Было решено, что мистер Фискер увезет их в Нью-Йорк, как только окончательно уладит здешние дела. В середине августа мадам Мельмотт сообщили, что билеты взяты на третье сентября. Однако больше ничего ей не сообщали. Она даже не знала, поедет Мари как свободная девица или как невеста Гамильтона Фискера. Мадам Мельмотт обижалась, что ее держат в неведении, Фискера считала мошенником, который рано или поздно приберет к рукам все, что осталось от ее мужа, зато целиком и полностью доверяла Кроллу, а тот, в свою очередь, был к ней особенно предупредителен. Фискер собирался из Нью-Йорка ехать в Сан-Франциско, Мари тоже поговаривала о том, чтобы пересечь Американский континент. Мадам Мельмотт считала, что ей, ее драгоценностям и той доле денег, которую выделит ей Мари, лучше всего осесть в Нью-Йорке. Зачем ей тащиться в Калифорнию? Герр Кролл тоже решил остаться в Нью-Йорке. Тут даме пришло в голову, что фамилия Мельмотт в Нью-Йорке слишком известна, а раз ее все равно нужно менять, то Кролл ничуть не хуже любой другой. Они с герром Кроллом знали друг друга много лет и были, как она предполагала, примерно одного возраста. Кролл скопил кое-какие средства. У нее были ее драгоценности, и она надеялась, что Кролл, если это будет в его интересах, сумеет выбить часть суммы, которая по справедливости должна была достаться ей целиком. Поэтому мадам Мельмотт улыбалась Кроллу и говорила с ним шепотом, а когда она второй раз налила ему кюрасао – сокровище, которое хранила почти так же ревниво, как драгоценности, – он ее понял.
Однако существенно было выяснить намерения Мари. Девушка ничем не делилась с мачехой и уж точно не собиралась ей подчиняться.
– Дорогая, – спросила как-то мадам Мельмотт – по-французски и без всяких предисловий, – ты выйдешь за мистера Фискера?
– Отчего ты спрашиваешь?
– Мне это очень важно. Где я буду жить? Что буду делать? Сколько денег я получу? Кто будет обо мне заботиться? Мне необходимо все это знать. Если Фискер тебе нравится, ты за него выйдешь. Почему ты мне не скажешь?
– Потому что я не знаю. Когда буду знать, скажу. Сейчас можешь повторять вопрос хоть до завтрашнего утра, мне все равно нечего будет ответить.
Мари говорила чистую правду. Она не знала. Безусловно, не вина Фискера, что мисс Мельмотт оставалась в неведении о своем будущем. Сам он звал ее замуж часто и красноречиво. Однако Мари, к которой уже столько сватались, сознавала всю важность предлагаемого шага. Романтика брака сильно для нее поблекла, и она сомневалась в его практической полезности. Когда-то Мари влюбилась в сэра Феликса и твердила себе, что боготворит землю под его ногами. Теперь она заставила себя смотреть на ту влюбленность как на урок. В первые месяцы после приезда в Англию отец навязывал ей то одного, то другого охотника за приданым – чему она, ослепленная и напуганная блеском новой жизни, поначалу не смела противиться. Однако из романов Мари знала, что имеет право влюбиться, и выбрала своим кумиром сэра Феликса Карбери. Затем из первых женихов остался один – лорд Ниддердейл. Мари, утратив надежду на брак по любви, решила, что выйти за кого-нибудь надо, а Ниддердейл не хуже других и уж точно лучше многих. Она даже начала испытывать к нему некоторую симпатию и видела, что он испытывает симпатию к ней, но тут случилась трагедия. Лорд Ниддердейл был очень добрым – но и он ее бросил. Мари не позволяла себе на него сердиться. Разумеется, иначе и быть не могло. У нее по-прежнему оставалось много денег, но не так много, как Ниддердейлу сулили вначале. И более того, эти деньги были запятнаны кровью ее отца. Со дня его смерти Мари знала, что Ниддердейл на ней не женится. Зачем ему это? Сэра Феликса Карбери она вспоминала со злостью, а вот на Ниддердейла вовсе не злилась. Случись им встретиться, она пожмет ему руку и улыбнется – если не ласково, то уж по крайней мере любезно. Однако ничто из перечисленного не добавило ей любви к институту брака. У нее было более ста тысяч фунтов. Зная, что может распоряжаться ими по собственному усмотрению, Мари начала серьезнее смотреть на жизнь.
Что ей делать со своими деньгами? Как жить? Оставаться ли самой себе хозяйкой? Если отказать Фискеру, то что делать дальше? Если она его прогонит, единственными ее знакомыми в новой стране останутся отцовская вдова и герр Кролл. Мари уже догадывалась, какие у мадам Мельмотт виды на Кролла, и не хотела заводить с ними общий дом на уровне своих доходов. Не представляла она себе и счастья в одинокой независимой жизни. У нее было свое мнение о женских правах – особенно в том, что касается денег, – и смутное представление, что в Америке молодая женщина не так нуждается в мужской поддержке, как в Англии. Тем не менее мысль о хорошем доме в Бостоне или Филадельфии – не в Нью-Йорке, который выбрала себе мадам Мельмотт, – где она будет жить совершенно одна, тоже ее не привлекала. Что до Фискера, он, безусловно, ей нравился. Он не был красив, как сэр Феликс Карбери, или благодушен, как лорд Ниддердейл. Мари видела много английских джентльменов и понимала, что Фискер на них не похож. Однако она не настолько привыкла к английским джентльменам, чтобы Фискер раздражал ее своей вульгарностью. Он сказал, что у него большой дом в Сан-Франциско, а Мари, безусловно, хотела жить в большом доме. Фискер подавал себя как преуспевающего коммерсанта, и Мари прикинула, что он не улаживал бы сейчас в Лондоне дела ее отца, не будь он значим в деловом мире. Она выяснила, что в Соединенных Штатах замужняя женщина имеет больше власти над собственными деньгами, чем в Англии, и это тоже свидетельствовало в пользу Фискера. В целом она была склонна думать, что лучше преуспеет в жизни как миссис Фискер, чем как Мари Мельмотт, – если только решит, что делать с деньгами.
– Я взял отличные каюты, – сказал ей Фискер как-то утром в Хэмпстеде.
Эти разговоры, которые всякий раз начинались с финансовых дел, а заканчивались делами сердечными, всегда происходили без участия мадам Мельмотт.
– Я буду в своей одна?
– О да. Я взял отдельную каюту для мадам Мельмотт и горничной, отдельную каюту для вас. Вы будете путешествовать со всеми удобствами. И еще с нами едет одна дама – миссис Хартл. Думаю, она вам понравится.
– У нее есть муж?
– Он с нами не едет, – уклончиво ответил Фискер.
– Но есть?
– Да, однако вам лучше его не упоминать. Он не совсем такой, каким следует быть мужу.
– Она же вроде приехала сюда, чтобы выйти за кого-то другого?
Мари немного слышала о миссис Хартл от сэра Феликса Карбери в пору их нежной дружбы.
– Когда-нибудь я вам эту историю расскажу. Но можете быть уверены, я не пригласил бы ехать с вами женщину, с которой вам знаться не след.
– О, я сумею о себе позаботиться.
– Несомненно, мисс Мельмотт, несомненно. И я очень сильно это чувствую. Я хотел лишь сказать, что не стал бы знакомить даму, которую мечтаю однажды назвать своей, с дамой, которой дамам знать не подобает. Надеюсь, я понятно выразился, мисс Мельмотт.
– О, вполне.
– И быть может, я могу добавить, что, находясь на борту в качестве вашего жениха, я мог бы заботиться о ваших удобствах лучше, чем в качестве друга, мисс Мельмотт. У вас нет причин сомневаться в искренности моих чувств.
– Не понимаю отчего. Насколько я знаю джентльменов, искренности их чувств верить нельзя, а некоторые из них и вовсе бесчувственны.
– Мисс Мельмотт, вы не знаете славного Запада. Весь ваш прошлый опыт почерпнут в этой изнеженной и холодной стране, где больше не умеют любить. На золотых берегах, омываемых Тихим океаном, мужчины по-прежнему верны, а женщины – нежны.
– Быть может, мне лучше подождать и посмотреть, мистер Фискер.
Однако мистер Фискер так не считал. На золотых берегах могли сыскаться другие мужчины, желающие быть верными.
– И затем, – продолжал он, ловко прибегая к наиболее вескому аргументу, – законы, регулирующие собственность женщины, в Штатах прямо противоположны тем, какие установила здесь мужская алчность. У нас жена может затребовать свою долю собственности мужа, но то, что принадлежит ей, принадлежит ей одной. Америка, безусловно, страна для женщин – и Калифорния в особенности.
– Ах… про это я все узнаю, когда проживу там несколько месяцев.
– С вашего позволения, мисс Мельмотт, вы вступите в Сан-Франциско при куда лучших предзнаменованиях, если приедете туда замужней дамой или обрученной невестой.
– В Калифорнии мало уважают незамужних дам?
– Не в том дело. Мисс Мельмотт, вы понимаете, о чем я.
– О да.
– Давайте идти по жизни вместе. Мы оба исключительно хорошо обеспечены. Сейчас я трачу на свой дом тридцать тысяч в год. Вы сами все увидите. Если мы объединим наши капиталы, то заживем шире всех других.
– Не уверена, что хочу жить очень уж широко. Я уже видела, до чего такое доводит, мистер Фискер.
– С моей стороны вы можете такого не опасаться, мисс Мельмотт. Я не смогу тронуть и доллар из ваших денег. Так великолепно было бы въехать в Сан-Франциско мужем и женой.
– Я не собираюсь думать о замужестве, пока не проживу там какое-то время и не осмотрюсь.
– И пока не увидите дом! Что ж, в этом что-то есть. Дом на месте, уверяю вас. У меня нет ни малейших опасений, что он вам не понравится. Однако, если бы мы обручились, я мог бы во всем о вас заботиться. Как вам ехать в Сан-Франциско совершенно одной? Ах, мисс Мельмотт, я так вас обожаю!
Вряд ли последнее заверение сильно впечатлило Мари. Однако предшествующие доводы произвели известное действие.
– В таком случае я скажу вам, как это будет, – объявила она.
– Как? – И он, вскочив, обнял ее за талию.
– Не так, мистер Фискер, – сказала Мари, отстраняясь. – А вот как: вы можете считать, что помолвлены со мной.
– Я счастливейший человек на этом континенте, – объявил Фискер, на радостях позабыв, что он не в Соединенных Штатах.
– Однако, если в Сан-Франциско я выясню что-нибудь, что побудит меня изменить решение, я его изменю. Вы мне нравитесь, но я не стану прыгать в темноту и выходить за кота в мешке.