– Угадайте, кто к нам вчера приходил, – сказала она как-то вечером своему кавалеру.
Они вместе сидели в мюзик-холле, удобно совмещавшем все прелести питейного заведения, театра и бального зала. Сэр Феликс курил. Он был, по собственному выражению, «инкогнито» – в цилиндре с загнутыми полями и зеленом сюртуке с голубым шелковым галстуком. Руби находила, что ему это очень к лицу. Феликс считал, что вест-эндские друзья не узнают его в таком наряде. Он курил, прихлебывал горячий разбавленный бренди из одного стакана с Руби и наслаждался жизнью. Бедняжка Руби! Она отчасти стыдилась себя, отчасти была напугана, но держалась за чувство, что так приятно сбросить оковы и быть вместе с милым. А почему бы и нет? Девицам Лонгстафф позволено сидеть, танцевать и гулять с кавалерами – когда они у них есть. Как обидно было бы выйти за глупого увальня Джона Крамба, ничего в жизни не увидев! И все же ей было не совсем уютно попивать разбавленный бренди своего ухажера в мюзик-холле на Сити-роуд между одиннадцатью вечера и полуночью. Она видела то, чего предпочла бы не видеть, слышала то, чего предпочла бы не слышать. А ее ухажер, при всей своей красоте – ах, как он был красив! – вел себя совсем не как полагается. Руби все еще его побаивалась и не смела спросить, когда он пообещает на ней жениться. Руби на это рассчитывала, но пока еще между ними не прозвучало и слова о женитьбе. Зато каким блаженством было чувствовать его руку на своей талии! Неужели и он, и Джон Крамб одинаково принадлежат к человеческому роду? И все же, что будет дальше? Даже миссис Питкин уже немного ворчала, и она не сможет всегда жить у миссис Питкин, уходя по вечерам пить разбавленный бренди и слушать музыку с сэром Феликсом Карбери. Поэтому Руби воспользовалась первой возможностью сказать своему кавалеру, что близятся перемены.
– Угадайте, кто к нам вчера приходил.
Сэр Феликс переменился в лице, думая о Мари Мельмотт, о том, что в Ислингтоне побывал какой-то ее посланец, возможно сама Дидон. Он забавлялся в свои последние лондонские вечера, но вскоре ему предстояло отплыть в Нью-Йорк. В план вносились последние штрихи. Феликс поговорил с Дидон; все было готово, недоставало лишь денег. Дидон знала о средствах, которые он доверил Мельмотту, и требовала их забрать. Таким образом, хотя телом сэр Феликс частенько присутствовал в мюзик-холле на Сити-роуд, мыслями он постоянно находился на Гровенор-сквер.
– Кто приходил, Руби?
– Друг сквайра, мистер Монтегю. Я видела его в Бенгее и в Беклсе.
– Пол Монтегю!
– Вы с ним знакомы, Феликс?
– Шапочно. Мы состоим в одном клубе, и я постоянно вижу его в Сити. И он бывает у нас дома.
– Он хороший человек?
– Смотря что называть хорошим. Он редкостный ханжа.
– У него приятельница в доме, где я живу.
– Вот так да! – Сэр Феликс, разумеется, знал, что Роджер Карбери сватался к его сестре и та ему отказала. И он слышал от матери, что причина отказа – чувства Гетты к Полу Монтегю. – Кто она такая, Руби?
– Ее зовут миссис Хартл. Она красавица! Тетя говорит, она американка. У нее куча денег.
– Монтегю думает на ней жениться?
– Само собой! У них уже все слажено. Мистер Монтегю приходит к ней довольно часто, хотя не так часто, как следовало бы. Джентльмены, когда свадьба на мази, уже не такие пунктуальные, как когда ухаживают. Интересно, вы так же будете?
– А Джон Крамб разве не был пунктуальным, Руби?
– Глаза б мои его не видели! Да, он был пунктуальным, как часы, этого не отнимешь, только страсть какие медленные часы. Но в общем, мистер Монтегю был у нас и передал сквайру, что видел меня. Сам мне так сказал. Сквайр придет говорить насчет Джона Крамба, я точно знаю. Что мне ему сказать, Феликс?
– Скажи, пусть не лезет, куда не просят. Он тебе ничего сделать не может.
– Да, не может. Я никаких законов не нарушаю, и он не может позвать полицию, чтобы меня увезли обратно на ферму. Но он может говорить всякие слова и может смотреть. Феликс, я не из таких, кому все равно, что о них думают. Сказать ему, что я с вами?
– О господи, нет, конечно! Зачем тебе это говорить?
– Не знаю. Надо что-то сказать.
– Скажи, что твои дела его не касаются.
– Но тетя скажет ему, что я возвращаюсь ночью, точно скажет. А с кем я? Он спросит.
– Твоя тетка не знает?
– Не знает. Я никому пока не говорила. Но дальше так нельзя. Вы же не хотите, чтобы и дальше так шло?
– Мне нравится.
– А мне не нравится. Конечно, Феликс, мне нравится быть с вами. Но мне приходится день-деньской нянчиться с детьми и убирать постели. И это еще не самое плохое.
– А что самое плохое?
– Я сама себя стыжусь. Да, правда. – И Руби Рагглз залилась слезами. – Если я не хочу за Джона Крамба, это не значит, что я хочу быть плохой девицей. Я не хочу. А что мне делать, если все от меня отвернутся? Тетя не станет долго такое терпеть. Вчера она сказала…
– Да плевать, что она сказала.
Феликсу совершенно не хотелось знать, что говорит тетушка Питкин.
– И она права. Само собой, она понимает, у меня кто-то есть. Тетя не дура, она не думает, будто я в такой час пою с девицами псалмы. Она говорит, кто бы это ни был, пора ему высказаться напрямик. Вот что говорит моя тетя, и она права. Девушка должна о себе думать, как бы ей молодой человек ни нравился.
Сэр Феликс затянулся сигарой и отпил большой глоток разведенного бренди. Графин перед ним опустел, так что он подозвал официанта и заказал еще, растягивая время, чтобы не давать Руби прямого ответа. Он очень скоро уплывал в Нью-Йорк и дальше в будущее не заглядывал. Вопросом, что будет с Руби после его отъезда, сэр Феликс не задавался и даже не спрашивал себя, надо или не надо ее предупредить. Не его вина, что она убежала в Лондон. Она «чертовски смазливая девица», и сэр Феликс упивался ощущением интриги даже больше, чем сама Руби. Однако он сказал себе, что «не будет с ней вошкаться».
Мысль, что разгневанный Джон Крамб заявится в Лондон, ему в голову не приходила – иначе он, вероятно, торопил бы отъезд в Нью-Йорк, а не оттягивал, как сейчас.
– Пошли потанцуем, – сказал он.
Руби очень любила танцевать – быть может, больше всего на свете. Кружить по залу, когда милый обнимает ее за талию – одна рука в его руке, другая на его плече, – было для нее верхом блаженства. Она любила музыку и любила двигаться. Могла танцевать долго и ничуть не запыхаться. И у нее был прекрасный слух. Кружа по залу, Руби чувствовала, что в мире ничего лучше нет и быть не может, так что сейчас не могла отказаться от приглашения, но про себя решила, что сегодня же получит от кавалера ответ.
– А теперь мне пора идти, – сказала она наконец. – Вы проводите меня до «Ангела»?
Разумеется, Феликс согласился проводить ее до «Ангела».
– Что мне сказать сквайру?
– Ничего.
– А что сказать тете?
– Тете? Просто говори то же, что раньше.
– Я ей ничего не говорила – потому что вы просили не говорить, Феликс. Но так больше не годится. Девушка обязана думать о себе. Что вы мне скажете, Феликс?
С минуту Феликс молчал, обдумывая ответ.
– Если будешь ко мне приставать, я положу этому конец.
– Конец!
– Да, конец. Ты что, не можешь дождаться, когда я буду готов что-нибудь сказать?
– Я не могу ждать долго. Куда мне идти, если миссис Питкин меня выгонит?
– Я найду тебе место.
– Место! Нет, так не годится. Я и раньше говорила. Я уж лучше пойду в служанки или…
– Возвращайся к Джону Крамбу.
– Джон Крамб меня больше уважает, чем вы. Он бы завтра на мне женился и был бы только счастлив.
– Я тебя не звал от него убегать, – сказал сэр Феликс.
– Звали. Когда мы виделись в Шипстоунском березняке, вы говорили, чтобы я приехала в Лондон, – разве нет? И вы говорили, что любите меня, – разве нет? И еще говорили, ежели я чего захочу, вы для меня это сделаете, – разве нет?
– И сделаю. Чего ты хочешь? Я могу дать тебе пару соверенов, если ты об этом.
– Нет, не об этом. Я ваших денег не возьму, лучше буду работать до седьмого пота. Я хочу, чтобы вы сказали, намерены ли на мне жениться. Вот!
Сэру Феликсу ничего не стоило солгать. Он очень скоро уплывал в Нью-Йорк и к тому же считал, что такая ложь ничего не значит. Девицы, думал он, не верят в такого рода обещания, но им нравится потом считать себя обманутыми. Не ложь встала у него поперек горла, а сознание, что он баронет. Какая наглость со стороны Руби Рагглз просить, чтобы он на ней женился! Солгать по ее указке значило, на его взгляд, уронить себя.
– Жениться, Руби! Нет, я не намерен жениться. Это тоска смертная. Я знаю кое-что получше.
Она остановилась посреди улицы и поглядела на него. До сих пор ей в голову не приходило, что все может повернуться так. Что Феликс будет тянуть со свадьбой, она допускала. Но объявить девушке в лицо, что вообще не намерен жениться! Этого Руби не понимала. И как только такой человек смеет ухаживать за девушкой?
– И что мне, по-вашему, делать, сэр Феликс? – спросила она.
– Просто живи спокойно и не приставай ко мне с глупостями.
– Не приставать! Ну уж нет, я от вас не отстану! Я, значит, с вами гуляй и ничего больше? Ладно я, но как вы могли сказать, будто вообще не намерены жениться?
– Ты не видела старых холостяков, Руби?
– Конечно видела. Есть наш сквайр. Но он не зовет девушек гулять.
– Откуда ты знаешь, Руби?
– Если бы позвал, то сразу на ней женился, потому что он джентльмен. Джентльмен до мозга костей. Он в жизни ни одну девушку не обидел. – Руби заплакала. – Не надо меня дальше провожать, и больше вы меня никогда не увидите… никогда! Я думаю, вы самый лживый молодой человек, и самый низкий, и самый подлый, про какого я слышала. Знаю, некоторые не держат слова. Что-то случается, или они находят себе кого-то получше, или им жить не на что. Но если молодой человек ухаживает за девушкой, а потом говорит, что вообще не намерен жениться, он последний негодяй. Я про такое ни в одной книжке не читала и не прочту. Ступайте своей дорогой, а я пойду своей.