во всех домах обедал.
Сэр Феликс не совсем процитировал старую песенку и, возможно, никогда не слышал ее слов, но рассказ его сводился к этому. Он намерен увидеть новые места и ради них объехать большую часть известного мира.
– Отличное дело! – сказал Долли.
– Какая-никакая перемена, знаете ли.
– Сплошная перемена. С вами кто-нибудь едет?
– Э… да. У меня будет спутник. Очень приятный человек, очень знающий, будет меня во всем направлять. За границей можно значительно расширить образование.
– Вроде наставника, – сказал Ниддердейл.
– Священник, наверное, – предположил Долли.
– Да, он духовное лицо. Кто вам сказал?
– Это просто моя гениальная догадка. Что ж, думаю, замечательно, ездить по Европе со священником. В моем случае это была бы пустая трата денег, но, полагаю, вам подойдет.
– Это ведь дорогое удовольствие? – спросил Ниддердейл.
– Ну, отчасти да. Однако здешняя жизнь у меня уже в печенках сидит. И железнодорожный совет директоров кончился, и клуб закрылся, и…
– Мари Мельмотт выходит за Фискера, – подсказал Долли.
– И это тоже, если вам угодно. Но я хочу сменить обстановку, и я ее сменю. Одну сторону вещей я посмотрел, теперь посмотрю на другую.
– Вы ведь давеча с кем-то подрались на улице? – очень резко спросил лорд Грасслок. Он сидел рядом с ними, но в разговоре не участвовал и до сих пор не обратил к сэру Феликсу и слова. – До нас дошли какие-то слухи, но всей истории мы до сих пор не знаем.
Ниддердейл глянул через стол на Долли, тот присвистнул. Мистер Луптон, который обедал за одним столом с Грасслоком, тоже замер в ожидании. И Долли, и Ниддердейл молчали.
Именно из страха перед этим вопросом сэр Феликс не смел показаться в клубе. И спросить должен был именно Грасслок – злой, бесцеремонный, назойливый. И все равно надо было ему как-то ответить.
– Да, – сказал сэр Феликс, – негодяй напал на меня сзади, когда я шел с девушкой по улице. Что ж, ему и самому крепко досталось.
– Да неужели? – протянул Грасслок. – Знаете, в целом, я думаю, вы правильно делаете, что едете за границу.
– Вам-то какое дело? – спросил баронет.
– Ну… поскольку клуб распался, никому из нас нет до этого особого дела.
– Я говорил со своими друзьями, лордом Ниддердейлом и мистером Лонгстаффом, а не с вами.
– Премного благодарен за такое отличие, – сказал лорд Грасслок, – и сочувствую лорду Ниддердейлу и мистеру Лонгстаффу.
– Что вы хотите этим сказать? – произнес сэр Феликс, вставая.
Лорда Грасслока он боялся куда меньше, чем Джона Крамба, поскольку люди в клубах обычно не набрасываются друг на друга с кулаками и не вытаскивают шпаг.
– Не надо затевать здесь ссор, – сказал мистер Луптон. – Если вы не прекратите, я уйду.
– Раз уж мы расстаемся, давайте расстанемся тихо и мирно, – предложил лорд Ниддердейл.
– Разумеется, если будет драка, я готов драться с кем угодно, – сказал Долли. – Как только где какое безобразие, я всегда в него влезу. Но вам не кажется, что это довольно глупо?
– А кто начал? – вопросил сэр Феликс, садясь обратно.
Лорд Грасслок тем временем закончил обед и вышел.
– Он вечно нарывается на ссору, – заметил сэр Феликс.
– Одно, знаете ли, утешает, – сказал Долли. – Для драки нужны двое.
– Да, верно, – согласился с дружеским замечанием сэр Феликс. – И мне хватит ума не быть одним из них.
– Я действительно хотел его задеть, – сказал Грасслок чуть позже в карточной комнате.
Остальные ушли почти сразу за ним, оставив сэра Феликса одного, а здесь собрались не для картежной игры, а с мыслью, что сюда он за ними не пойдет.
– Вряд ли мы когда-нибудь снова здесь соберемся, – продолжал Грасслок, – и когда этот субъект вошел, я сразу решил высказать ему свое мнение.
– Для чего так утруждаться? – спросил Долли. – Конечно, он дурной человек. Большинство людей дурны в том или другом.
– Однако он дурен во всем, – произнес ненавистник.
– Итак, «Медвежьему садку» конец, – со странной печалью проговорил лорд Ниддердейл. – Старый добрый клуб! Я всегда чувствовал, что счастье недолговечно. И мне кажется, ничто не должно быть слишком легко и хорошо – за все надо платить! И знаете ли, когда все легко и хорошо, оно портится. Клянусь Богом! Оглянуться не успеешь, а ты уже среди негодяев. Хочешь оставаться приличным человеком, надо над этим тяжело работать, так или иначе. Думаю, все началось с Адамова грехопадения.
– Если соединить в одно Соломона, Солона и архиепископа Кентерберийского, они все равно не выразились бы мудрее, – сказал мистер Луптон.
– Жить и учиться, – продолжал молодой лорд. – Вряд ли кто-нибудь любил «Медвежий садок» сильнее меня, но больше я такого пробовать не буду. Завтра начну читать парламентские протоколы и обедать в «Карлтоне». В следующую сессию не пропущу и одного заседания в палате, и готов держать пари на пять фунтов, что еще до Пасхи скажу речь. Буду пить кларет по двадцать шиллингов за дюжину и ездить по Лондону на империале омнибуса.
– А как насчет женитьбы? – спросил Долли.
– Тут уж как выйдет. Это забота родителя. Никто из вас не поверит, но, честное слово, мне нравилась та девушка. Я до последнего был готов на ней жениться, только, знаете ли, есть такое, через что переступить нельзя. Он был такой отпетый негодяй!
Через некоторое время сэр Феликс поднялся к ним и вошел в комнату как ни в чем не бывало.
– Мы же можем сыграть роббер? – спросил он.
– Я, пожалуй, откажусь, – ответил лорд Ниддердейл.
– Я не буду играть, – сказал мистер Луптон.
– Во всем клубе нет и одной колоды, – добавил Долли.
Лорд Грасслок не снизошел до ответа. Баронет с сигарой в зубах опустился на стул, остальные молча курили.
– Интересно, что сталось с Майлзом Грендоллом? – спросил сэр Феликс.
Никто не ответил. Все по-прежнему курили в молчании.
– Он не заплатил мне и шиллинга из того, что должен.
Ответом по-прежнему было общее молчание.