– До свидания, моя дорогая. Если вы поссоритесь, то не по моей вине.
С этим словами сэр Дамаск проводил мисс Лонгстафф к выходу и усадил в карету мадам Мельмотт.
– Просто в голове не укладывается, – сказала жена, как только муж вернулся в гостиную. – Она не смогла утерпеть в деревне один сезон, когда все знают, что отцу не по карману содержать для них городской дом. Приехала к этим ужасным людям, а теперь делает вид, будто удивлена, что друзья не бегут ее навещать. В ее лета пора быть умнее.
– Думаю, хочет бывать в обществе, – заметил сэр Дамаск.
– В обществе! Она хочет, чтобы кто-нибудь на ней женился. Уже двенадцать лет, как Джорджиана Лонгстафф начала выезжать. Когда я сама только вступала в свет, мне говорили, с какого времени она выезжает. Да, мой дорогой, полагаю, что ты знаешь об этом все. И она до сих пор никого не нашла. Я могу ей посочувствовать, и сочувствую. Однако если она так себя роняет, то пусть не удивляется, что с нею все раззнакомились. Ты ведь помнишь ту женщину?
– Какую?
– Мадам Мельмотт.
– В жизни ее не видел.
– Нет, видел. Ты возил меня в тот вечер, когда принц *** танцевал с их дочкой. Помнишь толстуху на лестнице – форменное страшилище?
– Я на нее не смотрел. Думал только, в какую сумму это все обошлось.
– Я ее помню, и, если Джорджиана Лонгстафф думает, будто я поеду туда знакомиться с мадам Мельмотт, она очень сильно ошибается. И если она думает, что это способ выйти замуж, то ошибается ничуть не меньше.
Ничто, возможно, так не отвращает мужчин от женитьбы, как тон, которым замужние дамы говорят о стремлении незамужних приятельниц заполучить жениха.
Глава XXXIII. Джон Крамб
Сэр Феликс Карбери назначил Руби Рагглз свидание на огороде возле фермы ее деда. На это свидание он не явился, да и назначал его без намерения прийти, однако Руби Рагглз пришла и ждала между грядок с капустой, пока ее дед не вернулся с Харлстоунской ярмарки. Час свидания давно прошел, но в представлении Руби Рагглз такой утонченный джентльмен, живущий среди лондонской знати, легко мог попутать утро и вечер. Приди он в конце концов, она легко простила бы ему ошибку. Он не пришел, и, когда вечером дед принялся звать Руби, ей пришлось вернуться в дом.
В следующие три недели никаких вестей от лондонского ухажера не было, но Руби постоянно о нем думала и, хотя не могла совсем избавиться от сельского ухажера, старалась видеться с ним как можно реже. Как-то ее дед вернулся из Бенгея и сообщил, что ее сельский ухажер придет нынче вечером.
– Джон Крамб заглянет в гости, – объявил старик. – Сготовь ему какой-нибудь ужин.
– Джон Крамб придет сюда, дедушка? Я бы предпочла, чтобы он держался подальше.
Старик чертыхнулся, нахлобучил старую шляпу и сел в деревянное кресло у кухонного очага. Сердясь, он всегда надевал шляпу, и Руби прекрасно знала эту его привычку.
– Чего ему держаться подальше, ежели он тебе почитай что муж? Слушай, Руби, надоели мне твои глупости. Ты выйдешь за Джона Крамба в следующем месяце, а сейчас пора оглашать ваши имена в церкви.
– Пастор может говорить что угодно, я ему рот не заткну, даже и пытаться не буду. Но ни один пастор не обвенчает меня супротив моей воли.
– А чего тебе это не хотеть, упрямая ты девка?
– Дед, ты пьяный.
Он резко повернулся и швырнул шляпу ей в лицо – ничуть не удивив внучку, которая к этому привыкла. Она подняла шляпу и вернула деду с холодным равнодушием, всегда доводившим его до белого каления.
– Послушай, Руби, – продолжал старик, – я не буду вечно тебя кормить. Если ты выйдешь за Джона Крамба, то получишь в приданое пятьсот фунтов, и мы устроим здесь обед с танцами и позовем весь Бенгей.
– Кому нужен Бенгей – парни, которые только и знают, что курить да заливать глаза, и Джон Крамб из них первый? Этот твой Джон Крамб – не человек, а пивная бочка.
– В жизни не видел его пьяным. – И старый фермер в подтверждение своих слов грохнул кулаком по столу.
– Он просто становится все тупее и тупее с каждой кружкой. Не рассказывай мне про Джона Крамба, дедушка. Знаю я его.
– Разве ты не обещала за него выйти? Не дала ему слово?
– Коли и дала, я буду не первой девушкой, которая взяла свое слово назад. И не последней.
– Ты хочешь сказать, что не выйдешь за него?
– Все так, дедушка.
– Тогда ищи кого-нибудь, кто будет тебя кормить, и поскорее, потому как я не буду.
– За этим дело не станет, дедушка.
– Отлично. Он сегодня придет, вот с ним и разговаривай. Здесь ты не останешься. Знаю я твои дела.
– Какие такие дела? Не знаешь ты никаких моих дел. Нет никаких дел. Ничего ты про меня не знаешь.
– Он сегодня придет. Сговоришься с ним – хорошо. Будут пятьсот фунтов, обед, танцы и весь Бенгей. Он не станет долго терпеть, что со свадьбой все тянут и тянут.
– Так пусть идет своей дорогой.
– Если ты с ним не сговоришься…
– Да не буду я с ним сговариваться.
– Дай мне сказать, девка! Есть пятьсот фунтов. Ни один фермер в Суффолке или Норфолке не даст за дочкой столько – а уж тем более за внучкой. Ты об этом не думаешь. Не хочешь – не надо. Но тогда выметайся с Овечьего Акра.
– Кому он нужен, твой Овечий Акр? Самое дурацкое место во всей Англии.
– Так найди себе другое. А потом другое. Вот и все. Джон Крамб придет на ужин. С ним и говори. Будь я проклят, если стану убиваться. Но ты здесь не останешься. Овечий Акр ей нехорош! Ну так поищи себе другой дом. Дурацкое место! Ты еще побываешь в местах куда хуже Овечьего Акра, прежде чем сдохнешь!
Мисс Рагглз принялась готовиться к приходу гостя со всем усердием. Она была согласна накормить молодого человека ужином и в такого рода поручениях считала себя обязанной слушаться деда. Поэтому она взялась за работу сама и отдала поручение девушке, помогавшей ей по дому. Однако при этом мисс Рагглз твердо решила сказать Джону Крамбу, что не станет его женой. Снимая с крюка окорок, отрезая от него ломти для жарки и перевязывая куриную тушку, которую предстояло сварить для Джона Крамба, она мысленно сравнивала его с сэром Феликсом Карбери. Руби видела так ясно, будто оба стояли перед ней, жесткие от мучной пыли волосы одного и аккуратно расчесанные темные локоны другого, такие шелковистые, что в них всегда хотелось запустить пальцы. И она помнила тяжелое, широкое, простое лицо мучного торговца, медленно движущиеся губы, широкий нос, похожий на большую белую картофелину, большие глаза навыкате и то, как он вечно выковыривал из их уголков грязь и муку. То ли дело белые зубы, прекрасные мягкие губы, идеальные брови и смуглая кожа лондонского возлюбленного! Рай с таким, пусть на один короткий год, безусловно стоит целой жизни с другим! «Против любви не попрешь, – сказала она себе, – а я и пытаться не стану. Накормлю его ужином, скажу все как есть, и пусть уходит. Ему ужин нужнее меня». И, укрепившись в своем решении, она положила курицу в кастрюлю. Дед хочет, чтобы она ушла с Овечьего Акра. Вот и отлично. У нее есть немного своих денег, и она отправится в Лондон. Известно, что скажут люди, но ей плевать на старушечьи пересуды. Она сумеет о себе позаботиться, а в свое оправдание всегда может сказать, что дед выставил ее из дома.
Ужин был назначен на семь, и ровно в этот час Джон Крамб постучал в черную дверь. Пришел он не один, а с другом, Джо Миксетом, бенгейским пекарем, который, как все в Бенгее знали, должен был стать его шафером. У Джона Крамба было много достоинств. Он умел зарабатывать деньги, а заработав, тратить их и откладывать в разумной пропорции. Он не боялся работы и – отдадим ему должное – не боялся никого и ничего. Он был честен и не стыдился ни одного из своих поступков. И у него было в своем роде рыцарственное отношение к женщинам. Он готов был поколотить любого, кто дурно обошелся с женщиной, и уж точно не дал бы спуску тому, кто обидел его женщину. Однако Джон Крамб был медлителен на слова и действительно выглядел тупицей, как говорила Руби. Он прекрасно умел отличить хорошую муку от дурной и знал, за сколько ее покупать, чтобы не остаться внакладе. Он своим умом дошел до того, что честь надо беречь смолоду, а обманом добра не наживешь. Джо Миксет, малый щеголеватый и бойкий на язык, говорил, что держать Джона Крамба за дурака выйдет себе дороже. Джо Миксет, вероятно, был прав, и все же Джон Крамб сглупил, сделав свою помолвку с Руби Рагглз достоянием бенгейских сплетников. Он давно ее любил и, если уж открывал рот, что случалось нечасто, говорил о своей любви. Джон Крамб гордился Руби, ее красотой, ее богатством и собственным статусом ее жениха – и не намеревался этого скрывать. Возможно, именно общие разговоры и настроили Руби против человека, чье предложение она когда-то приняла. Теперь он пришел договориться о дне свадьбы – после того, как не раз и не два услышал, что Руби артачится, – и привел с собой друга, как будто хотел похвалиться перед ним своей победой.
«Еще и Джо Миксета притащил, – сказала себе Руби. – Ну не дурак ли Джон Крамб? Свет еще не видывал такой дурости».
Покуда Руби готовила пир, старик дремал, так что и хмель, и злость совершенно выветрились. Теперь он встал навстречу гостям.
– Кого я вижу? Джо Миксет! Заходи, заходи. Как дела, Джон? Руби нам кое-что сготовила, чуешь запах?
Джон Крамб потянул носом воздух и широко улыбнулся.
– Джон боится возвращаться один в темноте, – пошутил пекарь. – Так что я с ним, шугать леших.
– Чем больше народу, тем веселее. Бьюсь об заклад, у Руби хватит еды на вас обоих. Так, значит, Джон Крамб боится леших? Тем нужнее ему кто-нибудь в доме, кто будет их распугивать.
Влюбленный сел молча, но через некоторое время почувствовал необходимость спросить:
– А где она, мистер Рагглз?
Они сидели в парадной кухне, а Руби трудилась в задней. Когда Джон Крамб задавал свой вопрос, было слышно, как она гремит кастрюлями. Теперь Руби вошла и, вытерев руки о фартук, обменялась рукопожатиями с обоими молодыми мужчинами. Берясь за стряпню, она надела большой фартук и не сочла нужным снять его для встречи с женихом.