– И думаю, не заплатит.
Наступила новая пауза.
– Он величайший негодяй, какого я встречал, – сказал Феликс.
– Я знаю такого же великого, – заметил лорд Грасслок, – или, по крайней мере, такого же ничтожного.
Еще с минуту все молчали, затем сэр Феликс ушел, бормоча что-то про отсутствие карт. Больше его члены «Медвежьего садка» не видели, а если видели, то предпочитали не узнавать.
Остальные сидели еще долго, хотя никаких особых развлечений у них не было. Все чувствовали, что эпоха «Медвежьего садка» закончилась, и с приличествующей случаю печальной серьезностью шепотом произносили грустные слова, утешаясь одним лишь табаком.
– Никогда в жизни мне так не хотелось плакать, – сказал Долли, когда в первом часу ночи потребовал стакан разбавленного бренди. – Доброй ночи, друзья, до свидания. Я еду в Кавершем, и, если утоплюсь, это будет ничуть не странно.
Как мистер Флэтфлис обратился в суд, и пытался продать мебель, и угрожал всем, и наконец избрал своей главной жертвой бедного Долли Лонгстаффа и как Долли Лонгстафф с помощью мистера Скеркума наголову разбил мистера Флэтфлиса и довел этого деятельного, но несчастливого человека вместе с женой и маленьким семейством до полного разорения, читатель вряд ли рассчитывает узнать из нашей хроники в подробностях.
Глава XCVII. Судьба миссис Хартл
Миссис Хартл сдалась на общую просьбу миссис Питкин и Джона Крамба отложить отъезд и посетить свадьбу Руби Рагглз не столько из любви к участникам этого события или желания посмотреть английские свадебные обычаи, сколько от неодолимого чувства к Полу Монтегю. Она не просто мечтала увидеть его еще раз, но и не находила в себе сил покинуть страну, где он живет. Надеяться ей было не на что. Это миссис Хартл видела ясно. Она согласилась его отпустить. Простила измену и даже, ради него, была добра к сопернице, занявшей ее место. Тем не менее она оставалась поближе к нему. И хотя в своем ограниченном общении с англичанами миссис Хартл высмеивала все английское, возвращение на родину ее страшило. В глубине души ей нравилось глуповатое спокойствие здешней жизни, так непохожее на жестокие бури ее молодости. Любая американка, думала она, смышленее миссис Питкин, и уж точно американская почва не рождала человека столь же медлительного и неспособного связать две мысли, как Джон Крамб. И все равно ей нравилась миссис Питкин, а Джона Крамба она почти полюбила. Насколько другой была бы ее жизнь, встреть она мужчину, который был бы ей верен, как Джон Крамб своей Руби!
Она любила Пола Монтегю всем сердцем и презирала себя за эту любовь. Какой он слабый, какой бесхребетный, как заражен предрассудками и чрезмерной щепетильностью, из-за которой упускает блестящие возможности, как не похож на ее соотечественников в умении и готовности действовать! И все же она любила его за эти самые недостатки, говорила себе, что его английские манеры приятнее энергичной сметки ее родной страны. Он обманул ее, обманул жестоко – поклялся и нарушил клятву, погубил своим предательством всю ее жизнь! Но так ведь и она была с ним не вполне честна. Поначалу она не думала обманывать, не думал и он. Оба вели игру друг против друга, и Пол, так сильно уступающий ей умом, победил – потому что он мужчина. У миссис Хартл было много времени на раздумья, и она много об этом думала. Он может любить снова и снова и не стать от этого хуже, а она погублена его изменой. Он может искать свежий цветок и смело устремляться за нектаром, ей остается лишь сидеть и рыдать о своей похищенной сладости. И она не знала, где скорбеть горше – в Калифорнии или на ислингтонской квартире у миссис Питкин.
– Он ведь партнер мистера Монтегю, да? – спросила миссис Питкин через день или два после возвращения со свадьбы Крамба.
Мистер Фискер недавно заходил к миссис Хартл, и та рассказала хозяйке, что он партнер Пола.
– Мне кажется, он гораздо приятнее мистера Монтегю, – продолжала миссис Питкин.
Возможно, она считала, что ее жиличка, потеряв одного участника фирмы, нацелилась на другого, и еще – что стоит похвалить американца в ущерб англичанину.
– О вкусах не спорят, миссис Питкин.
– Тоже верно, миссис Хартл.
– Мистер Монтегю джентльмен.
– Я всегда так о нем говорила, миссис Хартл.
– А мистер Фискер… американский гражданин. – Эти слова миссис Хартл произнесла без всякой нежности.
– Истинная правда! – воскликнула миссис Питкин. Она совершенно не поняла, что имеет в виду жиличка.
– Мистер Фискер пришел ко мне с новостями из Сан-Франциско, которых я прежде не слышала, и предложил мне ехать туда вместе с ним.
Миссис Питкин тут же прижала фартук к лицу.
– Я должна когда-нибудь уехать, вы же знаете.
– Да, наверное. Я же не могла надеяться, что вы у меня навсегда. А как бы мне этого хотелось! Я никогда не забуду, до чего хорошо мне с вами жилось. Не было недели, чтобы вы за все не рассчитались, и все так культурно, так культурно. Прям как будто у вас в кармане банк, миссис Хартл!
Горе исторгло у несчастной самые сокровенные мысли.
– Мистер Фискер мне не особенно близкий друг. Но он сказал, что с ним поедут другие дамы, и я решила присоединиться к ним. С ними будет не так скучно, а сейчас я по многим причинам предпочту общество. Мы едем первого сентября.
Тогда была середина августа, так что слова про первое сентября хоть немного утешили миссис Питкин. Лишние две недели – уже что-то, к тому же мистер Фискер в Англии по делам, а в делах случаются непредвиденные задержки. Когда миссис Питкин уже взялась за дверную ручку, миссис Хартл добавила то единственное, что на самом деле хотела сказать:
– Кстати, миссис Питкин, завтра в одиннадцать обещал зайти мистер Монтегю. Когда он придет, просто проведите его ко мне.
Она боялась, что без таких указаний миссис Питкин наговорит ему чего-нибудь лишнего.
– Мистер Монтегю! О! Конечно, миссис Хартл, конечно! Я сама за этим прослежу.
И миссис Питкин ушла сконфуженная – думая, что, возможно, оплошала, хваля Фискера в ущерб мистеру Монтегю. Может быть, прежние затруднения благополучно разрешатся.
На другое утро миссис Хартл оделась с более чем всегдашней тщательностью и простотой и сразу после завтрака села за письменный стол, намереваясь поработать так же спокойно, как если бы не ждала в гости никого особенного. Разумеется, она не написала и слова из намеченного на утро. Разумеется, ей не удалось внушить себе спокойствие, как она ни старалась.
В глубине души миссис Хартл знала, что ее желание вновь увидеться с Полом – неправильное. Она его простила, о чем еще теперь говорить? Она видела девушку и до какой-то степени ее одобрила, удовлетворила свое любопытство и пожертвовала мечтами о мести. У нее не было определенного плана, что ему говорить. Она сообщит, что едет в Сан-Франциско с Фискером, но что еще можно сказать? Тут во входную дверь постучали. Сердце у миссис Хартл екнуло, и она сделала последнюю отчаянную попытку успокоиться. На лестнице раздались шаги, затем дверь открылась и миссис Питкин доложила о приходе мистера Монтегю. Впрочем, миссис Питкин была преисполнена такой сердечной благодарности к квартирантке, что даже не осталась послушать через замочную скважину.
– Я подумала, что ты можешь заглянуть ко мне последний раз перед отъездом, – сказала миссис Хартл, не вставая с дивана, но протягивая Полу руку. – Сядь напротив, чтобы мы могли друг на друга смотреть. Надеюсь, тебе было не затруднительно ко мне прийти.
– Разумеется, я пришел, когда мне передали твою просьбу.
– Я, безусловно, не ждала, что ты придешь по собственному желанию.
– Я не посмел бы прийти, если бы ты меня не позвала, сама знаешь.
– Ничего такого я не знаю – но раз ты здесь, не будем ссориться из-за твоих мотивов. Мисс Карбери тебя уже простила? Отпустила тебе грехи?
– Мы друзья, если ты об этом.
– Конечно, вы друзья. Ей нужно было одно – чтобы кто-нибудь тебя обелил. Не важно кто. Она поверила бы любому, кто скажет о тебе доброе слово. Быть может, не мне было за это браться, но, думаю, даже моей помощи хватило с лихвой.
– Ты сказала обо мне доброе слово?
– Вообще-то, нет, – ответила миссис Хартл. – Не хочу обманывать тебя в нашу последнюю встречу. Я не говорила о тебе ничего хорошего. Да и что хорошего я могла бы сказать? Но то, что я сказала, послужило тебе не хуже, чем если бы я час без умолку нахваливала твои добродетели. Я рассказала ей, как дурно ты обошелся со мной, и объяснила, что ты выбросил меня на свалку в тот же миг, как увидел ее.
– Это было не так, друг мой.
– Какая разница? Ради дорогого человека не грех и солгать! Я не могла входить во все мелкие детали твоего вероломства. Не могла за одну довольно мучительную беседу объяснить, что ты позволил ханжеству отговорить себя от чувства ко мне задолго до того, как увидел ее прекрасные глаза. Как ни хотела я тебе помочь, мне незачем было рассказывать ей о моем позоре. К тому же в таком изложении история понравилась ей еще больше. Я в красках расписала, как неохотно ты уделял мне время, какой обузой я для тебя была, как тебе хотелось от меня увильнуть.
– Уинифрид, это неправда.
– Главным преступлением стала та злосчастная поездка в Лоустофт. Мистер Роджер Карбери, которого я ненавижу всем сердцем…
– Ты его не знаешь.
– Знаю я его или нет, у меня есть свое мнение о нем, сэр. Я говорю, что ненавижу его и что он настроил ее против тебя. Расписал ей пагубный грех нашей общей поездки, особенно упирая на тот чудовищный факт, что мы провели две ночи под одной крышей и до того ехали вместе в одном купе. И все это стало непреодолимой преградой на твоем пути к счастью.
– Он не сказал ей об этом и слова.
– А кто тогда? Впрочем, какая разница. Она знала, и, чтобы оправдать тебя в ее глазах, я рассказала, как бессердечен ты был со мной. Я объяснила, что твоя начавшаяся было возвращаться дружба застыла, словно уэнемский лед, при явлении мистера Карбери. Возможно, я зашла чуть дальше и намекнула, что встречу подстроили нарочно, дабы ты получил легкий способ от меня отделаться.