У Мельмотта тоже собрался впечатляющий комитет. Если Альфа поддерживали маркизы и бароны, то Мельмотта – герцоги и графы. Сами по себе его публичные выступления особого доверия не внушали. Ему почти нечего было рассказать о своих политических принципах, так что по большей части он опровергал нападки противной стороны, но и в этом по большей части повторял одно и то же. Пусть докажут. Пусть попробуют доказать. Англичане – а особенно жители Вестминстера – так честны и благородны, что не станут обращать внимания на подобные недоказанные обвинения. Затем он начинал по второму кругу. Пусть докажут. Подобные обвинения, пока они не доказаны, – ложь. Хотя сам он мало говорил на публике о защите чести и достоинства в суде, лорд Альфред с сыном от его имени заверили избирателей, что сразу по окончании выборов все ораторы и газетчики, в чьих высказываниях юристы найдут признаки клеветы, ответят по закону. Разумеется, первыми жертвами должны были стать мистер Альф и «Вечерняя кафедра».
Обед был назначен на понедельник, восьмого июля. Выборы – на вторник, девятого. По общему мнению, так устроили нарочно, чтобы подчеркнуть ожидаемый триумф Мельмотта, однако общее мнение ошибалось. Так вышло случайно, и случайность эта тяжким грузом легла на плечи некоторых мельмоттистов. Столько всего требовалось сделать по поводу обеда и столько в связи с выборами – и обе задачи были одинаково важны. У Грендоллов, отца и сына, голова шла кругом от множества забот. Старший в былые дни много занимался выборами в интересах семьи и выразил готовность сделать то же самое для Мельмотта. Впрочем, вестминстерские выборы оказались чрезмерным испытанием даже для лорда Альфреда. Его требовали сюда и отправляли туда, так что под конец он готов был взбунтоваться.
– Если так будет продолжаться, я откажусь, – пожаловался он сыну.
– Подумай обо мне, отец, – ответил сын. – Мне приходится бывать в Сити четыре или пять дней в неделю.
– Ты получаешь жалованье.
– Брось, отец, ты тоже трудишься не задаром. Что мое жалованье в сравнении с твоими акциями? Главный вопрос – насколько это все надежно.
– В каком смысле?
– Многие говорят, что Мельмотт лопнет.
– Не верю, – ответил лорд Альфред. – Они сами не знают, что говорят. Слишком многие с ним в одной лодке, так что ему не дадут лопнуть. Вместе с ним лопнет половина Лондона. Однако, когда все кончится, я скажу ему, что так не пойдет. Он желает знать, кому достался каждый билет, и никто не может ему сказать, кроме меня. И я должен определить, кто где сядет, и никто мне не помогает, кроме того малого из коллегии герольдов. Я ничего не знаю о званиях. Кто выше положением – директор банка или автор книг?
Майлз предположил, что малый из коллегии герольдов про это знает и отцу не стоит забивать голову пустяками.
– И ты погостишь у нас три дня – после того, как все закончится, – сказала леди Монограм Джорджиане Лонгстафф.
Мисс Лонгстафф согласилась охотно, но вовсе не так, будто ей делают одолжение. Леди Монограм вновь пожелала видеть старую подругу; она пригласила в гости бедную молодую особу, опозорившую себя пребыванием у Мельмоттов, по следующей причине. В распоряжении мисс Лонгстафф оказались два билета на великий прием мадам Мельмотт, а Мельмотты настолько выросли в глазах общества, что положение леди Монограм требовало на этом приеме побывать. Ее имя непременно должно быть в списке гостей. Поэтому она договорилась со старой подругой мисс Лонгстафф, что получит два билета на прием, а мисс Лонгстафф погостит у нее три дня. Условились также, что по крайней мере в один из этих трех дней леди Монограм возьмет мисс Лонгстафф к своим знакомым, а в другой – та сможет пригласить гостя. В начале переговоров ощущалась некая неловкость, но вскоре это чувство рассеялось. Леди Монограм была дама светская.
Глава XLV. Мистеру Мельмотту не хватает времени
Примерно в это время, недели за две до выборов, мистер Лонгстафф приехал в Лондон. Здесь он часто встречался с мистером Мельмоттом. Мистер Лонгстафф не мог поселиться в собственном доме, поскольку сдал его на месяц великому финансисту, других квартир у него в Лондоне не было, однако он ночевал в гостинице и жил в «Карлтоне». Известие, что новый друг оказался честным консерватором, обрадовало мистера Лонгстаффа, и он сам рекомендовал честного консерватора в свой клуб. Обсуждалась даже возможность принять мистера Мельмотта сразу, потом решили не нарушать правила и взять мистера Мельмотта без очереди лишь после того, как он займет место в палате общин. Мистер Мельмотт, который в последнее время сделался несколько заносчив, объявил, что отзовет свое имя, если клуб не примет его немедленно. Либо его примут сейчас, либо никогда. Некоторые, в том числе мистер Лонгстафф, наседали на комитет. Мистер Мельмотт не такой, как другие. Мистер Мельмотт необходим партии. Финансовые таланты мистера Мельмотта сами по себе великая мощь. Правила существуют не для того, чтобы ограничивать клуб в столь важных вопросах. Обратились к благородному лорду, одному из семерых кандидатов на пост главы консервативной фракции в верхней палате. Его согласие, как полагали, разрешило бы затруднения, но он оказался ретроградом, и клуб не сподобился чести видеть в своих рядах мистера Мельмотта – по крайней мере, в ближайшее время.
Читатель, возможно, помнит, что мистер Лонгстафф выразил желание войти в совет директоров Мексиканской железной дороги и мистер Мельмотт в довольно обидной форме ему отказал. Как другие великие люди, мистер Мельмотт любил совершать благодеяния, когда сам захочет. С просьбы прошло достаточно времени, и теперь он известил мистера Лонгстаффа, что в совете появилось место, на котором директора будут счастливы его видеть. Мистер Мельмотт и мистер Лонгстафф очень сблизились. Мельмотты гостили у Лонгстаффов в Кавершеме. Джорджиана Лонгстафф жила в Лондоне у мадам Мельмотт. Мельмотты на месяц арендовали городской дом мистера Лонгстаффа по очень высокой цене. Мистер Лонгстафф заседал теперь в совете мистера Мельмотта. И мистер Мельмотт купил у мистера Лонгстаффа Пикерингское поместье на очень выгодных для Лонгстаффов условиях. Мистер Мельмотт посоветовал мистеру Лонгстаффу, дабы с большим основанием находиться в совете директоров, прикупить акций компании, скажем, на… тысячи две-три, и мистер Лонгстафф, разумеется, согласился. Передавать наличные деньги не потребуется, объяснил мистер Мельмотт, акции можно оплатить из причитающейся мистеру Лонгстаффу половины средств от продажи Пикеринга, и они пока останутся у мистера Мельмотта. На это мистер Лонгстафф тоже согласился, не совсем понимая, впрочем, почему ему не отдали сертификат.
Прелесть сделок с великим человеком заключалась отчасти и в том, что наличность не требовалась вообще. Крупные покупки и операции совершались даже без выписывания чека. Мистер Лонгстафф боялся намекнуть мистеру Мельмотту, что хотел бы получить наличные. На все подобные вопросы мистер Мельмотт отвечал так, будто все необходимое сделано в тот миг, когда он сказал, что оно сделано. Пикеринг был куплен, документы на владение перешли к Мельмотту, но восемьдесят тысяч Лонгстаффам не заплатили – то есть не передали деньги им в руки. Впрочем, имелась записка, в которой Мельмотт соглашался с условиями покупки, – более чем достаточная гарантия для всякого разумного человека. Поместье было частично заложено, и мистер Мельмотт, без сомнения, удовлетворил кредиторов. Оставалось еще пятьдесят тысяч фунтов. Из них половина причиталась Долли, а другая должна была уйти на погашение долгов мистера Лонгстаффа торговцам и банку. Очень приятно было бы получить их все разом, но мистер Лонгстафф чувствовал, что нелепо наседать на великого человека. Кроме того, он видел, что в денежных делах наступает новая эра. «Если ваш банкир настаивает на выплате, отправьте его ко мне», – сказал мистер Мельмотт. Мы уже давно обмениваемся бумагами вместо звонкой монеты; судя по всему, при новом Мельмоттовом режиме довольно обменяться словами.
Однако Долли хотел получить наличные. При всей свой глупости, лени, мотовстве и общем безразличии к долгам он желал получить свое. Все уже было рассчитано. Пяти тысяч хватит, чтобы расплатиться с торговцами и остаться при деньгах, остальные двадцать пойдут на выкуп из залога его собственного имения. Это было так замечательно, что даже Долли встрепенулся и на время почти забыл ссору с отцом. Он и впрямь съездил в Кавершем поговорить с родителем – и настоял на собственных условиях. Отец не добился от него и малейшей уступки и потому пал духом. Долли почти что ликовал, думая, что деньги будут завтра, самое позднее на будущей неделе, однако они не появились, и Долли мало-помалу терял терпение. Сегодня он приехал к отцу рано утром – около двух часов – спросить, что происходит. До сих пор ему не досталось от продажи и десяти фунтов.
– Ты поедешь к Мельмотту? – спросил он довольно резко.
– Да. Я буду у него завтра. Он представит меня совету.
– И ты, значит, тоже. Они что-нибудь платят?
– Полагаю, нет.
– Там Ниддердейл и молодой Карбери. Это что-то связанное с «Медвежьим садком».
– С каким медвежьим садком, Адольфус?
– Я про клуб. Они у нас как-то обедали. Ну и капитальный же обед мы им дали! Там Майлз Грендолл и старый Альфред. Они б туда не ходили, если б им чего-нибудь не перепадало. Я у них выведаю, если как-нибудь соберусь с силами.
– Мне думается, Долли, что ты ничего в этом не понимаешь.
– В делах я ничего не смыслю, сам знаю. А понять я хочу одно – когда Мельмотт заплатит.
– Полагаю, он договорится с банками, – сказал отец.
– Нет уж, пусть не договаривается о моих деньгах с банками, сэр. Скажи ему, чтобы он этого не делал. Я предпочитаю чек из его банка, которым смогу расплатиться с моим. Ты будешь завтра в Сити, так что скажи ему. А если не хочешь, я поручу Скеркуму.
Скеркумом звали адвоката, чьими услугами Долли пользовался в последние годы, к большой досаде своего родителя. Мистер Лонгстафф не мог спокойно слышать о мистере Скеркуме.