– Но почему он не дал вам сертификата? – спросил Долли на обратном пути.
– Думаю, ему можно верить на слово, – ответил сэр Феликс.
– О да, конечно. Тысячи фунтов для него – что для нас полукроны. Соглашусь, что тут вы можете верить ему на слово. И все равно он величайший негодяй, Карбери.
Сэр Феликс уже начал печалиться о своей тысяче фунтов.
Глава XXIX. Отвага мисс Мельмотт
Леди Карбери по-прежнему часто допытывалась у сына, как продвигается сватовство, то есть, на взгляд сэра Феликса, донимала его своей назойливостью.
– Я поговорил с ее отцом, – с досадой объявил он.
– И что сказал мистер Мельмотт?
– Что он мог сказать? Спросил про мой доход. Старый скряга!
– Он запретил тебе к ним приходить?
– Матушка, от твоего допроса никакого толку. Оставь меня в покое, я делаю, что могу.
– Она ведь приняла твое предложение?
– Конечно. Я говорил тебе в Карбери.
– Раз так, Феликс, я бы на твоем месте с ней убежала, честное слово. Такое случается сплошь и рядом, и, если ты женишься на девушке, никто вас не осудит. Сейчас ты можешь ее увезти, потому что, знаю, у тебя есть деньги. Девица, насколько я понимаю, как раз из тех, кто не сробеет убежать.
Сын молча выслушивал материнские советы. Он тоже думал, что Мари согласится с ним убежать. Ее отец намекнул на эту возможность – и явственно дал понять, что в таком случае пылкий влюбленный получит одну лишь девицу без всяких денег. Но что, если это только угроза? Богатые отцы обычно прощают дочерей, и богатый отец точно простит дочь, когда она вернется к нему с титулом. Сэр Феликс думал об этом и молчал. Матушка, читая его мысли, продолжала:
– Конечно, Феликс, тут будет некоторый риск.
– Вообрази, каково будет в итоге не получить денег! – воскликнул он. – Я этого не снесу. Думаю, я убью ее.
– Ох, Феликс, не говори так. Но когда я упомянула риск, я имела в виду, что он очень мал. Отцу не на что будет по-настоящему разозлиться. Ему некому больше оставить деньги, и куда приятнее иметь рядом дочь, леди Карбери, чем остаться одному в целом мире.
– Я не стану с ним жить. Это свыше моих сил.
– Тебя никто не заставит с ним жить, Феликс. Разумеется, она будет навещать родителей. Как только с деньгами все решится, тебе не потребуется бывать у них чаще, чем ты захочешь. Пожалуйста, не думай о пустяках. Если с этим не выгорит, что ты будешь делать? Нас всех ждет нищета. На твоем месте, Феликс, я бы увезла ее завтра же. Она, кажется, совершеннолетняя.
– Я не буду знать, куда ее везти, – сказал сэр Феликс, почти ошарашенный масштабом предложенного ему плана. – Номер с Шотландией нынче не пройдет.
– Разумеется, ты должен сразу на ней жениться.
– Вероятно… хотя, возможно, лучше сперва дождаться денег.
– О нет, нет! Все тебя осудят. Если ты отважно увезешь ее и сразу на ней женишься, все будут на твоей стороне. Отец и мать неизбежно смирятся…
– Мать ничего не решает.
– Он неизбежно смирится, если люди будут вас защищать. Я могу заручиться помощью мистера Альфа и мистера Брона. Я попытаюсь, Феликс, обязательно. Десять тысяч годовых на дороге не валяются.
Сэр Феликс не выразил согласия. Он не хотел успокоить матушку обещанием, что займется подготовкой побега. И тем не менее столь блестящая перспектива взволновала даже и его. Сейчас деньги на исполнение плана есть, потом может не быть. Он решил спросить у кого-нибудь, куда ее везти и что с ней делать, а после изложить предложение самой Мари. Майлз Грендолл мог бы дать совет, поскольку, при всех своих недостатках, разбирался в жизни. Однако к Майлзу он обращаться не хотел. С Ниддердейлом они добрые друзья, но Ниддердейл сам имеет виды на Мари. Грасслок точно скажет Ниддердейлу. От Долли проку не будет. Сэр Феликс подумал, что, возможно, ему поможет герр Фосснер. Герр Фосснер мог вытащить человека из любой неприятности – если ему заплатить.
Вечером четверга он, как просила Мари, отправился на Гровенор-сквер – но, на беду, застал в гостиной Мельмотта. Здесь был также лорд Ниддердейл, и отец его милости, маркиз Олд-Рики, которого Феликс прежде не видел. Маркиз – свирепого вида подагрический старик с водянистыми глазами и очень жесткими белыми волосами – опирался на две трости. Здесь же присутствовали мадам Мельмотт, мисс Лонгстафф и Мари. Когда Феликс вошел на первый этаж, рослый лакей сказал ему, что дам нету дома. Тут за дверью начались перешептывания – как позже сообразил Феликс, в них принимала участие Дидон, – после чего второй высокий лакей опроверг утверждение первого и провел посетителя в гостиную. Он чрезвычайно смутился, но пожал руку дамам, поклонился Мельмотту, который его как будто не заметил, кивнул лорду Ниддердейлу и собрался было сесть, когда маркиз принялся командовать.
– Я предлагаю пройти в кабинет, – сказал маркиз.
– Конечно, милорд, – ответил Мельмотт. – Я провожу вашу милость.
Маркиз не заговорил с сыном, а ткнул его тростью, слово выталкивая в дверь. Ниддердейл, получив тычок, последовал за финансистом, а подагрический старый маркиз похромал следом.
Мадам Мельмотт была вне себя от волнения.
– Вам не следовало приходить, – сказала она. – Il faut que vous vous retirez[4].
– Я приношу извинения, – в ужасе проговорил Феликс.
– Я, пожалуй, уйду, – объявила мисс Лонгстафф и, встав, вышла из комнаты.
– Qu’elle est méchante[5], – сказала мадам Мельмотт. – Сэр Феликс, вам тоже лучше уйти.
– Нет. – Мари, подбежав к Феликсу, взяла его под руку. – Не надо ему уходить. Я хочу, чтобы папенька знал.
– Il vous tuera[6], – воскликнула мадам Мельмотт. – О боже, да.
– И пусть, – ответила Мари, цепляясь за своего возлюбленного. – Я не выйду за лорда Ниддердейла. Даже если папенька разрежет меня на куски. Феликс, ты меня любишь, ведь правда?
– Конечно. – И сэр Феликс обнял ее за талию.
– Маменька, – продолжала Мари. – Я не выйду ни за кого другого – никогда, никогда, никогда. Ой, Феликс, скажи ей, что любишь меня.
– Вы же это знаете, не правда ли, мэм? – Сэр Феликс плохо понимал, что говорить и что делать.
– Ах, любовь! Ужасная глупость, – сказала мадам Мельмотт. – Сэр Феликс, вам лучше уйти. Вы будете так добры?
– Не уходи, – потребовала Мари. – Нет, маменька, он не уйдет. Чего ему бояться? Я спущусь к папеньке в кабинет, скажу, что не выйду за того человека и что это мой жених. Феликс, ты пойдешь?
Сэру Феликсу предложение не понравилось. Он вспомнил свирепость в глазах маркиза и обычную мрачную суровость Мельмотта.
– Вряд ли я имею право так поступить в доме мистера Мельмотта, – сказал он.
– По-моему, имеешь, – ответила Мари. – Сегодня я сказала папеньке, что не выйду за лорда Ниддердейла.
– Он рассердился?
– Рассмеялся. Он так привык управлять людьми, что уверен, будто все обязаны его слушаться. Пусть он меня убьет, но я не соглашусь. Я твердо решила. Феликс, если ты от меня не откажешься, ничто нас не разлучит. Я не стыжусь объявить всем, что люблю тебя.
Мадам Мельмотт упала в кресло и вздыхала. Сэр Феликс обнимал Мари за талию, слушал ее горячие слова, но почти не отвечал. И тут на лестнице раздались тяжелые шаги.
– C’est lui![7] – вскрикнула мадам Мельмотт и выбежала в боковую дверь.
На мгновение пара осталась одна. Мари подняла лицо, и сэр Феликс поцеловал ее в губы.
– А теперь будь смелым, – велела она, выскальзывая из его объятий. – И я тоже буду смелой.
Мистер Мельмотт вошел в комнату и огляделся.
– Где остальные? – спросил он.
– Маменька ушла, а мисс Лонгстафф ушла еще раньше.
– Сэр Феликс, я имею вам сказать, что моя дочь помолвлена с лордом Ниддердейлом.
– Сэр Феликс, я не… помолвлена… с лордом Ниддердейлом, – объявила Мари. – Бесполезно, папенька. Я не согласна. Хоть режь меня, я не согласна.
– Она выйдет за лорда Ниддердейла, – продолжал мистер Мельмотт, обращаясь к сэру Феликсу. – Поскольку все условлено, вам лучше будет нас покинуть. Я буду рад возобновить знакомство, как только вы признаете этот факт, либо рад видеть вас в Сити в любое время.
– Папенька, он мой жених, – сказала Мари.
– Пфуй!
– Не пфуй, а правда жених. Я не выйду ни за кого другого. Я ненавижу лорда Ниддердейла, а что до того ужасного старика, я смотреть на него не могу. Сэр Феликс – джентльмен не хуже его. Если бы ты любил меня, папенька, то не хотел бы сделать несчастной на всю жизнь.
Отец вскинул руку и двинулся на дочь, но та лишь сильнее прижалась к возлюбленному. Сэр Феликс не знал, что делать, но всей душой мечтал оказаться снаружи.
– Ступай в свою комнату, дрянь! – крикнул Мельмотт.
– Разумеется, я уйду в постель, если ты велишь, папенька.
– Да, я велю. Как смеешь ты к нему прижиматься у меня на глазах! Совсем стыд потеряла!
– Тут нет ничего стыдного. Не стыднее любить его, чем того, другого. Ой, папенька, не надо. Мне больно. Я пойду.
Отец за руку протащил ее к двери, потом вытолкнул из комнаты.
– Я очень сожалею, мистер Мельмотт, что отчасти стал причиной этих неприятностей, – сказал сэр Феликс.
– Уходите и не возвращайтесь – вот и все. Вы не можете оба на ней жениться. Вам надо просто это усвоить. Я не дам дочери и шиллинга, если она выйдет замуж против моей воли. Бог свидетель, сэр Феликс, она не получит ни шиллинга. Но имейте в виду – если вы отступитесь, я буду рад помочь вам в Сити любым угодным вам способом.
После этого сэр Феликс вышел из комнаты, спустился по лестнице, и швейцар выпустил его на улицу. Однако, когда он шел по коридору, служанка сунула ему в руку записку, которую он прочел, как только оказался под газовым фонарем. Записка была датирована этим утром, а посему не имела отношения к только что разыгравшейся сцене. Она гласила: