– В этом не будет ничего постыдного.
– Я не говорил, что это будет постыдно, – и все же в таком вопросе трудно советовать. Если вы спрашиваете, считаю ли я, что Мельмотт ее простит и даст молодым денег после свадьбы, – думаю, что да.
– Я так рада это слышать.
– И я абсолютно уверен, что на обещание помочь в Сити полагаться не следует.
– Я совершенно с вами согласна. И я очень вам обязана, – проговорила леди Карбери. Теперь она окончательно решила, что Феликсу надо увезти девушку. – Вы чрезвычайно добры.
Она вновь протянула ему руку, словно намеревалась попрощаться.
– А теперь, – проговорил он, – я тоже должен кое-что вам сказать.
Глава XXXI. Мистер Брон решился
– А теперь я должен кое-что вам сказать.
Произнося эти слова, мистер Брон встал, затем снова сел. Дама явственно видела его волнение и думала, будто знает причину. «Любвеобильный старый осел выкинет сейчас что-нибудь крайне глупое и неприятное», – так сказала себе леди Карбери, мысленно готовясь к предстоящей сцене, и все же она не угадала, какую форму примет любвеобильность «старого осла».
– Леди Карбери, – поговорил мистер Брон, снова вставая, – мы с вами уже не так молоды, как когда-то.
– Да, и потому можем позволить себе роскошь быть друзьями. Лишь возраст дает мужчине и женщине привилегию узнать друг друга по-настоящему близко.
Ее слова сильно помешали мистеру Брону продолжать. Очевидно, леди Карбери хотела намекнуть, что из них двоих по крайней мере он достиг той жизненной поры, когда нелепо помышлять о любви. На самом деле редактор «Утреннего завтрака» не так давно разменял шестой десяток, был моложав, мог с удовольствием пройти четыре мили и больше, катался в парке на лошади не хуже любого сорокалетнего, а после работал до четырех-пяти утра с той легкой ровностью, какая дается лишь крепким здоровьем. Думая о себе и своих обстоятельствах, мистер Брон не видел, отчего ему нельзя влюбиться.
– Надеюсь, по крайней мере мы с вами знаем друг друга близко, – промямлил он.
– О да, потому я и обратилась к вам за советом, чего не решилась бы сделать, будь я молода.
– Я не совсем понимаю почему. Это, впрочем, не имеет отношения к тому, что я хочу сказать. Мои слова о том, что мы уже не так молоды, – глупый трюизм.
– Я так не подумала, – с улыбкой ответила леди Карбери.
– Или были бы трюизмом, не собирайся я продолжать. – Мистер Брон загнал себя в затруднительное положение и не мог сообразить, как из него выбраться. – Я собирался сказать, что, надеюсь, мы еще не слишком стары для… любви.
Бедный старый дурачок! Чего ради он выставляет себя таким болваном? Это было даже хуже поцелуя – труднее отмахнуться и забыть. Вероятно, здесь автор хроники должен сделать небольшое пояснение: леди Карбери и на миг не подумала, что редактор «Утреннего завтрака» предлагает ей руку и сердце. Она знала (или воображала, будто знает), что пожилые мужчины склонны объясняться в любви и ломать патетическую комедию. Неприличие такого предложения ничуть ее не шокировало. Узнай она, что редактор признался в любви другой даме, она бы охотно включила эту даму в число своих приятельниц, дабы усилить собственное влияние на мистера Брона. Однако в ее планы не входило, чтобы перед ней разыгрывали беззаконную страсть, и она намеревалась это пресечь. Леди Карбери и помыслить не могла, что человек в положении мистера Брона – влиятельный, с большим доходом, полубог, перед которым заискивают и которого страшатся, – пожелает разделить ее невзгоды, безвестность и нищету. В таком поступке был бы пиетет, по ее мнению, мужчинам несвойственный и уж тем более невозможный по отношению к ней. Она так дурно думала о людях в целом, а равно о себе и мистере Броне в частности, что не могла вообразить подобную жертву.
– Мистер Брон, – сказала она, – я не ожидала, что вы воспользуетесь моим доверием, чтобы так мне досаждать.
– Досаждать вам, леди Карбери! Какой своеобразный выбор слов! По долгом размышлении я решил просить вас стать моей женой. Что в случае вашего отказа мне будет… досадно, и более чем досадно, сомнений нет. Что такой досадный для меня исход весьма вероятен, я полностью сознаю. Однако вам, чтобы выйти из положения, довольно просто сказать «нет».
Слово «женой» ошеломило леди Карбери, как удар грома, и разом переменило ее чувства к мистеру Брону. У нее и мысли не возникло, что она способна его полюбить, более того, она была убеждена, что такое невозможно. Если бы ей суждено было влюбиться, ее прельстил бы какой-нибудь красавчик-мот, который тянул бы из нее деньги. Мистер Брон всегда был полезным другом, полезным, потому что знает жизнь. И сейчас он явственно обнаружил полное незнание жизни. Мистер Брон из «Утреннего завтрака» просит ее руки! И в то же время леди Карбери едва не плакала от нежности; она как будто вернулась в далекую юность. Этот человек – и такой человек! – предлагает отдать ей половину своего достояния и взять на себя половину ее тягот! Какой глупец! Но какой ангел! Она всегда видела в нем один лишь холодный разум, разбавленный, быть может, бесстрастными остатками юношеских пороков. Теперь оказалось, что у него есть человеческое сердце, и, более того, это сердце она сумела растопить. Как бесконечно мило! И как мелко!
На предложение следовало ответить, и для леди Карбери естественно было в первую очередь взвесить, что будет лучше для нее самой. Ей не подумалось, что она может полюбить мистера Брона, но подумалось, что мистер Брон может разрешить ее нынешние затруднения. Как полезно будет получить отца для Феликса, и какого отца! Как легка будет литературная карьера с таким мужем! И кто-то говорил, что место главного редактора приносит ему три тысячи фунтов в год. И уж конечно, все достойные внимания потянутся в гостиную миссис Брон. Все это пронеслось у нее в голове за минуту, которую она разрешила себе помедлить. Однако были и другие чувства. Быть может, сильнейшим ее устремлением была любовь к свободе, рожденная тиранией бывшего мужа. Бежав от этой тирании, она подверглась сокрушительному общественному осуждению и еле его пережила. Какое-то время спустя муж вновь взял ее под свою тираническую опеку. Затем наступила свобода. Вместе со свободой пришли так и не сбывшиеся надежды и множество печалей, однако надежды эти не умерли, а память о тирании была свежа по сей день. Но вот минута закончилась, надо было отвечать.
– Мистер Брон, – сказала леди Карбери, – вы меня огорошили. Я ничего подобного не ждала.
Теперь мистер Брон мог говорить, и речь его полилась свободно:
– Леди Карбери, я долго жил холостяком и порою думал, что лучше мне остаться им до конца дней. Всю жизнь я трудился так много, что в юности не имел времени думать о любви. В дальнейшем мои мысли настолько занимала работа, что я не осознавал этой потребности, которую тем не менее чувствовал. Так продолжалось, пока я не вообразил – нет, не что слишком стар для любви, но что другие считают меня таким. Потом я встретил вас. И я сперва сказал себе, быть может не слишком галантно, что вы тоже не так молоды, как прежде. Однако вы сохранили и красоту молодости, и энергию, и что-то от юной свежести сердца. И я вас полюбил. Я говорю совершенно откровенно, рискуя вас рассердить. У меня было много сомнений, прежде чем я решился. Так трудно понять другого человека. Однако я думаю, что понимаю вас, и, если вы согласитесь вручить мне свое счастье, я готов доверить вам свое.
Бедный мистер Брон! Так щедро одаренный талантами, нужными для издания ежедневной газеты, он совершенно не умел читать женский характер, если говорил о свежести ее молодого ума! И любовь воистину его ослепила, коли он убедил себя, что может вверить ей свое счастье.
– Вы оказали мне огромную честь. Я очень польщена! – воскликнула леди Карбери.
– И?
– Как я могу ответить сию минуту? Ничего подобного я не ждала. И, Бог свидетель, для меня это будто сон. Я всегда считала ваше положение едва ли не высочайшим в Англии, а ваше благосостояние – верхом желаний.
– Благосостояние, какое ни на есть, я мечтаю разделить с вами.
– Так вы говорите, но я все еще не могу поверить. И потом, как мне так вдруг узнать свои чувства? Брак, каким я его знала, мистер Брон, был несчастливым. Я много страдала. Я была изранена в каждом суставе, измучена в каждом нерве – истерзана так, что не могла больше выносить пытку. Наконец я обрела свободу и от нее ждала счастья.
– Сделала ли она вас счастливой?
– Она сделала меня менее несчастной. И еще о стольком надо подумать! У меня сын и дочь, мистер Брон.
– Вашу дочь я могу любить как собственную. И думаю, свидетельство моей преданности, что ради вас я готов встретить любые неприятности, какие могут произойти в дальнейшей карьере вашего сына.
– Мистер Брон, я люблю его больше – всегда буду любить больше – всего на свете.
Эти слова имели целью охладить пыл влюбленного, но тот, возможно, подумал, что в случае его успеха время может изменить высказанные чувства.
– Мистер Брон, – продолжала леди Карбери, – сейчас я так взволнована, что вам лучше меня оставить. И час очень поздний. Слуга ждет и удивляется, что вы задержались. Уже почти два.
– Когда я могу надеяться на ответ?
– Я не заставлю вас ждать. Напишу почти сразу. Напишу вам… завтра… или послезавтра, в четверг. Наверное, мне следовало иметь в запасе ответ, но я так изумлена, что у меня нет его наготове.
Мистер Брон взял ее руку и поцеловал, затем вышел без единого слова.
Когда он собирался открыть парадную дверь, с другой стороны повернулся ключ, и сэр Феликс, вернувшийся из клуба, вошел в дом своей матери. Молодой человек со смесью удивления и наглости глянул мистеру Брону в лицо.
– Здрасьте, старина, – сказал он. – Поздноватенько вы, а?
Сэр Феликс был сильно навеселе, и мистер Брон, видя его состояние, молча вышел на улицу. Леди Карбери по-прежнему стояла в гостиной, ошеломленная разыгравшейся сценой, когда на лестнице раздались тяжелые шаги ее сына. Она не могла не пойти к нему.