Затем они расстались, с тем чтобы увидеться уже на борту парохода. Все было готово, но Феликс решил, что и пальцем не шевельнет, пока Дидон не отдаст ему двести пятьдесят фунтов. Он почти надеялся, что она их не отдаст – либо ее заподозрят в банке и арестуют, либо она сбежит с деньгами, либо пропажу чека обнаружат и выплату заблокируют. Что-нибудь может произойти, и тогда он откажется от побега. По крайней мере, до вечера понедельника он ничего делать не будет.
Говорить ли матери о побеге? Мать, безусловно, советовала ему убежать с Мари, а значит, одобрит их замысел. Она поймет, каких расходов требует такое путешествие, и, быть может, добавит ему денег. Феликс решил, что скажет матери – то есть если Дидон принесет ему всю сумму по чеку.
В понедельник он ровно в четыре вошел в «Медвежий садок». Дидон уже ждала в вестибюле. У Феликса при виде ее упало сердце. Значит, ему все же придется ехать в Нью-Йорк. Дидон сделала легкий реверанс и молча протянула пухлый конверт. Сэр Феликс велел ей немного подождать и ушел в соседнюю комнату пересчитать банкноты. В конверте были все двести пятьдесят фунтов. Ему точно придется ехать в Нью-Йорк.
– C’est tout en règle?[13] – шепотом спросила Дидон, когда он вернулся.
Сэр Феликс кивнул, и она ушла.
Да, теперь он должен ехать. Деньги Мельмотта у него в кармане, а значит, он обязан бежать с Мельмоттовой дочерью. И что обиднее всего, у Мельмотта его денег больше, чем у него – Мельмоттовых. И на что употребить оставшееся время? Играть чересчур опасно. Даже сэр Феликс это понимал. Что будет, если он проиграет наличные деньги? Во вторник он купит в Сити билет до Нью-Йорка, а вечер проведет с Руби. Сегодня пообедает в «Медвежьем садке», а вечером поговорит с матерью. В среду поедет в Ливерпуль – как предписано. Его злило, что за него продумали каждый шаг. Впрочем, если затея удастся, никто об этом не узнает. Все будут восхищаться, как дерзко он увез богатую невесту в Америку.
В десять он вернулся на Уэльбек-стрит и застал мать и сестру дома.
– Как, Феликс, это ты? – воскликнула леди Карбери.
– Ты удивлена, да? – И сэр Феликс бросился в кресло. – Матушка, – сказал он, – ты не против выйти со мной в соседнюю комнату?
Леди Карбери, разумеется, вышла с ним.
– Я должен кое-что тебе рассказать.
– Хорошие новости? – спросила леди Карбери, стискивая руки.
По его тону она поняла, что новости хорошие. У него откуда-то появились деньги – или перспектива их получить.
– Возможно, – ответил он и умолк.
– Не томи меня, Феликс.
– Если коротко, я бегу с Мари.
– Ох, Феликс.
– Ты сказала, что считаешь это правильным – и я тебя послушался. Хуже всего, что на побег нужна уйма денег.
– Но когда?
– Очень скоро. Я не сказал бы тебе, если бы все не подготовил. Я занимался этим последние две недели.
– И как это будет? Ах, Феликс, я надеюсь, у тебя все получится.
– Не забывай, что идея была твоя. Мы отправимся… угадай куда.
– Как я могу угадать? В Булонь.
– Ты так говоришь, потому что туда ездил Гольдшейнер. Нам такое не годится. Мы едем… в Нью-Йорк.
– В Нью-Йорк! Но когда вы поженитесь?
– На борту будет священник. Все продумано. Я не мог уехать, не сказав тебе.
– Ох, лучше бы ты мне не говорил.
– Брось! Ты ж не будешь отрицать, что ты все это придумала. Мне надо собрать вещи.
– Конечно, если ты отправляешься в дорогу, я займусь твоей одеждой. Когда ты едешь?
– В среду днем.
– В Нью-Йорк! Что-то придется купить готовое. Ах, Феликс, что будет, если отец ее не простит?
Сэр Феликс делано хохотнул.
– Когда я упомянула о такой возможности, он поклялся, что, коли так, не даст ей и шиллинга.
– Они все так говорят.
– И ты пойдешь на риск?
– Я поступлю по твоему совету.
Несчастной матери было мучительно это слышать.
– На нее записаны некие деньги, – продолжал он.
– На кого?
– На Мари. Деньги, которые он не сможет забрать.
– Сколько?
– Она не знает. Но много. Довольно, чтобы они могли прожить на них, если случится что-нибудь плохое.
– Но это чистая формальность. Деньги ей не принадлежат, Феликс, она не сможет отдать их мужу.
– Еще как сможет, если Мельмотт не согласится добром. Это будет наш способ на него надавить. Она куда умнее, чем кажется со стороны. Сколько ты можешь мне дать, матушка?
– У меня ничего нет.
– Когда ты настаивала, чтобы я бежал с Мари, я был уверен, что ты мне поможешь.
– Это неправда, Феликс. Я совершенно не настаивала. О, я так жалею, что вообще о чем-то таком говорила. У меня в банке нет и двадцати фунтов.
– Тебе позволят пятьдесят-шестьдесят фунтов перерасхода.
– Я не стану обрекать себя и Гетту на голод. Ты очень много денег брал в последнее время. Я куплю тебе вещи и заплачу за них, когда сумею, если ты не сможешь оплатить их после женитьбы. Но денег тебе не дам.
– Это очень низко, когда шестьдесят или семьдесят фунтов меня бы спасли, – сказал Феликс, поворачиваясь на стуле. – Ты можешь занять их у твоего друга Брона.
– Я не стану у него занимать, Феликс. Пятьдесят или шестьдесят фунтов ничего не изменят в расходах на такое путешествие. Полагаю, у тебя есть деньги?
– Сколько-то есть. Но так мало, что любой пустяк меня бы выручил.
В конце концов она дала ему чек на тридцать фунтов, хотя не лгала, когда сказала, что в банке у нее столько нет.
После этого сэр Феликс вернулся в клуб. Он сознавал опасность, но иначе пришлось бы тихо лечь спать в половине одиннадцатого. Приехав в кэбе, он сразу поднялся в игорную, но никого там не застал и пошел в курительную. Долли Лонгстафф и Майлз Грендолл молча сидели с трубками.
– Вот и Карбери, – встрепенулся Долли. – Теперь мы можем сыграть в мушку на троих.
– Нет уж, спасибо, – ответил сэр Феликс. – Терпеть не могу мушку на троих.
– Тогда с болваном, – предложил Долли.
– Пожалуй, старина, я сегодня вообще не сяду за карты. Тоска зеленая играть втроем.
Майлз молча курил трубку, понимая, что баронет не хочет играть с ним.
– Кстати, Грендолл… – И сэр Феликс самым дружеским тоном зашептал на ухо врагу, что неплохо бы оплатить часть расписок.
– Право слово, я вынужден просить, чтобы вы подождали до следующей недели, – ответил Майлз.
– Вы всегда обещаете на следующей неделе, – сказал сэр Феликс и, поднявшись, встал спиной к камину. В курительной были и другие люди, так что все слышали его слова. – Никто не хочет купить за пять фунтов?
И он показал расписку. Перед отъездом на Уэльбек-стрит он выпил довольно много, а вернувшись в клуб, опрокинул еще стакан бренди.
– Давайте не будем здесь такого устраивать, – вмешался Долли. – Уж если ссориться из-за карт, то в игорной.
– Разумеется, – ответил Майлз. – Я здесь и слова об этом не скажу. Есть же какие-то приличия.
– Тогда пойдем в игорную, – сказал сэр Феликс. – Хоть я и не понимаю, какая вам разница, в какой вы комнате. Идемте, а Долли Лонгстафф пойдет с нами и выслушает, что вы скажете.
Однако Майлз Грендолл не согласился. Он не пойдет в игорную, потому что сегодня никто играть не собирается. Он будет там завтра, пусть тогда сэр Феликс Карбери и говорит, что ему угодно.
– Как же я ненавижу ссоры! – сказал Долли. – Ладно в семье, тут никуда не деться, но в клубе люди ссориться не должны.
– А вот Карбери у нас предпочитает ссоры, – заметил Майлз.
– Я предпочту получить свои деньги, – бросил сэр Феликс, выходя из комнаты.
На следующий день он пошел в Сити и разменял полученный от матери чек. Деньги выдали после небольшой заминки, и кассир очень просил напомнить леди Карбери, что у нее перерасход по счету. «Ой-ей, – ответил сэр Феликс, убирая банкноты. – Я уверен, она не знала». Затем он купил билет из Ливерпуля в Нью-Йорк на имя Уолтера Джонса, чувствуя при этом, что интрига закручивается. Был вторник. Он снова пообедал в клубе, один, а вечером поехал в мюзик-холл, где просидел с десяти до двенадцати, злясь на Руби, что та не приходит. Куря и потягивая бренди в одиночестве, сэр Феликс почти уверил себя, что намеревался сообщить ей об отъезде в Нью-Йорк. Разумеется, ничего подобного он бы не сделал. Но теперь, если она станет его укорять, ему будет что ответить. Он назначал ей свидание в свой последний вечер перед отъездом специально, чтобы поставить ее в известность, а она не пришла. Теперь пусть пеняет на себя.
Сэр Феликс ждал Руби, пока мюзик-холл не надоел ему до смерти – без дамского общества там, должно быть, довольно скучно, – затем поехал в клуб. Он был очень зол, храбр от выпитого бренди и преисполнен намерения обличить Майлза Грендолла. В игорной комнате сэр Феликс нашел всегдашнюю компанию; отсутствовал только Майлз. Здесь были Ниддердейл, Грасслок, Долли, Пол Монтегю и еще один-двое других. Утешала по крайней мере мысль, что играть будут без балласта в виде Майлза. На столе лежали настоящие деньги – никакие клубные расписки не порхали между игроками. Всем в «Медвежьем садке» осточертели эти бумажки, так что по общему соглашению играли теперь по меньшим ставкам, но расплачивались сразу. Почти все расписки превратили в деньги (с помощью герра Фосснера), за исключением Майлзовых. Прежние долги Майлзу решили не вспоминать, но намеревались поставить условием, что впредь он будет платить наличными. Ниддердейл передал ему вердикт комитета. «Старое поминать не будем, но дальше придется уж выкладывать денежки». Майлз пообещал выкладывать денежки. Сегодня его не было.
К трем утра сэр Феликс проиграл почти сто фунтов, на следующий вечер к часу – остальные двести. Читатель помнит, что к тому времени ему следовало быть в Ливерпуле.
Однако Феликс в отчаянной надежде отыграть столь необходимые деньги помнил, как Фискер играл всю ночь, а затем поехал из клуба к раннему ливерпульскому поезду и благополучно отбыл в Нью-Йорк.