— Так зачем вы забрались в особняк?
— Понимаете, гражданин начальник…
— Координатор.
— Понимаете, гражданин координатор, у меня есть тайна, я с детства увлекаюсь историей. Мама говорила, что это когда-нибудь выйдет боком. Теперь я понимаю, на что она намекала.
— Не понял, — сказал Зимин.
— Меня поймали, скрутили руки, доставили в тюрьму, сейчас привели на допрос. Что в этом хорошего? Но я ведь не виновен.
— И все-таки. Что вы делали в особняке?
— Видите ли, я археолог.
Зимин вспомнил шофера автобуса.
— Вы фундаментальный археолог? Ищите сокровища в фундаментах особняков состоятельных людей?
— Откуда вы знаете?
— Работа у меня такая — все знать. Кто сообщил вам о кладе?
— Никто не сообщал. Нет никакого клада.
— Так кого дьявола вы там делали?
— Видите ли, я решил устроить временное хранилище, собрал немного вещей, которые будут ценны лет через триста. Думаю, прикопаю, а потом найду! Мы же теперь бессмертные, почему бы триста лет не подождать!
— Вы меня разочаровали. Всего лишь мошенничество.
— Ерунда. Так сейчас многие делают. Почему меня одного преследуют? Возмутительно!
— Отвечу так. Вас поймали на месте преступления.
— Ерунда. Я буду виновен только через триста лет.
— А проникновение в чужое жилище?
— Но не с целью воровства. Скорее, наоборот!
«Приехали, — подумал Зимин с ожесточением. — Вот уже начались проблемы с фундаментальной археологией. Кто бы мог подумать»!
За время работы координатором у Зимина скопилось слишком много вопросов, на которые мог ответить только Нау. Но он заходил в контору редко. Зимин попробовал найти правильные ответы самостоятельно, однако у него ничего не вышло, он с огорчением отметил, что его голова в последнее время стала работать хуже. И об этом было бы неплохо спросить.
Но у Нау каждый раз были готовы свои вопросы.
— Поговорим? — спрашивал он, когда неожиданно появлялся. — Мне нравится с вами беседовать. Люблю людей, умеющих слушать. Особенно, если они принимают близко к сердцу понятия, которые им растолковываешь.
— Вам, наверное, докладывают, что я не справляюсь со своими обязанностями?
— Нет. Вы на хорошем счету.
— Странно.
— Почему вы так решили? — спросил Нау.
— Я люблю задавать вопросы. Любопытство — главный мой недостаток. Наверняка создается впечатление, что я недостаточно лоялен.
— Чепуха. Задавайте свои вопросы.
— Удалось ли доказать причастность старых ученых к поджогам?
— Нет.
— Но почему тогда науку запретили?
— Никто ее не запрещал. Люди продолжают работать, только в других местах и на других хозяев, а вот знать об этом положено не всем. Простым людям достаточно новой науки. Она понятнее. Так проще добиться практического бессмертия для всех.
— Не для всех, — возмутился Зимин.
— Для всех, кто разделяет наши принципы.
— Почему Коллегия с такой терпимостью относится к пропаганде смерти?
— Мы — реалисты. Некоторое снижение численности населения неизбежно. Более того, оно полезно, поскольку позволяет разумнее распределять ресурсы, необходимые для удовлетворения потребностей бессмертного населения.
— Вы о золотом миллиарде?
— Это, конечно, приблизительная цифра. Правильнее говорить о ста миллионах, как о низшей границе. Сильнее сокращать популяцию нельзя, так как это неминуемо приведет к интеллектуальному вырождению.
Зимину хотелось сказать что-то оскорбительное, но в голову ничего умного не приходило. Перстень на пальце Нау красиво мигнул зеленым светом. Только что он был, вроде бы, красным. Зимин вспомнил, что так уже бывало. Он задумался и вдруг понял, что если бы разрабатывал план приобщения лояльного меньшинства бессмертных людей к изменившимся правилам жизни, то обязательно воспользовался бы наработками Коллегии. Они все придумали идеально.
— Вы понимаете, что я говорю, Зимин? — спросил Нау.
— Конечно.
— Вы согласны со мной?
— Да я разделяю ваши взгляды, одобряю ваши методы, рад, что могу быть полезен общему делу. Теперь, когда вы все подробно разъяснили, мне остается подчиниться логике событий и усердно работать ради общего блага, для достижения всеобщего счастья.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Нау.
— Нормально.
— Голова не болит?
— Нет, я чувствую себя превосходно.
— Вот и прекрасно.
К огромному удивлению Зимина у него больше не осталось сомнений. Вообще. Никаких. Он тихо радовался, что это, наконец, произошло.
Странное это слово — милосердие. Очень запутанное понятие. Его иногда трудно применять. Зимин попытался разобраться, почему он раньше так часто сомневался в намерениях Нау? Для этого не было никаких оснований. Если бы он сразу отнесся к его словам ответственно и серьезно, то сомнения исчезли бы сами собой. Милосердно ли потакать слабакам и противникам? Нет, конечно, помогать следует только людям, стремящимся к общему счастью.
От одной мысли, что он, если бы не встретил Нау, до сих пор шатался бы по городу неприкаянный и ничего не понимающий, Зимину стало не по себе. Повезло, что тут еще скажешь.
«Только те люди, которые разделяют наши взгляды, достойны бессмертия». Так сказал Нау. Зимин решил их запомнить на всю жизнь. Когда-нибудь они обязательно пригодятся, может быть, даже спасут ему жизнь.
Лучше всего было бы их записать. Но Зимин делать этого не захотел, точнее, не смог. При воспоминании о том, что недавно он добровольно писал длинные и нудные тексты, его едва не стошнило. Играть в слова больше нельзя было. Наступило время активных действий. Пора было Зимину доказать и себе, и Нау, что он способен совершать поступки.
И такая возможность вскоре представилась.
В городском парке обнаружили два трупа.
— А мы-то причем? — спросил Зимин, когда Василий сообщил, что начальник полиции зачем-то вызвал их на место преступления.
— Не знаю. Но приказ есть приказ. Надо выполнять.
— Неужели задержали поджигателя?
— Сомневаюсь. Люди, вызвавшие нас, не радуются и не торжествуют, они испуганы.
— Мы можем помочь следствию? — удивился Зимин, до сих пор он полицейской работой не занимался.
— Не уверен, и это настораживает больше всего, — сказал Василий, поежившись.
По дороге к парку Зимин запретил себе думать о двух погибших людях, чтобы до поры до времени не трепать нервы попусту. Отдыхающие явно не знали, что в парке произошло двойное убийство. Они спокойно гуляли по аллеям, фотографировались и громко смеялись. Полиции удалось сохранить преступление в тайне.
Огражден пестрой полицейской лентой был только участок в дальнем углу парка. Тридцать квадратных метров, не больше. Полицейский, преграждавший дорогу случайным прохожим, смотрел сурово, однако, проверив документы, пропустил на место преступления. Знакомый следователь молча поздоровался с Зиминым за руку.
— Что случилось? — спросил Зимин.
— Сами смотрите. Не знаю, что и сказать. Все это так некстати. Плохая новость.
— Смерть редко бывает хорошей новостью.
— Точно, — ответил следователь и поспешно отошел в сторону, пропуская Зимина вперед.
Зимину это не понравилось. И дурное предчувствие его не обмануло. Он с трудом протиснулся сквозь густой кустарник и оказался на небольшой полянке. Ему не приходилось до сих пор видеть свежие трупы, но Зимин догадывался, что зрелище будет не из приятных. Так и вышло. Его едва не стошнило. Смотреть на мертвых людей было невыносимо трудно.
— Что вы об этом скажете? — спросил следователь.
— О чем вы? — не понял Зимин.
— Вы узнали убитого?
— Должен был?
— А вы посмотрите внимательнее. Неужели смерть так изменила человека?
Несчастного застрелили выстрелом в сердце, лицо его не было повреждено. Зимин заставил себя рассмотреть труп внимательнее. Это было не просто, но нужно было сделать. К ужасу своему он понял, что знает мертвого человека. Очень хорошо знает.
— Это профессор Лобов? — спросил следователь.
— Да, — с трудом выдавил из себя Зимин.
— Вы видели профессора Лобова только на телеэкранах или приходилось общаться в жизни?
— Мы беседовали.
— То есть, у вас нет сомнений в том, что это профессор Лобов?
— Это он.
— А что он делал вечером в парке?
— Мне-то откуда знать? — удивился Зимин.
— Знаете ли вы вторую жертву?
Пришлось Зимину рассмотреть и второй труп. Он узнал девушку. Это была Тамара, соратница Ника Пратова.
— Встречали ее прежде?
В таких случаях нужно решительно говорить: «Нет». На нет и суда нет. Пускай разбираются. Обычно такие вещи доказать бывает оч