— Тихо, вы! — сказал я колбаскам.— Вам выпала высокая честь. Сейчас вас будет жрать широко известный, популярный... Тот самый, который... Чье имя... Который... Которому... Которого...
Это становилось любопытным. Несколько мгновений, в течение которых я падал из перевернутого мира' обратно в нормальный, полностью выпотрошили мою память. Я стоял в центре просторной, залитой солнцем кухни — еще не старый мужчина в махровом купальном халате, в тапочках на босу ногу — и знал только то, что видел в этот момент. У меня не было ни малейшего представления ни о том, как меня зовут, ни о том, чем я занимаюсь в этой жизни. Одно я помнил твердо: я широко известен в своем городе, обо мне- постоянно пишет местная газета, меня узнают на улицах, я куда-то избран...
На сковороде укоризненно ворчали колбаски. Я вышел из кухни. Самым простым было посмотреть паспорт и другие документы. В письменном столе есть ящик, забитый удостоверениями и дипломами. Полчаса я безуспешно искал ключ от этого ящика. В конце концов, его можно и взломать. Но жалко красивый старинный стол с резьбой и перламутровой инкрустацией И потом, взыграло самолюбие: мне захотелось вспомнить самому. Я оглядел комнату. Один ее угол занимал великолепный белый рояль. Кто же я в таком случае? Певец? Дирижер? Пианист? Наверное, пианист высокого класса. Судя по моему возрасту, минимум заслуженный деятель искусств. Я откинул крышку рояля. Уверенно положил пальцы на клавиши. «Чижик» получился сразу. С «Собачьим вальсом» пришлось повозиться.
Нет, насчет пианиста, да и музыканта вообще особой уверенности не возникало. В другом углу комнаты стояла байдарка. Может быть, я олимпийский чемпион по гребле? Байдарка была — загляденье. Красная, синяя, желтая. Сверкало полированное сиденье. Не помню, чтоб я когда-нибудь на него садился. И потом, где весло? Руками я гребу, что ли? Я подошел ближе и увидел на борту байдарки красиво вырезанную надпись: «Ты плыви, наша лодка, плыви...»
Из кухни потянуло дымком: горели колбаски. Я сжевал их, похрустывая угольками. С наслаждением выпил холодного апельсинового сока. Вчерашняя выпивка давала себя знать. Нельзя так надираться, даже если это банкет. Что за банкет, кстати? Что в мою честь, это я помнил точно. Но по какому поводу? То ли сорок со дня рождения, то ли двадцать с начала деятельности. Какой деятельности? Общественной или научной?
А может, литературной? Вон сколько у меня книг. Две стены в стеллажах, забиты до потолка. Если литературной, что я такое написал? Тургенев, Чехов, Хемингуэй... Это уж точно не я... Паустовский, Брехт, Макс Фриш. Макс Фриш... Может, у меня псевдоним? Я раскрыл книгу. К счастью, она была снабжена портретом автора. Рядом стоял толстый том в ярком супере. Крестоносцев Андрей, роман «В горах мое сердце». Крестоносцев... Вот это определенно мог быть я. Горы я, кажется, люблю. По-моему, бывал на Кавказе. Я раскрыл книгу. Портрета автора не было. На титульном листе значилось: «Всеобщему любимцу от автора». Поскольку книга стояла у меня, приходилось признать, что я был не автором, а «всеобщим любимцем». Господи, что же я-то сочинил? И не помню, когда последний раз за перо брался. В прошлом году вроде бы матери письмо написал.
От этих размышлений я устал и вернулся к роялю. «Чижик» пошел с третьего раза, в «Собачьем вальсе» никак не ловилась нотка. Я бесцельно побродил по квартире. Телефон! Как я сразу не догадался? Раскрыл записную книжку и набрал номер, записанный первым. Под ним значился Коля, мой старый друг. Не помню, правда, где мы с ним подружились и где встречаемся.
— Коля, здорово! — бодро сказал я.— Угадай, кто звонит.
— Здравствуйте, Семен Николаевич,— ответил Коля.— Что это вы меня на «ты»?
Я задумался: не может быть, чтобы мы с Колей были на «вы».
— Нет,— сказал я.— Это не Семен Николаевич.
— А кто? — спросил Коля.
Я повесил трубку. Понятно, голос у меня после вчерашнего узнать невозможно. Что же делать? Нельзя же прямо сказать: подскажи, кто я такой. Все равно примет за шутку. И тут мне в голову пришла одна комбинация. Я снова набрал Колин номер.
— Здравствуйте, Коля. Это я вас разыгрывал.
— Здравствуйте, Семен Николаевич. Я так и понял.
— Весна, знаете, игривое настроение и все такое,— объяснил я.— Кстати, слыхали, что вчера наш всеобщий любимец на банкете отколол?
— Еще бы не слыхал. Об этом уже весь город треплется.
Любопытно было бы узнать, что я там натворил, но сейчас передо мной стояла более важная задача
— А вы понимаете, Коля, о ком я говорю?
— О нем, конечно. О ком еще можно говорить?
Я понял, что Коля не собирается произносить мою фамилию, и сменил направление поиска:
— Скажите, а вы никогда не задумывались: чем он в общем-то так уж знаменит? Можно ли его, скажем, в прямом смысле считать видным деятелем .
— Безусловно,— перебил Коля.
— ...искусства?
— Не уверен.
— Науки?
— Вряд ли.
—- Промышленности?
— Абсолютно исключено.
— Уж не поэт ли он у нас? — спросил я предельно саркастическим тоном.
— Он такой же поэт, как я композитор,— поддержал меня Коля.
— А если он композитор?
— Тогда я поэт.
— Пойдем дальше. Как спортсмен он весь в прошлом.
— В будущем,— уточнил Коля.
— Слушайте, а может, он космонавт?
Коля засмеялся.
— Тогда изобретатель?
Коля захохотал.
— Остается предположить, что он философ, властитель дум.
Коля заржал.
— Самое удивительное,— сказал я,— это то, что мы с вами прекрасно знаем, кто он такой. Давайте скажем вместе: он...
— Свой парень,— сказал Коля.— И за это я все прощаю ему, и вы, надеюсь, тоже. Вы зачем звонили, Семен Николаевич?
— Да так, вообще,— сказал я и повесил трубку.
Лег на тахту, начал падать в потолок. В дверь позвонили. Я поднялся и открыл.
— Извините за беспокойство,— сказал вошедший.— Я ваш управдом. У вас за квартиру не уплачено. Ровно год. Сегодня второй пошел. Извините, пожалуйста.
Я взял его под руку и ввел в квартиру.
— Это вы меня извините. Я такой же квартиросъемщик, как и все остальные.
— Скажете тоже — такой же,— не согласился управдом.
— А что? Кто я такой, чтоб по году за квартиру не платить? Кто?
— Известно кто,— с уважением сказал он.
— Вы не юлите, дружок. Вы мне прямо скажите, как моя фамилия? Может, вы меня с кем-то путаете?
— Вас спутаешь — как же... Да вы не беспокойтесь. Год ждали, можем и два подождать. Позвольте пожелать вам дальнейших успехов.
— Каких там еще успехов,— буркнул я.— Творческих, научных, спортивных? Ну?
Он выдохнул через нос, долго и протяжно.
— Я так думаю: научных.
«Вот оно,— мысленно воскликнул я,— наконец-то! Все-таки я ученый. Правда, Коля сказал: «вряд ли Но он мог так сказать из понятного чувства зависти».
— Значит, вы желаете мне успехов в науке?
Управдом кивнул.
— Нет, этого не могу,— сказал он,— Не силен в науках.
Но чем я занимаюсь, слышали?
— Вроде слышал.
— Тогда я вам помогу.— Я взял с полки энциклопедию, том на букву «Н», открыл на статье «Наука».— Сейчас буду читать все науки по алфавиту. Как до моей дойдет, вы меня остановите. Алгебра, анатомия, антропология... Вы слушаете? Археология, астрономия, аэронавтика, библиография, вирусология, география, геометрия, геология, гельминтология...
— Она! — встрепенулся управдом, пробуждаясь от легкой дремы.
— Значит, гельминтология? А я, выходит, гельминтолог?
— Выходит, он.
Я задумался. Название красивое, бесспорно. Но чем эта наука занимается? Я взял другой том и начал искать свою родную науку.
— Удивляюсь вашей энергии,— сказал управдом.— Столько дел проворачиваете, а теперь еще за эту... головоногию... беретесь.
— Что значит — теперь берусь? — удивился я,— Разве я не посвятил ей всю жизнь? Вы мне каких успехов желали?
— Каких вы просили, таких и желал,— с достоинством ответил он.— Вы просили научных, я и пожелал научных.
— А может, мне спортивные нужны?
— Желаю вам дальнейших спортивных успехов!
«Гельминтология — наука о паразитических червях
и вызываемых ими болезнях»,— прочел я...
— Спасибо за все! — с чувством сказал я управдому,— Можете быть свободны.
Он ушел, а я лег на тахту и начал падать в потолок. В дверь снова позвонили: принесли газеты. Я быстро пролистал их. Не было еще дня, чтобы моя фамилия не появилась в местной прессе. Позволь, спохватился я, а что ты ищещь? Если ты не помнишь своей фамилии, как ты догадаешься, что речь идет о тебе?
Единственное, что удалось извлечь из газет,— какое сегодня число. Я снова раскрыл записную книжку и изучил записи, помеченные сегодняшним числом. Их было две: «ТВ—12 ч.» и «пн. м.—5 ч.». Первая была понятна — в полдень у меня запись на телевидении. Вторую так и не разгадал. Впрочем, достаточно первой, Перед выступлением меня объявят, и я наконец узнаю, кто я такой.
Я побрился, надел свежую сорочку, повязал галстук. Заказал такси.
— Ваша фамилия и номер телефона? — спросил диспетчер.
Номер я прочел на картонке, прикрепленной к аппарату. Назвался Сергеевым.
— Непременно передайте водителю, что моя фамилия Сергеев.
— Какая ему разница? Ладно, передам...
В этом был тонкий расчет. Если он оправдается, я узнаю свою настоящую фамилию еще до телевидения. Как я и ожидал, водитель, едва увидел меня, переменился в лице. Все, кто видят меня впервые, меняются в лице. Словно они виноваты в том, что прозябают в неизвестности.
Он распахнул дверцу. Без видимой надобности протер до блеска ветровое стекло с моей стороны. Поехали. Он крутил руль и посматривал на меня. Потом спросил:
— Товарищ Сергеев, трудновато вам от нашего брата приходится?
— От таксистов?
— Нет, вообще от простых смертных.