– Он немного выпил, – прошептал лорд Альфред, затем так же шепотом обратился к Мельмотту: – Право слово, так не годится. Здесь представляют только тех, кто был в Индии или Китае, или министров, или другую такую публику.
– Тогда меня должны были представить в Виндзоре или на балу, – объявил Мельмотт, одергивая жилет. – Клянусь Богом, Альфред! Я настроен серьезно, и кто-то должен этим озаботиться. Если сегодня меня не представят его императорскому величеству, черт побери, никакого обеда в понедельник не будет. Я в своем доме хозяин, могу делать что хочу.
Маркиз не ошибся – это и впрямь был скандал! Лорд Де Гриффин оробел, лорд Альфред чувствовал, что надо спасать положение.
– Неизвестно, как далеко этот самодур зайдет в своем упрямстве, – сказал он мистеру Луптону, который тоже находился здесь.
Без сомнения, самым разумным было бы позволить финансовому магнату вернуться домой с решением отменить обед. Скорее всего, еще до утра магнат бы раскаялся в своих словах, а если бы продолжал упорствовать, императору нашли бы на вечер занятие получше обеда у британского коммерсанта. Сторонники сразу разлюбили бы мистера Мельмотта, и на вестминстерских выборах прошел бы кандидат от правящей партии. Увы, лорд Де Гриффин не обладал прозорливостью, чтобы все это увидеть. Он действительно пошел к мистеру Уилсону и передал тому требования Мельмотта.
– Приведите его сюда, – сказал мистер Уилсон. Опытный министр всегда считает, что заполучить друга или задобрить врага не слишком большой ценой – дело стоящее. – Он ведь делает что-то на Востоке?
– В Индии ничего, – ответил лорд Де Гриффин. – Затея с подводным кабелем совершенно утопична.
Мистер Уилсон велел помощнику измыслить связь между Китаем и мистером Мельмоттом, а лорда де Гриффина отправил привести финансиста.
– Мой дорогой Альфред, позвольте мне самому устраивать мои дела, – говорил Мельмотт, когда вернулся подсекретарь. – Я знаю свое положение и умею себя поставить. Обеда не будет. Чтоб мне провалиться, если кто-нибудь из этой братии отобедает в понедельник на Гровенор-сквер.
Лорд Альфред был настолько ошеломлен, что уже подумывал пробиться к премьер-министру (которого ненавидел и с которым был не знаком), дабы предупредить того о нависшем бедствии. Явление подсекретаря спасло его от хлопот.
– Если вы подниметесь со мной, – зашептал лорд Де Гриффин, – это можно будет устроить. Вообще-то, так не принято, но, коли желаете, вас представят.
– Да, я желаю, – громко произнес Мельмотт. Он был из тех, кому обязательно надо трубить о своей победе, иначе она не в радость.
– Будьте любезны следовать за мной, – сказал лорд Де Гриффин.
Итак, Мельмотта подвели к императорскому подножию. Он собирался произнести небольшую речь, совершенно забыв, что его китайское величество разговаривает через двух переводчиков, однако безмолвная торжественность Сына Неба усмирила даже и его, так что он прошел, ничего не сказав о грядущем банкете.
Он добился своего и по пути к дому бедного мистера Лонгстаффа на Брутон-стрит был совершенно несносен. Лорд Альфред, усадив мадам Мельмотт с дочерью в карету, попытался сбежать, но Мельмотт его не отпустил.
– Поезжайте с нами, Альфред. Мне нужно до сна решить еще два-три вопроса.
– Я еле на ногах стою, – взмолился несчастный.
– Скажете тоже! Посмотрите на меня! Я с утра работал как вол.
Если бы он, как всегда, сел в карету первым, его прислужник сбежал бы. Мельмотт, опасаясь такого дезертирства, положил руку ему на плечо, и несчастный сдался. Всю дорогу хвастливый голос звучал без умолку, но поскольку слов было не разобрать, они не требовали мучительного внимания. Когда же в личный кабинет мистера Лонгстаффа принесли сигары, бренди и содовую, победная труба зазвучала во всю мощь.
– Я намерен им показать, что к чему, – говорил Мельмотт, расхаживая по комнате. – Мой девиз – услуга за услугу. Я – им, они – мне. Не каждый бы согласился потратить десять тысяч фунтов на частный прием для государственного гостя. Я не знаю никого, кому это по силам. Они мне ничего толком дать не могут. Слава богу, они мне не нужны. Но я требую уважения. Принц вел себя со мной по-свински, Альфред, и в понедельник я воспользуюсь случаем ему об этом сказать. Полагаю, человек имеет право говорить у себя дома со своими гостями.
– Если вы скажете принцу что-нибудь, что ему не понравится, вы можете проиграть выборы.
– К дьяволу выборы, сэр. Я баллотируюсь как делец, не как придворный – как человек, понимающий коммерцию, а не как прихлебатель принца. У вас в Англии еще не все это понимают, но я ничуть не ниже любого принца.
Лорд Альфред, глядя на него, вспомнил старый герцогский дом и поежился.
– Скоро я им всем покажу. Сегодня ж я им показал, а? Мне сказали, у лорда Де Гриффина доход шестьдесят тысяч годовых. Что такое шестьдесят тысяч? Разве он не побежал по моему слову как миленький? Разве я не заставил их всех сделать, что хочу? Вы вечно пытаетесь меня учить, но я знаю людей получше многих из вас, кто много о себе мнит.
Это тянулось целую длинную сигару, и позже, медленно идя к дому на Маунт-стрит, лорд Альфред мучительно думал, нет ли у него способа вырваться из нынешней кабалы.
«Скотина! Боров! Хам!» – снова и снова повторял он про себя.
Глава LV. Церковная благотворительность
Успех Мельмотта, богатство Мельмотта, прошлое Мельмотта много обсуждали в Суффолке. Он побывал здесь во плоти, а как известно, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Он останавливался в Кавершеме, многие здесь знали, что мисс Лонгстафф живет сейчас в его лондонском доме. О продаже Пикеринга написали все суффолкские и норфолкские газеты. Слухи о былых мошенничествах Мельмотта и шаткости нынешнего его положения повторяли не реже, чем слухи о несметности его капиталов. О побеге мисс Мельмотт тоже напечатали в газетах, и, хотя сэра Феликса не признавали «настоящим суффолкцем», он был связан с графством своей фамилией, и по этой причине тоже все связанное с Мельмоттами принималось местными близко к сердцу. Суффолк очень старомоден. Суффолку в целом не нравилось мельмоттство. Суффолк, который, боюсь, неисправимо консервативен, не верил в Мельмотта как в консервативного члена парламента. Суффолк краснел за Лонгстаффов и осуждал продажу Пикеринга, и особенно продажу Пикеринга Мельмоттам. Сразу припомнили, что еще вчера, по суффолкским меркам, Лонгстаффы были торговцами. В целом Суффолк был свято убежден, что Мельмотт обобрал до нитки каждого акционера Франко-австрийской страховой компании.
Как-то утром мистер Хепуорт был у Роджера, и они обсуждали Мельмотта, вернее – неудавшееся похищение.
– Я ничего об этом не знаю и спрашивать не намерен, – сказал Роджер. – Разумеется, когда они были здесь, я слышал, что он хочет на ней жениться. И у меня сложилось впечатление, что она готова за него выйти. Дал ли отец согласие, я не интересовался.
– Судя по всему, не дал.
– Такой брак стал бы худшим несчастьем для них обоих. Мельмотт, вероятно, обанкротится со дня на день, а у моего кузена мало что нет ни шиллинга, он еще и спустит любые деньги, какие попадут ему в руки.
– Так вы думаете, Мельмотт окажется пшиком?
– Пшиком! Разумеется, он пшик, богат он или беден. Вульгарный прощелыга от начала и до конца, ничтожество, о котором нам с вами и говорить бы не стоило, не будь его карьера знаком нынешнего упадка. Куда мы катимся, если такого принимают с почетом в наших домах?
– В некоторых домах, – напомнил его друг.
– Нет, не так. Мы с вами можем не пускать его на порог, но не мы с вами задаем пример нации. Те, кто задает ей пример, ходят на его пиры и в ответ принимают его у себя. И притом законодатели моды знают или, по крайней мере, думают, что он достиг нынешнего положения, превзойдя в аферах всех других аферистов. К чему это естественно ведет? Люди примиряются с мошенничеством. Сами они намерены быть честными, но бесчестность их уже не ужасает. Следом приходит зависть к тем, кто богатеет с одобрения света, и естественное желание делать то, что свет одобряет. Мне думается, существование Мельмотта несовместимо со здоровым порядком вещей.
В тот вечер Роджер обедал у епископа Элмхемского. Обсуждали вновь того же персонажа, но уже по другому поводу.
– Мистер Мельмотт пожертвовал двести фунтов Обществу помощи младшим священникам, – сказал епископ. – Мне думается, он не мог найти деньгам лучшего применения.
– Пыль в глаза! – ответил Роджер, который последнее время смотрел на мир очень мрачно.
– Деньги не пыль, друг мой. Полагаю, он и впрямь их заплатил.
– А я вот сомневаюсь.
– Наши сборщики церковной благотворительности обычно довольно суровы – они не смолчат, если подписчик не сделает обещанный взнос. Думаю, они приложат усилия, чтобы получить деньги во время выборов.
– И вы думаете, что деньги, полученные таким образом, делают ему честь?
– Такой дар показывает, что он полезный член общества, а я всегда за то, чтобы поддерживать полезных людей.
– Даже если их собственные цели гнусны и корыстны.
– Здесь возникает очень много вопросов, мистер Карбери. Мистер Мельмотт хочет пройти в парламент и голосовать на той стороне, которую мы с вами по крайней мере одобряем. Не знаю, корыстная ли это цель. А поскольку на протяжении многих веков лучшие наши соотечественники стремились к тому же, я не вижу причин называть его желание гнусным.
Роджер нахмурился и мотнул головой.
– Конечно, мистер Мельмотт не из тех, кого мы привыкли считать достойными представителями консервативного округа, – продолжал епископ. – Однако страна меняется.
– Думаю, она катится к псам собачьим – на всех парах.
– Мы строим церкви куда быстрее, чем раньше.
– Молимся ли мы в них, когда они построены? – спросил сквайр.
– Трудно залезть людям в голову, – ответил епископ, – но мы видим плоды их мыслей. Думаю, люди в целом живут правильнее, чем сто лет назад. Больше стало справедливости, больше милосердия друг к другу, благотворительность расцветает, а если меньше стало религиозного рвения, то меньше и суеверий. Люди, мистер Карбери, вряд ли попадают в рай за то, что бездумно соблюдают внешние формы, полученные от отцов.