оро будет флот, готовый вывезти всех недовольных ирландцев из Ирландии в любую часть земного шара, где Сыновья Миля решат воплотить свои политические принципы. Он создал акционерное общество для прокладки подводного кабеля от Пензанса до Цейлона вокруг мыса Доброй Надежды, чтобы в случае больших войн Англия не зависела от других стран в телеграфном сообщении с Индией. Существовал также благотворительный план купить свободу арабских феллахов у хедива Египта за тридцать миллионов стерлингов – предполагалась компенсация в виде уступки недавно захваченной территории площадью в четыре Великобритании на Великих Африканских озерах. Возможно, эти планы существовали лишь как темы для разговоров и мистер Мельмотт участвовал в них более умом и воображением, нежели деньгами из своего кармана, однако они уже настолько созрели, что сделались достоянием прессы и теперь служили доводами в пользу того, что Мельмотта необходимо избрать депутатом от Вестминстера.
Все эти хвалы, разумеется, были полынью и желчью для тех, кого политический долг призывал сражаться против Мельмотта. Можно низвергнуть полубога, выставив его полудьяволом. Главных либералов главного английского округа, как они себя называли, возможно, не занимало бы прошлое Мельмотта, не схлестнись они с ним в предвыборной борьбе. Если бы мистер Мельмотт в последний миг обнаружил, что взгляды у него либеральные, нынешние враги составили бы его комитет. И пока сторонники Мельмотта в самых преувеличенных красках расписывали избирателям достоинства своего кандидата, другая партия начала копаться в его прошлом. Они очень быстро вошли во вкус и обличали сатану спекуляций так же громко, как консерваторы славили коммерческого Юпитера. Эмиссары отправились в Париж и Франкфурт. В Нью-Йорк и Вену полетели телеграммы. Нетрудно было нахватать историй, истинных и ложных, и некоторые тихие люди, лишь наблюдавшие за игрой, говорили, что мистер Мельмотт напрасно затеял идти в парламент.
Тем не менее долго не могли найти достойного либерального кандидата, который согласился бы с ним тягаться. Джентльмен, освободивший место по смерти отца, был великий вигский магнат, чья семья располагала и огромным богатством, и не меньшей популярностью. Членам этой семьи борьба за округ стоила бы меньших издержек, чем кому-либо другому, да и сами издержки показались бы им мелочью. Увы, такого человека в семье не нашлось. Лорд Такой-то и лорд Сякой-то, а также Досточтимый Такой-то и Досточтимый Сякой-то, сыновья родственных лордов, уже занимали места в палате и не стремились с них уходить. Нынешнему парламенту оставалась лишь одна сессия, и все шансы были на стороне Мельмотта. Обращались ко многим людям со стороны, но все они боялись либо Мельмоттова кошелька, либо его влияния. Просили лорда Бантингфорда – он и его семья были добрые старые виги. Однако он воздержался ради своего дяди лорда Альфреда и Майлза Грендолла, своего двоюродного брата. Заговаривали с сэром Дамаском Монограмом, которому состязание безусловно было по карману. Сэр Дамаск отказался. Мельмотт – рабочая пчела, он – трутень и не хочет, чтобы сторонники Мельмотта на это указали. К тому же ему больше по душе его яхта и экипаж четверней.
Наконец сыскался кандидат, чье назначение и согласие стало для лондонского света большой неожиданностью. Пресса, разумеется, не осталась в стороне от происходящего. «Утренний завтрак» поддерживал Мельмотта. Некоторые говорили, что мистера Брона уговорила леди Карбери и что леди Карбери хочет таким способом примирить великого человека с браком между его дочерью и сэром Феликсом. На самом деле мистер Брон чуял – или думал, будто чует, – куда дует ветер, и поддержал коммерческого героя, поскольку считал, что его поддерживает страна в целом. В мелких вопросах – похвалить книгу, поддержать кандидата на государственный либо военный пост, расписать достоинства благотворительного фонда – редактор «Утреннего завтрака» мог, возможно, прислушаться к даме сердца. Однако он не стал бы по ее указке ставить газету под удар в вопросе, для читателей и впрямь интересном. В Мельмотта очень верили. В клубах говорили, что он победит на выборах. Герцоги и герцогини его чествовали. Сити – даже Сити понемногу склонялось на его сторону. Епископы умоляли его войти в число попечителей своих любимых проектов. Члены королевской семьи собирались ничтоже сумняшеся обедать за его столом. Сам Мельмотт должен был сидеть по правую руку от Брата Солнца и дяди Луны, а члены британского королевского дома – напротив, чтобы казалось, будто каждый занял самое почетное место. Разве мог редактор «Утреннего завтрака», видя, к чему все идет, не поддержать мистера Мельмотта? Очень сомнительно, что леди Карбери хоть как-то тут на него повлияла.
«Вечерняя кафедра» встала на другую сторону. Это тем более удивляло, что прежде «Вечерняя кафедра» никогда либералов не поддерживала. Как уже говорилось в первой главе, девиз газеты подразумевал абсолютную независимость. Если бы «Вечерняя кафедра», подобно иным современным газетам, изо дня в день провозглашала либералов ангелами, а их противников бесами, она, разумеется, держалась бы той же линии в вестминстерских выборах. Но именно потому, что раньше такого не бывало, ярость нынешней атаки будоражила умы, и статьи о Мельмотте, появлявшиеся почти ежедневно, читали все. Все, кто связан с изданием газет, знают, что критика привлекает больше, чем восхваления, но куда опаснее. Ни одному владельцу или редактору не вчинили иск на многие сотни или даже тысячи фунтов за то, что он изобразил богоподобным крайне дурной образчик человеческого рода. Никто не требовал возместить ущерб за то, что ему ошибочно приписали высокие мотивы. Лучше бы это было так – лучше для политики, литературы, живописи и для истины в целом, но, чтобы начались такие очистительные судебные процессы, необходим новый закон о клевете. С другой стороны, порицание чревато серьезнейшими опасностями. Как бы добросовестен ни был редактор – и как правдив, – как бы ни было ясно, что все написано для общественного блага, ни один факт не искажен, краски не сгущены, личное нигде не смешивается с общественным, – он все равно рискует, что его разорят. Нужно иметь либо очень увесистый кошелек, либо очень много отваги, чтобы обличить такие поступки, в которых «Вечерняя кафедра» обвиняла Мельмотта. Газета взяла этот курс неожиданно. После второй статьи мистер Альф отослал Майлзу Грендоллу (который в этом деле действовал как секретарь Мельмотта) пригласительный билет. В приложенной записке сообщалось, что некоторые обстоятельства, связанные с выборами в Вестминстере, не позволяют мистеру Альфу принять великую честь отобедать у мистера Мельмотта в присутствии китайского императора. Майлз показал записку обеденному комитету, и билет, не советуясь с Мельмоттом, отослали редактору насквозь консервативного журнала. Такое поведение «Вечерней кафедры» изумило весь свет, но еще больше весь свет изумился, когда узнал, что мистер Альф будет баллотироваться в Вестминстере от либеральной партии.
Делались различные предположения. Некоторые говорили, что мистер Альф владеет значительной долей в газете и, поскольку ее успех уже несомненен, может сменить нынешнюю хлопотную должность на место в парламенте. Другие считали, что мы видим начало новой эры в литературе, новый порядок вещей, и отныне каждый редактор газеты будет стремиться в парламент, а вопрос лишь в том, хватит ли ему влияния туда пройти. Мистер Брон доверительно шепнул леди Карбери, что мистером Альфом движет воспаленная гордость и что затея выйдет ему боком.
– Он очень умен… и очень смел, – сказал мистер Брон, – но ему никогда не хватало осмотрительности.
Леди Карбери покачала головой. Ей хотелось по возможности сохранить дружбу с мистером Альфом. Он ни разу не написал о ней доброго слова, но она по-прежнему считала, что с таким влиятельным человеком нужно поддерживать добрые отношения. Мистер Альф внушал ей священный ужас – куда больше, чем мистер Брон со времени своего предложения. Разумеется, на выборах она желала успеха мистеру Мельмотту и свято в него верила. Леди Карбери по-прежнему надеялась, что деньги Мельмотта – с его согласия или без – позволят Феликсу занять достойное место в обществе.
– Полагаю, он очень богат, – сказала она мистеру Брону о мистере Альфе.
– Да уж, верно, что-то скопил. Однако выборы обойдутся ему в десять тысяч фунтов, и, если он будет продолжать в том же духе, ему следует накинуть еще десять тысяч на уплату по искам о клевете. Газету обещают привлечь к суду.
– Вы верите в то, что пишут про Австрийскую страховую компанию?
Она имела в виду историю, из-за которой, как утверждали, мистеру Мельмотту пришлось срочно покинуть Париж.
– Я не верю, что «Вечерняя кафедра» сумеет это доказать. И я уверен, что попытка доказательства обойдется в три-четыре тысячи фунтов. В такой игре не выигрывает никто, кроме адвокатов. Альф меня удивляет. Мне казалось, он умеет сказать все, что хочет, не засовывая голову в львиную пасть. До сих пор он был так умен! Видит Бог, желчи ему не занимать, но он всегда плыл по ветру.
У мистера Альфа был мощный комитет. К тому времени предвыборное ожесточение достигло такого накала, что распалило людей, которые в иных обстоятельствах, вероятно, остались бы холодны. В борьбу вступили вигские маркизы и вигские бароны, а с ними либеральные адвокаты, а также представители торгового и ремесленного сословия. Предполагалось, что если Мельмоттовы деньги не развратят совершенно низший класс избирателей, то борьба еще будет острой. И оставалась сильная надежда, что, раз голосование тайное, деньги Мельмотта возьмут, но на итоги выборов это не повлияет. Мистер Альф оказался блестящим оратором и, хотя по-прежнему руководил «Вечерней кафедрой», находил время выступать перед избирателями почти ежедневно. Никто, говорил он, не ценит коммерческое величие больше его, но давайте убедимся, что коммерческое величие и впрямь велико. Какой будет позор, если выяснится, что Вестминстер поддался лживому духу спекуляции и вручил себя азартному игроку, думая, будто возводит на пьедестал честную коммерцию. Все это вкупе с газетными статьями воспринималось как очень прямые речи. И они действовали на слушателей. Пошли разговоры, что Мельмотт-де слишком недавно в Англии и богатству его нельзя доверять. А лорд-мэр уже подумывал, не отказаться ли от участия в обеде под тем или иным предлогом.