– Полагаю, милорд, люди попадают в рай за то, что поступают с другими так, как хотят, чтобы поступали с ними.
– Это самый верный путь. Однако мы должны надеяться, что кто-то спасется, даже если не исполнял эту заповедь каждое мгновение жизни. Кто настолько отвергся себя? Разве вы не хотите – и даже не требуете мгновенного прощения своего гнева? И всегда ли вы прощаете его другим? Разве не возмущаетесь, если вас осудили, не вникнув в обстоятельства, и разве не судите так других?
– Я не привожу себя в пример.
– Прошу прощения, что употребил второе лицо. Священнослужителю свойственно забывать, что он не на амвоне. Разумеется, я говорил о людях вообще. Если взять общество в целом, малых и великих, богатых и бедных, думаю, от года к году оно становится не хуже, а лучше. И еще я думаю, те, кто постоянно ворчит, как Гораций, что каждый век хуже предыдущего, обращают внимание лишь на мелочи перед глазами и не видят изменений всего мира.
– Когда писал Гораций, нравы и свободы Рима катились к псам собачьим.
– Но вскоре должен был родиться Христос, и люди уже были подготовлены к тому, чтобы воспринять Его учение. А что до свободы, разве ее не становится больше с каждым годом?
– В Риме боготворили таких, как Мельмотт. Помните человека, который ходил по Виа Сакра в шестиаршинной тоге и сидел в первых рядах как видный всадник, хотя был запорот плетьми за свои негодяйства? Я всегда вспоминаю его, когда слышу имя Мельмотта. Hoc, hoc tribuno militum![16] И он будет консервативным депутатом от Вестминстера?
– Вы знаете про плети как про непреложный факт?
– Я убежден, что он их заслуживает.
– Это едва ли значит поступать с людьми, как вы хотите, чтобы поступали с вами. Если он таков, как вы говорите, его со временем разоблачат и накажут. Вашему другу в оде, вероятно, пришлось несладко, несмотря на его иноходцев и фалернские десятины. Мир, возможно, устроен лучше, чем вы думаете, мистер Карбери.
– Милорд, полагаю, вы в душе радикал, – сказал Роджер, откланиваясь.
– Очень возможно, очень возможно. Только не говорите премьер-министру, иначе я точно не получу ничего из возможных будущих благ.
Епископ не был безнадежно влюблен и оттого смотрел на мир не так мрачно, как Роджер Карбери. Роджер везде видел разлад. Утром он получил письмо от леди Карбери. Она напоминала, что он обещал в случае крайней нужды ссудить ей денег. Нужда возникла очень скоро. Роджер Карбери ничуть не жалел о ста фунтах, которые уже отослал родственнице, но менее всего желал финансировать гнусные планы сэра Феликса. Он был совершенно уверен, что глупая мать отдала все деньги сыну на сорвавшийся побег, оттого и прибегла к его, Роджера, помощи. В письме он эти опасения не упомянул, только приложил чек и выразил надежду, что такой суммы будет довольно. Однако то, что творится в семействе Карбери, повергало его в отвращение и тоску. Пол Монтегю везет миссис Хартл в Лоустофт, говорит, что пойдет к ней снова, и, по всей видимости, не в силах с ней развязаться, и все же из-за этого человека Гетта с ним холодна. Роджер был убежден, что сделал бы ее счастливой, – не потому, что верил в себя, а потому, что верил в правильность своего образа жизни и своих принципов. Что ждет Гетту, если она и впрямь отдала сердце Полу Монтегю?
Вернувшись домой, он застал отца Бархема в библиотеке. Недавно с домика, где ютился отец Бархем, ветром сорвало крышу, и Роджер, хотя за последнее время несколько охладел к священнику, пригласил его пожить у себя, покуда ее будут чинить. Усадьба Карбери во всем превосходила священнический дом, даже когда там еще была крыша, и отец Бархем блаженствовал. Когда вошел Роджер, он читал свою любимую газету, «Стихарь».
– Видели, мистер Карбери? – спросил отец Бархем.
– О чем вы? Я вряд ли видел что-нибудь, о чем могут писать в «Стихаре».
– Это предубеждение того, что вы называете английской церковью. Мистер Мельмотт перешел в нашу веру. Он великий человек и, возможно, станет величайшим на земном шаре.
– Мельмотт перешел в католичество! Я бы охотно приплатил, чтобы вы его забрали, но не верю, что мы так счастливо от него избавились.
На это отец Бархем зачитал абзац из «Стихаря»:
– «Мистер Огастес Мельмотт, великий финансист, пожертвовал сто гиней на возведение алтаря в новой церкви Святого Фабриция на Тотхилл-Филдс. Пожертвование сопровождалось письмом от секретаря мистера Мельмотта, которое не оставляет сомнений, что новый депутат от Вестминстера будет в ближайшую сессию членом католической партии в палате, причем далеко не последним ее членом».
– Очередной финт, да? – сказал Роджер.
– Почему вы называете это финтом, мистер Карбери? Почему пожертвование на благочестивую цель, которую вы не одобряете, должно быть финтом?
– Но, мой дорогой отец Бархем, днем раньше тот же человек пожертвовал двести фунтов на протестантское Общество помощи младшим священникам. Я сейчас от епископа, который с жаром рассказал мне о такой щедрости.
– Не верю ни единому слову… или это прощальный дар церкви, к которой он принадлежал до того, как узрел свет.
– И вы правда будете гордиться мистером Мельмоттом как новообращенным?
– Я гордился бы последним нищим, – ответил священник, – но, разумеется, мы рады приветствовать богатого и великого.
– Богатого! О небо!
– Человек, достигший такого положения, как мистер Мельмотт, безусловно велик. И то, что такие люди переходят из вашей церкви в нашу, – знак, что истина торжествует.
Роджер Карбери ничего не ответил, только взял свечу и ушел спать.
Глава LVI. Отец Бархем едет в Лондон
Большим делом считалось заполучить католические голоса в Вестминстере. Собственно, уже много лет считается большим делом заполучить католические голоса как в палате общин, так и за ее пределами. Сделать это можно двумя способами: либо провести в палату того или иного католика, чтобы иметь своего человека в его лице, либо протянуть руку дружбы католикам вообще, дабы те уверились, что сделан большой шаг к возвращению страны в лоно истинной Церкви. Первое проще, однако результат недолговечен. Проведенный таким образом депутат, хоть и остается в молитвах таким же добрым католиком, легко превращается из союзника во врага. Второй способ, если применить его с умом, бывает чрезвычайно полезен. Время от времени получается убедить всех римокатоликов в Англии и в Ирландии, что страна переходит в их веру, и в каком-то избирательном округе это убеждение оказывается особенно сильным. Труднее всего заполучить разом и протестантские, и католические голоса, но попытки такие делались, и теперь это задумали Мельмотт со товарищи. Его соратники, вероятно, рассчитывали, что протестанты не заметят ста фунтов, пожертвованных на алтарь Святого Фабриция, однако мистер Альф был начеку и постарался, чтобы религиозные взгляды мистера Мельмотта стали предметом общего интереса. Быть может, за все время предвыборной горячки ни одна статья не наделала стольку шуму. Свой вопрос «Вечерняя кафедра» задала прямо в заголовке: «На чей алтарь?» В статье, ядовитой от первого слова до последнего, без всякой примеси сухой дидактики, журналист объявил, что стране в целом и вестминстерским избирателям в частности совершенно необходимо знать, какую религию исповедует мистер Мельмотт. Ревностность его веры видна из многочисленных пожертвований на церковную благотворительность. Два щедрых дара, по чистой случайности сделанные за время избирательной кампании, без сомнения, лишь последние в регулярной череде его доброхотных даяний. «Вечерняя кафедра» никоим образом не утверждает, что они как-то связаны с близящимися выборами. Нелепо даже предполагать, что столь великий человек ждет от своей благотворительности каких-либо земных наград. И все же, поскольку и протестанты, и католики естественно желают, чтобы в парламенте их представлял единоверец, быть может, мистер Мельмотт не откажется рассказать о своем вероисповедании.
Статья наделала шуму, однако мистеру Мельмотту и лорду Альфреду хватило ума никак на нее не отозваться. Он отпустил свой хлеб по водам, помогая Святому Фабрицию одной рукой, а протестантским младшим священникам – другой, а дальше будь что будет. Если протестанты сочтут его сверхпротестантом, а католики вообразят, будто он склоняется к Римской церкви, тем лучше для него. Злонамеренные газетные нападки не заставят его опровергнуть ни тот ни иной взгляд.
Вряд ли пожертвование Обществу помощи младшим священникам сильно на кого-нибудь повлияло. Возможно, оно пробудило желание пойти на выборы у тех немногих, кто много думает о религии и мало – о политике. Пожертвование церкви Святого Фабриция, безусловно, вызвало самый живой отклик. Католическая партия так ухватилась за это событие, что все уверились, будто мистер Мельмотт намерен перейти в римскую веру. Такого рода маневры требуют большой деликатности, иначе принесут больше вреда, чем пользы. Через день после того, как «Вечерняя кафедра» задала свой вопрос, она опубликовала ответ: «На католический алтарь». Здесь были собраны все догадки и предположения из римско-католических газет, поданные так, чтобы казалось, будто мистер Мельмотт и впрямь определился в столь важном вопросе. Все знают, писал автор статьи, что Великий Делец (таким прозвищем мистер Альф наградил мистера Мельмотта) со свойственной ему честностью колебался, принесет он стране больше пользы как консерватор или как либерал, и огласил свое решение, лишь когда оно окончательно в нем созрело. Теперь через тот же плавильный тигель прошли другие сомнения, и огонь безусловно очистил золото. Вестминстер наконец узнал, что мистер Мельмотт католик. Это ясно как божий день, и, хотя католические голоса могут очень помочь кандидату, у настоящего католика нет шансов быть избранным. Последняя статья очень раздосадовала мистера Мельмотта, и тот предложил соратникам опубликовать в «Утреннем завтраке» письмо с заверениями, что он не отступил от протестантской веры отцов. Однако, поскольку некоторые предположили уже давно, а теперь шепотом повторяли все, что Мельмотт по рождению иудей, шаг мог оказаться неудачным. «Не делайте ничего подобного, – сказал мистер Бошем Боклерк. – Если спросят на встрече с избирателями, говорите, что протестант. Но это маловероятно, поскольку будут только наши люди. Никаких писем не пишите».