Мистер Лонгстафф тем временем перешел от скуки к нетерпению, от нетерпения к досаде, от досады к возмущению. Несколько раз он обращался к Майлзу Грендоллу, но у того всегда находился ответ. Канадская депутация намерена разрешить вопрос сегодня же утром, поэтому не уходит. А сэр Грегори Грайб проявляет исключительную даже для банкира настойчивость. Банк не может определить завтрашнюю учетную ставку, не посоветовавшись с мистером Мельмоттом, а это дело страшно канительное. Поначалу мистер Лонгстафф был ошеломлен, какие люди приходят к мистеру Мельмотту, но, по мере того как росла досада, пиетет его перед депутацией и сэром Грегори Грайбом уменьшался, а когда к досаде присоединился голод, он решил, что не ставит их ни во что. Разве он не мистер Лонгстафф из Кавершема, заместитель лорда-наместника графства, привыкший есть свой ланч ровно в два пополудни? После двух часов ожидания ему подумалось, что он хочет всего лишь получить свое и не станет сидеть тут голодный даже ради всех мельмоттов Европы. Еще ему подумалось, что этот несносный проныра, мистер Скеркум, точно влезет в дело, и тут уж неприятностей не оберешься. Тогда он попытался в четвертый раз найти Грендолла. Однако Майлз Грендолл тоже не любил пропускать ланч, и посему один из младших клерков объявил, что мистер Грендолл занят чрезвычайно важным делом с мистером Мельмоттом.
– Тогда передайте, что я больше ждать не могу, – сказал мистер Лонгстафф и в ярости вышел вон.
В дверях он столкнулся с мистером Мельмоттом.
– Ах, мистер Лонгстафф! – воскликнул великий финансист, хватая его за руку. – Вас-то я и хотел видеть.
– Я прождал в вашей приемной два часа, – объявил сквайр Кавершема.
– Ай-ай-ай! И мне ничего не сказали!
– Я говорил с мистером Грендоллом раз пять.
– Да… да. И он положил мне на стол бумажку с вашим именем. Теперь вспоминаю. Мой дорогой сэр, я о стольком сразу думаю, что не могу все упомнить. Вы на заседание совета? Туда уже пора идти.
– Нет, – ответил мистер Лонгстафф, – я не могу задерживаться в Сити.
Жестоко, когда председатель, только что поевший в Сити, приглашает на заседание человека, настолько истерзанного голодом.
– Меня затащили в Английский банк, и я ничего не мог поделать, – ответил Мельмотт. – А когда они меня к себе залучат, от них уже не вырваться.
– Мой сын хочет получить деньги за Пикеринг, – сказал мистер Лонгстафф, буквально хватая Мельмотта за грудки.
– Деньги за Пикеринг! – повторил Мельмотт, делая вид, будто слегка засомневался в чем-то очень малосущественном. – Их разве не заплатили?
– Безусловно нет, – ответил мистер Лонгстафф. – Разве что сегодня утром.
– Там что-то было, сейчас не вспомню. Моими личными делами занимается мой второй кассир, мистер Смит, и я сразу выбрасываю их из головы. Боюсь, сейчас он на Гровенор-сквер. Дайте-ка подумать… Пикеринг! Там не было какого-то вопроса с закладной? Я уверен, там было что-то с закладной.
– Конечно, там была закладная, но это всего лишь означает три платежа вместо двух.
– Но там случилась какая-то неизбежная заминка с бумагами… что-то связанное с закладной, я точно помню. Впрочем, вам не следует себя этим утруждать, мистер Лонгстафф.
– Дело в моем сыне, мистер Мельмотт. У него собственный поверенный.
– Все молодые люди такие – вечно торопятся получить деньги, – рассмеялся Мельмотт. – Да, теперь я вспомнил. Должны быть три платежа – один вам, один вашему сыну и один банку-кредитору. Я завтра сам поговорю с мистером Смитом. А вы скажите сыну, чтобы не беспокоил своего поверенного. Он только зря потратит деньги – юристы берут очень дорого. Так вы не идете на заседание? Очень жаль.
Мистер Лонгстафф повторил, что на заседание не пойдет. Накануне ему передали крайне неприятный слух – передал по секрету старинный друг, член частного банкирского дома. Друг этот, которого мистер Лонгстафф почитал за самого мудрого и выдающегося из своих знакомых, сообщил, что новый владелец уже заложил Пикеринг на всю стоимость имения. «Учтите, я ничего не знаю, – сказал банкир. – Я лишь слышал от других, но, если так, у мистера Мельмотта совсем плохо с деньгами. Если вы уже получили всю плату, то вас это не касается. Но как-то уж слишком быстро все произошло. Полагаю, он с вами расплатился, иначе не получил бы документов на владение». Мистер Лонгстафф поблагодарил друга и признался, что допустил оплошность. Теперь он шел из Сити в некотором унынии, но все равно слова Мельмотта его обнадежили.
Сэр Феликс Карбери на заседание, разумеется, не пришел. Не было и Пола Монтегю по причинам, читателю известным. Лорд Ниддердейл заявил, что на сегодня устал от Сити, а мистера Лонгстаффа прогнал голод. Таким образом, сегодня председателю помогали только лорд Альфред и мистер Когенлуп, однако благодаря их превосходным деловым качествам все прошло не хуже, чем если бы директора заседали в полном составе. Когда все закончилось, мистер Мельмотт и мистер Когенлуп ушли вместе.
– Мне нужно добыть деньги для Лонгстаффа, – сказал Мельмотт другу.
– Что, восемьдесят тысяч фунтов? До конца недели никак. Даже до следующей пятницы.
– Не восемьдесят тысяч. Я возобновил закладную, так что остается всего пятьдесят. Из них двадцать пять причитаются сыну. Мне главное – расплатиться с сыном, тогда отец на время успокоится.
– Вы можете получить столько, если заложите все имение.
– Уже заложил, – хрипло ответил Мельмотт.
– И куда делись деньги?
– Сорок тысяч ушло Брегерту. Его банку я вынужден платить. Вы добудете мне двадцать пять тысяч к понедельнику?
Мистер Когенлуп ответил, что попытается, но ничего обещать не может.
Глава LIV. Министерство по делам Индии
В описываемое время Консервативная партия серьезно взялась за гуж – не для того, чтобы втащить повозку в гору, но чтобы остановить ее катастрофическое скатывание. Консервативная партия изредка и впрямь решает приналечь, якобы ради вышеупомянутой великой цели, а на самом деле из естественного желания хоть немного шевелиться, дабы не оставить у других партий впечатления, будто она при смерти. Безусловно, часть консерваторов всякий раз верит, что, добившись определенной победы – например, проведя доброго старого тори от округа Дальние Хряки, где последние три раза выбирали либерала, – они остановили повозку. Для них это убедительное свидетельство, что народ на самом деле не особо стремится отобрать что-либо у высших и добавить низшим. Рукоятка лебедки сломана, колесо вращается в обратную сторону, радикальные реформы скоро будут отменены. Чего только Консервативная партия не отвоюет, если только приложит все усилия и проследит, чтобы рукоятку не починили. В Нижних Хлябях, маленьком округе, где баланс сил всегда был под вопросом, консерватор прошел с большинством в пятнадцать голосов! Еще чуть-чуть поднажать всем вместе – и старые дни вернутся. Маститые старцы вспоминают лорда Ливерпуля и других героев, грезят о консервативных епископах, консервативных лордах-наместниках и консервативном правительстве, которое продержится поколение.
Такая пора настала и сейчас. Дальние Хряки и Нижние Хляби с честью выполнили свой долг – после приложенных усилий. Но Вестминстер! Если одержать победу здесь, у страны не останется сомнений. Если мистер Мельмотт пройдет от Вестминстера, станет ясно, что народ на самом деле не испорчен, а все великие перемены последних сорока лет – от первой реформы до Акта о тайном голосовании – протащила горстка честолюбивых интриганов. Впрочем, партия уже не считала тайное голосование беспримесным злом, хоть оно и стало последней победой гнусных либералов. Тайное голосование было теперь в партии довольно популярно, хотя недавно его считали национальным позором и катастрофой. Однако оно дало хорошие результаты в Дальних Хряках и после приложенных усилий благотворно сказалось на Нижних Хлябях. Быть может, тайное голосование поможет как следует поднажать всем вместе; так что, несмотря на катастрофу и национальный позор, некоторые считали его весьма консервативной мерой. Рассчитывали, что избранию Мельмотта оно будет способствовать очень существенно.
Читая в ту пору консервативные газеты и слушая консервативные выступления в округе, всякий (по крайней мере, всякий, кто настолько далек от жизни, что не знает цену таким словам) вообразил бы, что от избрания Мельмотта зависит судьба Англии. В пылу сражения на все нападки противной стороны отвечали громогласными панегириками. Враги обвиняли Мельмотта в крахе некой европейской страховой компании, которую он якобы полностью разорил, заработав на этом огромный капитал. Утверждалось, что каждый шиллинг, привезенный им в Англию, украден у акционеров компании. «Вечерняя кафедра» в своих разоблачениях назвала компанию парижской, хотя, как известно, ее штаб-квартира располагалась в Вене. Разве такая оплошность не доказывает, что в мире современных финансов нет никого честнее мистера Мельмотта? А две другие газеты, воюющие с Мельмоттом, разошлись в крайне существенном вопросе. Одна объявила, что на самом деле никакого состояния у Мельмотта нет, другая – что он сделал состояние на деньгах несчастных акционеров. Разве такое противоречие не разоблачает беспочвенность всех нападок? Может ли быть что-нибудь более жалкое, более лживое, более гнусное, более себе противоречащее – короче говоря, более «либеральное», чем эти атаки? Отсюда естественно вытекала непреложная вера (по крайней мере, консервативных газет), что мистер Мельмотт скопил огромное состояние и в жизни не украл у акционеров и одного шиллинга.
Победные нотки звучали в устах соратников Мельмотта еще и потому, что их ободряла неожиданная помощь извне партии. Мистера Мельмотта поддерживал «Утренний завтрак», орган отнюдь не консервативный. «Утренний завтрак» поддерживал великого человека не за политические взгляды (как заметил один известный автор этой газеты, великий человек, возможно, еще не уделил должного внимания разделяющим страну партийным вопросам), а за его коммерческое положение. Едва ли кто-нибудь из современников понимает коммерческие вопросы эпохи лучше мистера Огастеса Мельмотта. В какой бы части мира он ни приобрел свой коммерческий опыт (ибо враги постоянно напоминали, что Мельмотт не англичанин), теперь он избрал Лондон своим домом и Великобританию своим отечеством, так что для страны лучше, чтобы он заседал в британском парламенте. Такие доводы приводил «Утренний завтрак». Это было очень на руку, тем более что, по уверениям других газет, его избрание в парламент стало бы для Англии позором. Страсти накалялись. Честные хорошие люди, по-настоящему любящие свою страну, джентльмены, унаследовавшие незапятнанные имена великих предков, разбрасывали деньги направо и налево и с искренним жаром боролись за то, чтобы Мельмотта избрали в парламент как главного поборника консервативных финансовых интересов Великобритании!