— И ты вызвал меня, чтобы вручить эту бумажку? — спросил потрясенный Лагров.
— Да. Хотел поговорить с тобой, а заодно передать тебе документ. Пора обсудить некоторые неприятные моменты будущего устройства новомодной утопии, в которую мы так неожиданно угодили. Теперь, когда ты станешь отцом, тебе придется относиться к теории построения общества ответственнее. Отныне ты должен думать не только о себе, но и о своем ребенке. Понимаешь, теория золотого миллиарда плавно превращается в бриллиантовые сто миллионов. Это обязательно вызовет социальный протест, а может и стихийный бунт. Нам следует приготовиться к неприятным последствиям исполнения ваших идиотских иллюзий.
— Папа, ты меня достал!
Предоставленные Зимину три месяца пролетели быстро. Упорная работа над повестью не оставляла свободного времени. И только после того, как была внесена последняя правка, в голове у Зимина стали появляться посторонние мысли, не связанные с текстом. Почувствовать себя нормальным человеком, вытряхнуть из подсознания все, что накопилось там за время работы, обычно удавалось дней за десять. Но уже одно то, что он мог теперь думать не только о тексте, но и о чем-то другом, обнадеживало.
Правда, мысли его посещали невразумительные. После бесед с тетей Клавой и профессором Лобовым Зимин стал лучше понимать сложившуюся ситуацию. Коллегия по нормализации проводит выгодную финансовую аферу с бессмертием, что тут загадочного? Не они первые, не они последние. Сложнее было разобраться со странностями, которые с удручающей регулярностью стали происходить в его собственной жизни.
Например, умопомрачительная история с эпизодом, который он сочинил про Ника Пратова и его подругу. Об этом можно было бы забыть, как и о других фантазиях, которым не нашлось места в книгах. Но он встретил эту женщину в реальности. Встретил придуманный персонаж. Вот так приключение! Зимин не мог заставить себя поверить в то, что это случайность или совпадение, но придумать разумное объяснение столь потрясающему происшествию не сумел. У него начались проблемы с головой?
При любом раскладе это было удивительно. Зимин стал вспоминать, что он там насочинял о научном Подполье, Пратове и его боевой соратнице, и попытался сравнить выдуманный им образ с реальной женщиной — Тамарой, так ее вроде бы звали, найти совпадения и отличия. Довольно быстро он сообразил, что сделать это будет не легко, поскольку нафантазированный образ был плохо продуман. Всего лишь слабо прописанный эскиз, были намечены только общие черты характера, которые, как принято считать, присущи террористам. Зимин тупо воспользовался литературными штампами.
Но и о реальной Тамаре рассказать можно было очень мало. Поджигательница административного здания. Вот, собственно, и все. Да и то к этому обвинению следовало относиться с известным скепсисом. Веских доказательств не было. Разве что косвенные. В ее поведении было много подозрительного, но этого явно недостаточно, чтобы объявлять ее поджигательницей.
Загадочным был сам факт ее появления возле Зимина. И еще она призналась, что знает Пратова. Зимин скорчил недовольную гримасу. Тамара могла поддакнуть, чтобы он от нее отстал, или неудачно пошутить. Остальное он сам додумал. Вот к чему ведет слишком пылкое воображение. «Но если бы не оно, жить стало бы скучнее», — подумал Зимин. И, тяжело вздохнув, отправился в свой любимый Отдел ненормативного чтения за деньгами, может быть, за последними.
К его удивлению, обстановка в городе за три месяца изменилась самым неприятным образом. Народа на улицах стало меньше, а вооруженных патрулей больше. Исчезли даже громадные очереди у аптек. Неужели людей удалось убедить в том, что дефицита препаратов, обеспечивающих практическое бессмертие, не будет? Интересно, какие аргументы пустили в ход оптимизаторы общественного мнения, чтобы победить врожденное недоверие толпы? Убеждение в таких случаях обычно не работает.
Патрульные проверяли документы у всех подряд. Не исключено, что в последнее время террористы провели целую серию успешных акций. Только этим можно было объяснить неожиданную активность полиции. Два раза остановили и Зимина. Ему показалось интересным, что диалоги в обоих случаях совпадали почти дословно.
— Здравствуйте. Предъявите документы.
— Что-то случилось?
— А вот мы сейчас и посмотрим.
Они внимательно проверяли документы и продолжали чесать по утвержденному сценарию.
— О, вы тот самый Зимин?
— Да. У вас есть сомнения?
— Сейчас развелось слишком много двойников. Ничего личного, но мы должны убедиться, что вы действительно человек, фамилия которого Зимин.
— Кому может прийти в голову идея назваться моим именем? Какой в этом смысл? Какая выгода?
— Это закрытая информация.
— И сколько за день вы отлавливаете двойников?
— Не много. Человек десять - пятнадцать.
В Отделе ненормативного чтения было непривычно тихо. На месте был только Ручин, начальник. Зимина это вполне устраивало. Ему хотелось узнать, что в Управлении информацией думают о дальнейшем сотрудничестве. Он не забыл, что в прошлый раз ему намекнули, что контракт с ним продлевать не собираются. Наверняка нашли более ненормативных сочинителей, чем он.
— Почему вы веселый? — спросил Ручин. — Считаете, что жизнь удалась?
— Не жалуюсь. Сегодня меня два раза останавливали патрули. Искали моих двойников. Оба раза неудачно. Мне это показалось забавным.
— Вы еще не поняли, что в городе стало опасно жить, и что шутить больше никто не собирается? Попадете под горячую руку, и вам не помогут высокие покровители. Умоетесь горькими слезами. Кто спорит, хорошо иметь заступников в руководстве Коллегии, но сейчас даже они не в состоянии полностью контролировать ситуацию. Вам пора научиться думать о собственной безопасности. Как говорится, береженого бог бережет.
— Я не понимаю, о чем вы.
— Перестаньте кривляться!
— А вы перестаньте говорить загадками. Я три месяца просидел над проклятой рукописью, новостей не слушал, из дома не выходил. Коммуникатор отключил. Пищу мне под дверью оставляла консьержка. Вы себе представить не можете, как я устал. И вот, пожалуйста, — прихожу за честно заработанными деньгами, а вы меня ребусами кормите.
— Так вы ничего не знаете?
— Да что случилось?
— О Боже, чем я провинился перед тобой, что ты меня заставляешь работать с такими непроходимыми идиотами! Как мне оправдаться?
Ручин был искренен в своем возмущении.
— Извините, что сорвался, лично к вам я отношусь с пониманием, можно сказать, с допустимой симпатией, но когда думаю, что некоторым разрешается вести себя, как последним ослам, и им ничего за это не будет, моему возмущению нет предела. Ничего личного, если бы на вашем месте сидел шах персидский, меня колбасило бы ничуть не меньше.
— Понятно, — сказал Зимин примирительно. Он не обиделся, ему, наоборот, было приятно, что Ручин к нему испытал человеческое чувство. Если так и дальше пойдет, однажды тот начнет испытывать простейшие эмоции при чтении текстов. Ради чего-то подобного Зимин и работал. Чувствующий литературу Ручин — это звучало красиво. Таким достижением можно было гордиться. Если великая трансформация начальника действительно произойдет, это станет выдающимся достижением Зимина писателя, веским основанием считать, что жизнь была прожита не напрасно.
Но в ближайшее время рассчитывать на столь резкое изменение самосознания Ручина было трудно. Он привык смотреть на Зимина, как на вражеского лазутчика. И к этому следовало относиться с пониманием.
— Я что-то пропустил?
— Да. За последние три месяца мир изменился так, как не менялся за десять тысяч лет.
— Ух ты! — вырвалось у Зимина.
— Не заметили? Как же получилось, что вы проспали самое важное событие в истории человечества?
— Я уже говорил, был занят, работал. Книгу писал.
— Это вас не оправдывает.
— Надоели мне ваши намеки, расскажите, что все-таки произошло.
Ручин был разъярен. Но когда он понял, что Зимин и в самом деле ничего не знает, его раздражение сменилось сначала удивлением, а потом жалостью.
— Показалось, что вы надо мной издеваетесь, а теперь вижу, что вы и в самом деле идиот, — признался он и рассказал все, что знал.
Однажды утром официально объявили, что сокровенная мечта человечества вот-вот исполнится. В аптеки города совсем скоро поступят первые партии долгожданных таблеток, дарующих людям практическое бессмертие и вечную молодость. Народ встретил известие ликованием. Радость, впрочем, длилась недолго. Дали о себе знать проблемы.
— Какие проблемы? — удивился Зимин.
— Социальные, естественно, какие же еще! На третий день город загорелся, подожженный с четырех сторон. Пожары стали массовыми. В огне гибли люди, которые поверили, что им уже обеспечена вечная жизнь. Народ обезумел! Идея, что все без исключения, и поджигатели в том числе, обретут бессмертие, была бесповоротно опорочена. Наступило время митингов, общественных комитетов, петиций и ультиматумов. Люди требовали справедливости, они не хотели, чтобы плохие парни становились бессмертными. Не успевших перестроиться агитаторов, продолжавших по инерции призывать раздавать таблетки без ограничений, отлавливали на улице и жестоко избивали. Появились списки достойных. Ох, не всех записывали! Это были странные дни, когда люди всерьез верили, что их мнение кого-то интересует. Долго так продолжаться не могло. Действительно, уже через несколько дней национальная гвардия и полиция очистили улицы и площади города от излишне активных манифестантов. Временная Коллегия по нормализации перестала быть временной. Ее первым декретом в новом статусе стало объявление в городе чрезвычайного положения и комендантского часа. Однако через неделю его отменили. Социальная активность пошла на убыль. Людям объяснили, что рецепты на таблетки бессмертия будут выдавать строго по спискам и в индивидуальном порядке, и общественные волнения прекратились, стали бессмысленными.