Очень удачно получилось, что племянник позвал её тогда в услужение Александру Владимирычу. Дел — немного, да и сами дела все более радостные. Готовить Дарья всегда любила, а тут можно было готовить вообще всё что душе угодно. По чести, никогда раньше она и не слыхала, чтобы хозяева кухарке не указывали, что и когда печь… да и не кухарка Дарья вовсе, ее Саша "домоправительницей" кличет. И относится, как к родной — впрочем, вся эта семейка так же к ней относилась.
А как младшенькие-то подросли, забот у Дарьи Старостиной совсем мало стало — готовку и выпечку пирогов она за "заботу" и не считала вовсе. Так, на пару часов в день дел, да и то в удовольствие — разве это труд? Ещё иногда с девочками пошить чего — но времени все равно оставалось много.
Можно было книжки читать: девочки часто сидели, уткнувшись носами в разноцветные томики. Но сама-то Дарья читала не сказать что очень хорошо, да и слушать рассказы куда как интереснее… а ещё интереснее слушать рассказы невыдуманные. Правда в делах да науках, о которых Саша с Камиллой да Машенькой или с Ольгой Александровной говорили, Дарья смыслила маловато — но кто мешает других людей послушать? Как детишки в школу-то увеются, дома можно и вовсе не сидеть…
В городке Дарью уважали. И вовсе даже не за то, что была она этой "домоправительницей" у самого Александра Владимировича. Ну, за это тоже — но больше за спокойный нрав и житейскую мудрость. Часто даже поругавшиеся муж с женой приходили к ней за рассуждением семейных споров и примирением, так что и вышло, что была теперь "госпожа Старостина" в курсе чуть ли не всех событий городка.
И не только в курсе, в иных делах она чуть ли не заводилой стала. Городков-то много, и если в иных что-то полезное придумают, то почему бы и тут такое же не учинить? А о том, что в других местах творится, Дарья узнавала чуть ли не первой: за обедом или ужином дома новости обсуждались постоянно… да и инженеры, из тех, кого Саша почему-то кликал "старой гвардией", а нему не в контору ездили, а в гости — и за чаем с пирогами тоже многое рассказывали.
Опять же повелось: если Саши дома нет, что часто только она о новостях иных и узнает, так что привыкла Дарья Федоровна, что и Саша иной раз её о новостях каких спрашивает. Но задавать такие простые вопросы — он что, опять выпимши? Нет, вроде не пахнет…
— Так нету его. Откуда бы ему взяться?
— Так, Дарья, объясни: а зачем он вообще нужен-то?
— Так ясно зачем…
— И я весь внимание… говори, я слушаю.
Нет, не выпимши. И спрашивает всерьёз. Дарья глубоко вздохнула и приступила к объяснению…
Есть такой замечательный металл — рений. Плавится чуть-чуть получше вольфрама, но пользы от него куда как больше. Если всего шесть (если я не путаю) процентов этого рения добавить к никелю, то из полученного сплава (вроде там ещё что-то добавляют) можно сделать лопатку к самолётной турбине. Которая запросто выдержит температуру в две тысячи двести градусов.
У меня пока с самолётными турбинами проблем нет — в связи с отсутствием самолётов, но с рением — есть. Рений этот — кроме тугоплавкости — обладает еще одним, причем абсолютно уникальным свойством: если из рения сделать катод в электронной лампе, то лампа будет прекрасно работать без нагревания этого катода, просто потому что нужная лампе эмиссия электронов у рения происходит при совершенно комнатной температуре.
И проблема с рением у меня всего одна: где-то нужно его взять. Купить — это, конечно, было бы просто: денег-то навалом. Вот только никто его не продает, потому что этот рений никто ещё не открыл. Что, в общем-то, не удивительно: мало его, рения-то. То есть если вокруг оглядеться — сразу рений невооруженным взглядом увидеть можно. А если в карман руку засунуть — то и пощупать получится. Только понять, что нащупал именно рений, будет дано не каждому.
Вот взять, к примеру, копейку медную… В медной руде (и в полученной из неё меди) дофига молибдена. В смысле, не очень дофига, но есть. Если повезёт, то процентов десять, а не повезёт — то одна десятая — процента, конечно… в копейке — ближе к последней цифре, потому что везёт нечасто. Но молибден — есть, и этот молибден всегда (то есть совершенно всегда) смешан со столь желанным рением. И из тонны молибдена можно довольно простыми химическими опытами этот рений выделить, целый грамм. Или полграмма… помнится, что в каком-то шведском месторождении из тонны молибдена можно рения добыть даже два грамма! Правда, это если знать как его добывать — ну, или хотя бы знать, что он вообще там есть.
Но память мне подсказала, что в одном месте на планете (а теперь ещё и в России) этого рения просто завались. Тонн десять валяется, а то и двадцать. В жерле вулкана на Итурупе. Мне пока двадцать тонн не надо, даже десять не надо… то есть надо, но не сразу. А сразу…
Еще до окончания войны я побеседовал на эту тему с Евгением Алексеевичем. Линоров проникся, и сформированная им группа весной девятьсот четвертого года отправилась в это самое жерло. Оттуда "секретные геологи" приволокли тонн двадцать разных камней — и около тонны оказались искомым сульфидом рения.
Правда, об этом я узнал только в весной, когда Камилла из привезенного щебня выделила вожделенный металл. Хороший металл, красивый… и очень тугоплавкий. Линоров своих "геологов" снова отправил на Итуруп — и в конце лета они привезли около пятнадцати тонн рениевой руды — сообщив, что больше этой руды там нет. Вообще нисколько.
Экспериментальная радиолампа подтвердила, что с памятью у меня пока все в порядке, не всё, чему в институте учился, успел забыть: триод прекрасно работал без малейшего нагрева. Но мне-то нужен был не просто работающий триод…
Самым большим секретом японской войны было наличие голосовой радиосвязи на мониторах и арткатерах. Экипажи на них подбирались тщательно, из людей, России преданных. Ну и на всякий случай предупрежденных, что за разглашение наказание будет такое, что смертная казнь покажется милостью. В принципе какая-то информация все равно просачивалась, несмотря на то, что Евгений Алексеевич чуть ли не лично каждого матроса предупреждал, что фамилию Реджинальда Фессендена даже про себя произносить категорически нельзя. Может поэтому "общественное мнение" склонялось к тому, что на мониторах использовались именно дуговые генераторы Фессендена? Этот американец научился передавать речь по радио еще в тысяча девятьсот первом. То, что широкополосный генератор эту речь мог передать метров на сто при мощности киловатт в пять, "общественному мнению" не мешало…
А пока "наши партнёры" бросили все наличные научные силы на разработку этих генераторов помощнее. Мы же собирались делать радиостанции поменьше. На лампах, как и положено… вот только станции эти предназначались для установки "на бронетранспортере", и были заметные шансы "утери" стратегических устройств силами проигравшихся офицеров или жадных солдат. Отсюда и возникла задача "принципиальной невоспроизводимости" похищенного воинского имущества силами учёных "потенциального противника".
Рений у меня был. И из него можно было делать катоды. Проблемой являлась разработка таких рениевых катодов, получив которые ни один современный ученый не смог бы понять, что они сделаны из рения…
Про рений знали что-то шесть человек. Линоров: что это — редчайший, но стратегически важный металл. Я знал, меня тоже посчитать надо. Камилла, Машка — она как раз лампы-то и делала. Дарья — но наша швея-повариха вообще всё знала. И — Ольга Александровна. Вернувшись с Кубы, где она наладила подготовку никелевой руды к перевозке, она занялась решением "катодной" проблемы. Причем большей частью случайно.
За очередным обедом Машка начала обсуждать с Камиллой очередную "идею" по маскировке технологии, и Ольга Александровна естественно поинтересовалась, о чем речь. А затем — после того, как моя приемная дочь в деталях все изложила (а чё — за обедом-то все свои!), задала простой вопрос:
— А если этот ваш катод сверху покрыть каким-то простым металлом? Ну, хоть тем же молибденом — ведь выводы из ламп вы молибденовые делаете?
— Нельзя — пояснил уже я. — Электроны с поверхности вылетают, так что поверхность должна быть именно из рения.
— Поверхность? А что внутри — безразлично?
— Конечно безразлично. Вот только облудить тот же молибденовый катод рением не получится: молибден расплавится раньше.
— А какой толщины должно быть это покрытие?
— Да неважно, главное, чтобы оно было сплошным. А так — хоть сотая доля микрона.
— Интересная задачка… Саша, вы не волнуйтесь, я придумаю как это сделать. То есть я уже придумала, надо только немножко с рением мне поработать, свойства его получше изучить…
"Немножко" заняло несколько месяцев. Евгений Алексеевич, в детали проекта посвящённый уже более подробно, обеспечил Ольгу Александровну десятком помощников — оказалось, что уникального оборудования ей потребовалось изготовить немало, причем тоже "совершенно секретного". Да только операция по приобретению немецкого форвакуумного насоса (да так, чтобы вообще никто не узнал, куда этот насос направляется) обошлась в полсотни тысяч рублей (хотя затонувшая на Балтике шхуна и половины уплаченных за неё денег не стоила).
А строительство хранилища под зданием "химического института"? Но оно было выстроено — на глубине в сорок саженей — да так, что о нём никто в этом самом институте и не знал. К концу лета в него был перенесен весь наличный запас металла, все девять с чем-то тонн.
"Рениевый проект" был важнейшей на текущий момент заботой Линорова, и я, увидев Евгения Алексеевича в "гостевой квартире", куда меня отвела Дарья, решил было, что либо узнаю об успешном решении проблемы, либо узнаю о то, что "для решения нужно ещё немного денег, миллиона полтора, не больше…" Однако присутствие Вячеслава Константиновича подсказало мне, что речь пойдет вовсе не о холодных катодах.
— Здравствуйте, Александр, рад Вас увидеть в добром здравии и хорошем настроении.
— Взаимно, Вячеслав Константинович, хотя, признаться, не ожидал…